Пока ты моя

Хайес Саманта

– Ах да! – спохватываюсь я. Мне следовало вернуть этот документ на работу несколько дней назад, но он ведь надежно заперт в кабинете Джеймса. Никто не смог бы забрать бумагу оттуда. – Могу принести документ, если хотите на него взглянуть. Как глава отдела, я обязана регулярно просматривать дела, которые ведут другие социальные работники. Мы расцениваем это как контроль качества.

Я – уже на ногах, чтобы сходить за делом, и усиленно пыхчу, когда говорю.

– Спасибо, – благодарит инспектор Фишер, – это поможет нам во многом разобраться.

Потом она спрашивает, показывая на мой живот:

– Вам еще долго ждать?

– Слишком долго, – смеюсь я в ответ. – Думаю, пару недель, но если бы ей вздумалось появиться на свет сейчас, я была бы очень счастлива.

– Ей?

– УЗИ показало, что будет девочка. У меня уже есть два мальчика-близнеца, я – их мачеха, поэтому рада, что у нас будет женская компания.

– У меня две девочки. Подростки. От них сплошные неприятности, – горько усмехается инспектор Фишер.

Я вразвалочку добираюсь до кабинета Джеймса и открываю шкаф для хранения документов, которым муж разрешает мне пользоваться для работы. Если возникает необходимость взять документы из офиса, мне не разрешается оставлять их в машине или где-нибудь еще без присмотра. Но полагаю, бумаги будут в целости и сохранности, если на время оставить их в запертом кабинете, в несгораемом сейфе. Нахожу документ и возвращаюсь в гостиную. Детективы о чем-то разговаривают, но смолкают, едва завидя меня.

– Вот, – вручаю я им бумаги. – Только вам придется заехать в офис, расписаться в их получении.

Инспектор Фишер достает форму, предусмотренную для подобных случаев, уже заполненную Тиной. Я добавляю реквизиты личного дела и визирую форму рядом с подписью детектива. Убеждена, что все сделала правильно. Я не могу утаивать информацию от полиции.

– Я действительно надеюсь, что это поможет.

На протяжении следующих пятнадцати минут они подробно расспрашивают меня об общении с Карлой, ее наркотической зависимости, психическом состоянии во время нашей последней встречи, ее семье и даже о ее стремлениях и планах. Мне, вероятно, стоило предложить детективам чаю, но я хочу, чтобы они ушли. От пережитого шока мне

дурно.

Наконец, они поднимаются со своих мест.

– Если я могу еще чем-нибудь помочь, – говорю я, проводя их через прихожую, – пожалуйста, свяжитесь со мной.

Оба инспектора кивают и жмут мне руку, выражая признательность за помощь. Когда они поворачиваются, чтобы уйти, на ведущей к дому дороге появляется Зои, которая ведет за руки близнецов. Она тащит их по направлению к дому. Увидев детективов, няня замедляется и во все глаза смотрит на них, потом вдруг опускает взгляд и отворачивается. Инспекторы едва замечают ее, оживленно что-то обсуждая, а потом мужчина хватается за телефон, и они решительным шагом удаляются.

Когда Зои прошмыгивает мимо меня, что-то бормоча и ворча себе под нос, я пытаюсь понять, почему она выглядит такой призрачно тонкой и бледной.

Чуть позже я вижу, что от Джеймса пришло письмо по электронной почте. Я и не ожидала весточки так быстро. Сердце трепещет при мысли о том, что сейчас я буду наслаждаться этими несколькими строчками, которые он написал. Устраиваюсь на кровати с чашкой чаю и впиваюсь взглядом в экран ноутбука, балансирующего у меня на ногах. Хочется буквально поглотить глазами имя отправителя и строчку темы письма, которое отражается, непрочитанное и многообещающее, в папке входящей почты. Я так скучаю по Джеймсу…

Интересно, о чем же он написал на сей раз? Вероятно, рассказывает о том, что подлодка повернула и продвигается обратно, к порту. И может быть, в эту самую минуту Джеймс несется по автостраде по направлению к нашему дому, со всех сторон окруженному сушей, готовый отказаться от своей военно-морской службы. В конце концов, мы ведь не нуждаемся в деньгах. Уверена, унаследованного семейного состояния хватило бы на то, чтобы обеспечить нам безбедную жизнь до старости и даже после, но Джеймс говорит, что пока не может притронуться к деньгам и даже не считает их своими. Я не понимаю этого, но он выходит из себя, если я сую нос не в свои дела.

