Пока телефон не зазвонил
Шрифт:
– Стас, – утихомиривая подчиненного слабым взмахом руки, поморщился Николаевич, – дело, считай, решенное. Меня отправили тебя уговорить, а по сути даже поставить перед фактом. Ты ж понимаешь… дела твои не слишком хороши и лишняя галочка в зачет пойдет… Ну а в высоких кабинетах думают бесхитростно и попросту: ты многие задницы прикроешь. Отвлечешь огонь на себя. Поживешь у Львовой, накал страстей спадет, депутатка отвлечется на какие-то другие проблемы…
– Или Водяного поймают, – огорченно крутя головой, прошептал майор. Сплел пальцы
– О-о-о, – подполковник поднял глаза к небу. – Еще какая. Связываться с ней не советую – бронебойная баба, деятельная, как четыре мужика. – Коростылев наклонился ближе к другу и увещевательно прошептал: – Но главное, Стас, она действительно боится. Горничную убили, когда та шла домой в соседнюю деревню, буквально в двух шагах Игнатово. Еще одну девушку этим летом нашли в реке, которая протекает поблизости от поселка. Как ты думаешь – у депутатки есть повод для беспокойства?
– Есть.
– И я о том же. Пожалей нас всех, дружище, если ты не согласишься… меня самого в Игнатово отправят! Лишь бы Львова перестала истерить.
Гущин не принял слова подполковника за правду, решил, что тот элементарно – давит. Жмет на слабую струну приятельства.
– Николаич, – поморщившись, сказал майор, – я в самом деле не понимаю, как все это будет выглядеть. Какие у меня полномочия…
– Самые широкие! – не дав договорить, пообещал патрон. – С Мартыновым все оговорено, он – за.
– Еще б не «за», – хмуро хмыкнул Гущин. – Я на себя бронебойную артиллерию отвлеку.
– Вот-вот, – обрадованно согласился подполковник, почуяв, что «струна» начинает поддаваться. – Игорю – что? Ему важно чтоб Львова перестала под ногами путаться. Она ж баба энергичная, только дай ей слабину еще и руководить начнет.
К сидящим на лавке мужчинам подбежала Зойка с прутиком в зубах. Положила его у ног хозяина, села и, выжидательно глядя в глаза, завиляла хвостиком, предлагая поиграть.
Прутик поднял Коростылев, нешироко взмахнув, бросил «апорт» на лужайку, но кривоватая палка улетела в кусты. Зойка смешно развернулась и, распластываясь тельцем по траве, понеслась разыскивать нехитрую игрушку.
– Ну, что скажешь, Стас? – глядя на смешную собаченцию, спросил подполковник. – Согласен нас прикрыть?
Вопрос Коростылев составил грамотно. Показал, что Стасу будут многие должны. Согласие действительно в зачем пойдет.
Но Гущин все еще пребывал в некоторой растерянности. Просьба отдавала бредом, следователь, находящийся на больничном, не имеет никаких полномочий, чтобы там не говорил начальник. Стас опасался, что его положение будет выглядеть довольно глупым: ни два, ни полтора, как говориться.
– Я подумаю, Толя, – поглаживая ноющее колено, произнес майор.
– Некогда думать, Стас, – быстро произнес начальник. – Если ты завтра не приедешь к Львовой, она возьмет главное управление на абордаж. Ей Богу, возьмет, дружище. У нее на нервах совсем
– Ты ж говорил, что баба – умная, – напомнил Гущин.
– Так баба же, – невесело буркнул Коростылев.
– А чего она своих дочек за границу не отвезет? Дума ж на каникулах, весь август впереди, съездили б куда-нибудь позагорать, поплавать. Я вообще, честно говоря, не понимаю – если Львова так боится за дочек, то почему оставляет их жить в поселке? У них что – городской квартиры нет, или денег на заграницу не хватает?
Подполковник отмахнулся:
– В городской квартире ремонт. За границей они уже были, вернулись на прошлой неделе…
– Ну так отправила бы их еще куда-нибудь! И сама б там пожила.
Анатолий Николаевич развернулся к майору всем телом и разозленно выпалил:
– Слушай, чего ты на меня-то наезжаешь, а?! Я сам ей о том же намекал, но она отрезала: «Не могу. По личным обстоятельства». Вот приедешь к ней, сам лично об этом спросишь, раз такой умный да любопытный! Может, «львицу» на печалях родимого электората заклинило? Может, она думает: «Своих детей запрячу, а как же дети избирателей?»
– Ну это дичь какая-то, Толя, – покривился Гущин.
– Дичь, не дичь, а уезжать она не хочет. Хочет жить в своем поместье, в безопасности и это ее право.
– Наверное, действительно, есть какие-то серьезные причины, – задумчиво глядя на подбегающую Зойку с прутиком, пробормотал майор.
Коростылев наклонился и, не дожидаясь, пока Маргаритовна положит поноску к его ногам, вытянул прут из пасти обескураженной таксы и снова зашвырнул его в кусты.
Такса посидела, удивленно подвигала рыжими бровями и неспешно поковыляла за прутом. Забава, по ее мнению, получилась скомканной, пошла не по собачьим правилам. Слегка виляющая и подпрыгивающая задница Занозы выражала обиду и презрение к человекам, не умеющим играть как следует.
Обтирая о бедро руку испачканную об исслюнявленный Занозой прут, подполковник требовательно спросил:
– Стас, скажи мне прямо – ты согласен или я тут зря распинаюсь?
– На раздумья времени – нет?
– Нет, – признался подполковник. – Сегодня я должен сообщить о твоем согласии… или не согласии. – Коростылев просунул руку в наружный карман папки, достал из нее визитку и протянул ее коллеге: – Вот, контакты Львовой. Можешь сам ей позвонить и отказаться. Она ждет твоего звонка.
Гущин поглядел на прямоугольную картонку и поморщился:
– Господи, ну почему же я-то?!
– Есть такая профессия, Стас, и есть такое слово… надо.
– Министерские портфели прикрывать?!.. Давай не будем путать божий дар с яичницей!
Анатолий Николаевич искоса поглядел на недовольно горячившегося друга, но в дискуссию вступать не стал. Гоняя по обширному лбу морщины, с полминуты молча глядел на веселых собаководов и их жизнерадостных питомцев. Двигал губами, как будто-то пережевывал какую-то горечь.