Потягивая чай, я кликаю на письмо. Как я и думала, оно короткое. До того как попасть в мою папку «Входящие», сообщение просматривается военными специалистами.

«Дорогая Клоди, страшно скучаю по всем вам! Как там мальчики? Я сейчас – в Средиземном море, операция идет по плану. Все время гадаю, родился ли уже наш ребенок. Как обычно, у меня мало времени, но мое сердце – со всеми вами. Как работает З.? Надеюсь, она успешно подтверждает свою ценность. Напиши мне, когда появятся новости. Буду часто проверять почту. Со всей любовью, как и всегда, Джеймс ».

Все почти как обычно, исключая лишь то, что на этот раз он упомянул Зои. Его, должно быть, немного успокаивает то, что я не осталась совсем одна. Все наши с Джеймсом близкие живут вдали: родители мужа – в Шотландии, а моя мать эмигрировала в Австралию несколько лет назад. Семья Элизабет обосновалась на Нормандских островах, так что у близнецов и моего ребенка не будет никаких безумно любящих бабушек и дедушек на опасно близком расстоянии. Но Джеймс видит в этом положительную сторону: он говорит, что у нас есть готовые летние дома, в которых можно проводить отпуск.

В первый раз Джеймс покинул меня, уйдя в плавание, спустя всего две недели после того, как я переехала к нему. Мои друзья волновались, что он слишком торопит события после смерти Элизабет, говорили, что я нужна ему лишь для того, чтобы заботиться о мальчиках, но я не придавала этому значения. Я сразу полюбила Джеймса и знала, что хочу быть с ним всерьез и надолго, с его военной службой или без нее. Он появился в моей жизни, так сказать, при полном комплекте, с детьми, и я ничего не имела против. Даже когда я захотела подарить ему еще одного ребенка, он всецело одобрил эту идею. Только посетовал, что, возможно, зачать ребенка будет трудно, ведь он так часто находится вдали от дома. Помнится, мне захотелось ответить, что, если зачать у нас и не получится, причина окажется совсем не в этом.

Я снова кладу голову на подушку и прислушиваюсь к происходящему в доме. Все тихо. Зои искупала и уложила мальчиков спать час назад, я почитала им на ночь и поцеловала в макушки. Близнецы прильнули ко мне, спрашивая, когда же папочка вернется домой.

– Чуть попозже я собираюсь пойти прогуляться, – сказала мне Зои на кухне.

Если честно, я обрадовалась возможности побыть одной. Сегодняшний визит детективов выбил меня из колеи. Я собиралась просто посмотреть телевизор, чтобы выбросить тягостные мысли из головы, но потом передумала и решила написать Джеймсу по электронной почте. Так и я узнала, что он опередил меня.

– Зои, Зои, Зои, – бормочу я, перекладывая ноутбук на кровать. Меня все еще беспокоит то, что няня рыскала по кабинету Джеймса. Мне ненавистна сама мысль о том, что она совала свой нос в наши дела.

Беру книгу и снова сажусь на кровать, чтобы почитать, но никак не могу сосредоточиться. Еще одна чашка чаю явно не помешает. Оказавшись на лестничной площадке, я слышу, как кто-то из мальчиков шевелится, и просовываю голову в дверь их спальни. Оскар сбросил с себя пуховое одеяло и пытается во сне нащупать его рукой. Я поправляю его постель, чмокаю мальчиков и удаляюсь из комнаты, беззвучно закрывая за собой дверь.

Вернувшись на лестничную площадку, я отмечаю, что в доме царят тишина и покой. Интересно, Зои уже вернулась? Трудно сказать. Может быть, она была бы не прочь выпить со мной чаю, но я не хочу звать ее прямо отсюда, пытаясь докричаться с лестницы до верхнего этажа, – так я могу разбудить детей. Собираюсь с духом, готовясь к напряженному, требующему немалых усилий подъему наверх, и стараюсь убедить себя, что просто хочу быть дружелюбной и предложить ей чаю. Ну конечно, меня так тянет наверх совсем не потому, что я хочу взглянуть на ее вещи. Я не была там, наверху, с тех пор, как она переехала.

Приближаясь к мансарде, я шепчу ее имя так громко, как только могу себе позволить. Никто не отзывается. Вглядываюсь сквозь перила в маленькое пространство жилища Зои. Она оставила свет включенным. Кроссовки небрежно брошены на ковер, на стуле валяется полотенце. В воздухе висит странный аромат – немного цветочный, с едва уловимой нотой мускуса, но необычайно тоскливый и старомодный. Он заставляет меня замереть на месте.

– Зои, – снова зову я, ступая на лестничную площадку. Хватаюсь за поясницу. – Вы – здесь?

В ответ – снова тишина, и я заглядываю в комнату, которую няня использует как гостиную. Мы поставили тут для Зои телевизор, а еще здесь есть старый диван и кресло-мешок. Мы предполагали, что она иногда будет приглашать кого-то в гости, но к ней еще никто не заходил. Впрочем, если Зои только что рассталась со своим парнем, ей, вероятно, пока не хочется ни с кем общаться. Хотя она не сказала, куда собирается сегодня вечером.

Я легонько стучу в дверь ее спальни, но никто не отзывается. Бросаю взгляд на лестницу. Отсюда мне слышно, как один из мальчиков тихо похрапывает. В этом доме я знаю каждый звук – каждый скрип половицы, характерный стук каждой двери, звенящий шум старого водопровода, – и, осмотревшись по сторонам и еще раз прислушавшись, я окончательно убеждаюсь в том, что Зои нет дома.

– Вы тут, Зои? – делаю я еще одну попытку, когда мой одержимый упорный характер берет надо мной верх. Мне бы не хотелось, чтобы няня решила, будто я шпионила, хотя, если уж быть до конца честной, мне неудержимо хочется хоть мельком заглянуть в ее спальню. В конце концов, это наш дом.

Осторожно приоткрываю дверь и сую туда нос. В комнате темно, и я почти ничего не могу разглядеть, даже со светом, просачивающимся с лестничной площадки. И тут мои глаза округляются. На первый взгляд кажется, будто на кровати лежит какая-то фигура, но, распахивая дверь, я вижу, что это – лишь куча одежды и чемодан. Все выглядит так, будто няня собрала свои вещи, а потом передумала.

Что, если она сейчас вернется? Замираю и прислушиваюсь, но до меня доносится только шорох моего дыхания и свист страха, раздающийся в ушах. Если Зои вернется, я не смогу быстро сбежать.

– Ой, да прекрати ты, – шепчу я, пытаясь успокоиться. – Ты слишком остро реагируешь.

И в самом деле, это – мой дом, и я могу приходить сюда, наверх, если пожелаю. Я могу просто искать тут что-то – на лестничной площадке, кстати, стоит книжный шкаф, в котором свалены мои старые университетские учебники. В случае чего скажу Зои, что ищу нужную книгу.

Я приподнимаю часть груды вещей, разбросанных по кровати, – это настоящая путаница из одежды, которую я видела на няне недавно. Футболки, джинсы, хлопковые блузки и пара кофт брошены на кровать, неубранную и пребывающую в таком же беспорядке. Возможно, это грязное белье, отложенное в стирку. Наверное, Зои собиралась отнести все это вниз, в прачечную комнату, хотя этот чемодан кажется довольно большим для нескольких вещей.

При виде крови у меня перехватывает дыхание. Я отшатываюсь и начинаю задыхаться, но потом все же наклоняюсь ниже, чтобы хорошенько рассмотреть ржаво-коричневое пятно на внутренней стороне спортивной кофты. Пятно основательно расползлось, и шерстяная ворсовая изнанка покрыта коркой чего-то очень похожего на кровь. Я провожу по пятну указательным пальцем. Загадочная субстанция засохла и запеклась. Подношу кофту к носу и чувствую застоялый металлический привкус. К горлу подкатывает тошнота, но я удерживаю себя от смехотворных выводов и, даже в большей степени, от паранойи по поводу Зои. Наверное, она просто порезалась, решаю я, хотя, судя по внушительному пятну, это должна быть очень глубокая, опасная рана. Когда кладу кофту обратно, замечаю маленькую дырку на плече и темный ободок крови вокруг нее.

Снова поднимаю кофту, держа ее между указательным и большим пальцами. Пытаюсь проглотить вставший в горле комок, но во рту пересохло. «О боже, а что, если она покалечила кого-то из мальчиков?» Страшные догадки так и мелькают в сознании, но вскоре я понимаю, что мыслю нелогично. Если бы она ранила Оскара или Ноа, их одежда тоже была бы в крови, и я это, разумеется, заметила бы. Если только она не смыла пятна, чтобы я их не увидела…

– Оскар и Ноа обязательно сказали бы мне, – произношу я вслух, забыв о том, что Зои может появиться в любую секунду. Ноа – точно не из тех, кто стерпит такое.

И все же никак не могу отогнать от себя тревогу. В последнее время я стала чрезмерно подозрительной, и это новое маленькое открытие мне не нравится. Джеймс сказал бы, что меня одолели гормоны, что меня буквально наводнили сумасбродные идеи. А я возразила бы, что просто защищаю свою семью, – слишком рьяно защищаю, я осознаю это, но ничего не могу с собой поделать. Как только здесь появится мой ребенок, наша семья превратится в законченную полноценную единицу, и я стану самой неистовой, самой рьяной матерью. И как я могу доверять Зои теперь, когда увидела это?

Я отворачиваюсь от кровати, у меня кружится

голова, и комната Зои расплывается в одно большое пятно, словно я быстро кружусь на карусели. Из глаз катятся слезы, я понимаю, что на это нет никаких причин, и все же не могу сдержаться. Что эта няня скрывает от меня? Я уже не сомневаюсь, что у нее есть какие-то тайны.

В порыве безрассудства распахиваю двери ее гардероба. Очевидно, моя няня не проявляет отличные организаторские способности, когда дело касается ее собственного добра. В шкафу – такой же беспорядок, как и в комнате. На глаза мне вдруг попадается тест на беременность – тот самый, который выпал из сумки, когда Зои переехала к нам. Коробка лежит на полу гардероба за парой ботинок, словно ее специально спрятали там. Беру в руки тест. Целлофановая упаковка сорвана. Открыв коробку с тестом, я обнаруживаю, что одной из белых пластмассовых палочек внутри нет, а оставшаяся сломана пополам. Кажется, ее не использовали. Зачем Зои поступила на эту работу, если думала, что беременна?

– Интересно, имеет ли это какое-то отношение к ее разрыву с бойфрендом? – тихо замечаю я, хотя это уж точно не мое дело. Но полагаю, это было бы моим делом, если бы результат теста оказался положительным.

Кладу обломки пластмассы обратно в коробку. Почему Зои сломала палочку? Злилась из-за результата? Возможно, она очень хотела забеременеть. Нет, нехорошо домысливать обстоятельства чужой личной жизни. Единственный способ узнать все наверняка – это спросить у няни напрямую. Но в таком случае она поймет, что я рылась в ее вещах.

Сердце трепещет от любопытства, стоит мне увидеть фотоаппарат – маленькую цифровую камеру, которая небрежно валяется, словно упала на пол гардероба или вылетела из кармана пиджака. Фотоаппарат достаточно компактный, чтобы поместиться в кармане. Я буквально истекаю слюной при мысли о том, чтобы просмотреть фотографии Зои, в то время как сердце протестует, заходясь в совестливом сердцебиении. «Я делаю это только потому, что чувствую: я знаю о Зои далеко не все», – говорю я себе.

Крадусь к двери и прислушиваюсь к происходящему снаружи. Сопение прекратилось, и дом полностью погрузился в тишину, только радиатор центрального отопления тикает, наконец-то вернувшись сегодня к работе. Я знаю: мне нужно сделать это, несмотря на то что Джеймс счел бы меня сумасшедшей.

Я почти слышу его раздраженный голос: «О, Клаудия, оставь все, как есть. Лучше подойди и сядь со мной у камина…»

Беру камеру и достаю ее из тонкого чехла. Камера явно дорого стоит и представляет собой новую модель того фотоаппарата, которым пользуемся мы с Джеймсом. Я включаю камеру, с благодарностью отмечая, что она работает точно так же, как и моя. Подхожу ближе к двери, напрягая слух и пытаясь одним ухом уловить какие-нибудь настораживающие звуки. Интересно, а я смогу услышать отсюда, сверху, как хлопает входная дверь?

Пролистываю фотографии в камере и улыбаюсь, рассматривая несколько первых снимков. Зои щелкнула Оскара и Ноа в детском игровом клубе «Тамблз», на некоторых фото запечатлена и Лилли. Далее идет примерно дюжина или около того фотографий Пип, явно заснятой с противоположного угла комнаты. Эти портреты выглядят так, словно Пип не в курсе, что ее фотографируют. Есть здесь и немного снимков с нашего посещения океанариума, хотя они вышли темными и размытыми. Дальше – фотографии нашей улицы. Кажется, будто Зои засняла окрестности со всех сторон, не забыв о нашем доме, который фигурирует на нескольких снимках. Несомненно, эти фотографии предназначены для того, чтобы отправить родным или друзьям, догадываюсь я, показать им, где она работает. Это не кажется мне чем-то необычным. Тем более что нам повезло жить в такой восхитительной местности.

Мой мозг не может тут же воспринять несколько следующих снимков, так что я пролистываю их туда-сюда. Похоже, это фотографии документов. Никак не могу разобрать, что же это такое, но подобных снимков множество, и все выглядят похожими друг на друга… и все-таки неуловимо различаются. Мои пальцы порхают над кнопками камеры, на мгновение я замираю, сомневаясь, где же тут меняется масштаб изображения, но потом вспоминаю. Наобум увеличиваю снимок, и во рту снова все пересыхает, а сердце колотится так, будто сейчас вылетит из горла. Опираюсь рукой о стену, чтобы не упасть.

– О боже мой! – восклицаю я, когда удается разобрать сфотографированный текст. – Какого черта…

Напрягаю зрение, чтобы прочитать увеличенный документ, хотя мне это и не нужно. Название на самом верху страницы точно говорит мне о том, что именно сфотографировала няня.

И тут я слышу это – знакомый звук хлопнувшей тяжелой входной двери. Шум нарастает, взлетая по лестнице, и топот пронзает тишину дома.

«Черт, черт, черт…»

Неуклюже вожусь с камерой, отчаянно пытаясь выключить ее и засунуть обратно в чехол. Пытаюсь застегнуть его, но молния застревает. Бросаю камеру обратно в нижнюю часть гардероба, закрываю за собой дверь комнаты няни и так быстро, как позволяет мне собственное тело, ковыляю к лестнице. До меня доносится звук приближающихся шагов Зои. Она мурлычет себе под нос какую-то песенку, словно радуясь чему-то. Я передвигаюсь слишком медленно. Мне ни за что не удастся спуститься на лестничную площадку даже второго этажа – обязательно попадусь Зои на пути, – так что я опускаюсь на колени перед книжными полками. Пытаюсь восстановить сбившееся дыхание.

– Зои, не пугайтесь, – обращаюсь я к ней обычным тоном, не повышая голоса. Я не хочу разбудить мальчиков. – Я – здесь, наверху, ищу книгу.

– О… – заинтригованно напевает она в ответ.

Ее голова появляется за перилами лестницы. Мы уже близко, и создается ощущение, будто одна из нас находится в клетке. У меня такое чувство, что это – я.

– Простите, – говорю я. – Книга называется «Работа в сфере социальных проблем и закон», и я нигде не могу ее найти.

Провожу пальцем по корешкам своих старых учебников. Я точно знаю, где стоит книга, но притворяюсь, будто не вижу ее.

Зои подходит и приседает на корточки рядом со мной. Потом поворачивает голову набок.

– Она здесь, – сообщает няня, и я чувствую, как ее взгляд обжигает мне щеку.

Вытаскиваю книгу.

– Спасибо, – говорю я, поворачиваясь к ней. Теперь наши лица разделяют считаные дюймы. – Никак не могла ее отыскать.

Я неловко пытаюсь подняться, и это рассеивает повисшую между нами напряженность.

Зои протягивает мне руки и смеется.

– Как хорошо, что я вовремя вернулась! – восклицает она. – Иначе вы могли бы застрять здесь на всю ночь.

Что-то в ее тоне заставляет меня задуматься о том, что Зои знает, чем я тут занималась.

– Вы просто меня спасли! – смеюсь я в ответ и направляюсь вниз по лестнице.

– Спокойной ночи, – тихо произносит няня, когда я оказываюсь вне ее поля зрения.

– Спокойной ночи, – отзываюсь я и ухожу в свою спальню.

Тут же включаю свой компьютер. Несколько секунд ищу имя Зои Харпер в Интернете, словно все мои предыдущие проверки рекомендаций и тщательные поиски сведений были пустой тратой времени. Первыми поисковая система выдает мне обычные странички на Фейсбуке и в других социальных сетях. Кликаю на все ссылки, просматриваю все страницы, но ни одна из них не принадлежит ей. Нахожу всевозможные видео женщин по имени Зои Харпер, записи в адресных базах данных и информацию о фирмах, возглавляемых пресловутыми Зои Харпер, а заодно и множество случайных страниц, содержащих ключевые слова поиска. Внимательно изучаю результаты и просматриваю большую часть ссылок. Слишком многое нужно проверить. Проходит полчаса, а я по-прежнему ничего не нашла.

Я набираю номер мобильного Джеймса, только чтобы немного успокоиться, услышав его голос. Нет ни малейшего смысла оставлять сообщение на автоответчике, потому что он не возьмет телефон до своего возвращения. «Милый, ты мне нужен. Мне страшно…» – шепчу я, уже отключив звонок. Подумываю о том, чтобы написать Джеймсу по электронной почте, но потом понимаю, что это принесет ему лишь бессмысленные волнения, к тому же он не сможет ничем помочь.

Я откидываюсь на кровать прямо в одежде. Гляжу в потолок. Понятия не имею, что мне теперь делать. Почему, ну почему моя няня сфотографировала личное дело Карлы Дэвис?

27

Лоррейн сходила с ума от беспокойства за Грейс. Не потому, что дочь не отвечала по телефону, – она часто не брала мобильный и иногда с опозданием реагировала на сообщения. И не потому, что Грейс забыла взять с собой бутерброды утром или пропустила урок вождения (разъяренный преподаватель позвонил прямо посреди совещания). Скорее Лоррейн мучило сидевшее глубоко в душе смутное ощущение, будто в один прекрасный день, совсем скоро, Грейс просто не придет домой.

Лоррейн повертела в руках бутылку каберне. Определенно для бокала, даже маленького, было еще слишком рано. Вино ничего не уладило бы, не говоря уже о том, что не смогло бы заставить дочь одуматься. Так что Лоррейн убрала бутылку в шкафчик для спиртного.

«Ох, Грейс, Грейс, Грейс…»

Прислонившись к раковине, Лоррейн смотрела в окно и думала. Она задавалась вопросом, сколько времени пройдет, прежде чем пойдут гулять сплетни. А они неминуемо возникнут, как только Грейс бросит школу, переедет, выйдет замуж. Такие истории можно услышать на каждом шагу: родители не справлялись со своими обязанностями, бедная девочка сбежала, с ней плохо обращались, она забеременела, а потом ее выгнали из дома… Лоррейн содрогнулась от одной только мысли о подобных слухах. Что бы ни происходило в их семье на самом деле, во всем обвинят ее, мать. И может быть, она это заслужила. Если Грейс не чувствовала себя счастливой, если захотела переехать к семье Мэтта, это была ее, Лоррейн, вина. В последнее время она явно не была спокойной мамой-домоседкой, оставаясь на связи с сослуживцами буквально двадцать четыре часа в сутки. Лоррейн не могла вспомнить, когда в последний раз присутствовала на матче Грейс по нетболу или ходила на школьное родительское собрание. О кино, шопинге и семейном ланче по субботам она не заикалась уже целую вечность. А что уж говорить о простом, начистоту, разговоре матери с дочерью за кухонным столом?

Лоррейн с минуту постояла, горестно закрыв лицо руками, а потом снова потянулась к вину. На сей раз она откупорила бутылку.

– Хотелось бы мне посмотреть, как эти мамаши-домоседки, черт побери, справились бы с такой работой, как моя, с мужем, который думает, что может… может… – Лоррейн в отчаянии зажмурилась, – и дочерью, которая намерена сделать все, чтобы погубить свою жизнь.

Она налила себе бокал и сделала глоток, а потом уселась за кухонный стол, ссутулившись и бормоча что-то себе под нос.

– Что случилось, мама?

К тому моменту, как Лоррейн осознала, что на кухню пришла младшая дочь, Стелла уже вовсю рылась в холодильнике. Неужели дочка слышала ее безумную, несвязную речь? Что бы ни произошло, Лоррейн не хотела, чтобы девочки страдали от того, что натворил Адам. Нет, это следовало держать в тайне, это должно было остаться только между ними, хотя Лоррейн и не понимала, почему выгораживает его. Возможно, потому, что трезвонить о недостатках мужа означало признавать свои собственные слабости, соглашаться, что она не в состоянии удержать его. Вопрос заключался в том, сколько еще Лоррейн могла поддерживать этот фарс.

«О-о-о…» – тяжко вздохнула она про себя, прогоняя печальные мысли и заключая Стеллу в объятия.

– Я скучала по тебе, мой маленький детеныш, – сказала Лоррейн.

– Ты не называла меня так целую вечность.

Лоррейн почувствовала, как руки дочери крепко сжали ее в ответ, и на какие-то считаные секунды все проблемы отступили, а жизнь показалась прекрасной.

– Ну а теперь называю. Маленький детеныш.

Они улыбнулись друг другу, и Лоррейн вдруг подумала, что по крайней мере один член ее семьи не спятил окончательно.