Поклонись роднику
Шрифт:
Они прошли вдоль насыпи до разрыва, где был сток коричневой навозной жижи и лежала бетонная труба.
— Вот, спасибо, мелиораторы выручили, дали два колена трубы.
— Ты тут всерьез развернулся, — одобрительно заметил Кондратьев.
— У нас шутят, дескать, строим БАМ. Только, я прикинул, плит не хватит штук пятьдесят. Хорошо бы, вы позвонили в отдел капитального строительства облсельхозуправления Петрову.
— Позвоню, — пообещал Кондратьев и спросил, когда подошли к машине: — Много ли грибов наносил, Алексей Васильевич?
Логинов смутился. Уже успело донестись до райкома.
— Оперативно
— А ты думал; у нас с тобой такая подотчетная работа: с руководителей особый спрос.
— Всего раз был в лесу, не рад никаким грибам, — признался Логинов.
Машина скрылась за сельскими домами, а он стоял как будто уличенный в чем-то. Если с шести часов утра бегаешь по стройкам, фермам и полям, никто не замечает, а стоило поехать по грибы — сигнализируют. Эх, учетчики!
На весь день испортилось настроение. И спалось плохо. Возможно, было предчувствие беды? Только забылся немного — требовательно забарабанили в дверь.
— Алексей Васильевич, открой скорей! Пожар! — послышался срывающийся голос Ивана Голубева, дежурившего на зерносушилке. Сразу полоснула догадка: не горит ли новая площадка, набитая овсом?
— Где?
— В Климове горит, глянь сам!
Логинов выскочил на улицу босиком, в майке и трусах. Тьма кромешная, только видно, как за Сотьмой то приподнимается, то опадает, словно дышит, зарево; временами, казалось, его придавливало к земле, но огненный нарыв вновь прорывался, отталкивал темноту.
— Не телятник ли горит? Беги к Силантьеву, пусть живей заводит навозный разбрызгиватель! — распорядился Логинов, а сам позвонил в район и на лесопункт: там есть пожарные машины.
Через пять минут взбудоражилось все село: зажигались огни, хлопали двери, слышались взбалмошные крики, топот бегущих людей, в темноте заметался свет автомобильных фар. К дому Алексея Логинова подъехал Вовка Капралов — погнали в Климово.
Горел навес с прессованным сеном. Возле него суматошно метались немногочисленные климовские жители. До бочага в овражке далековато: много ли ведер принесешь? Когда из грузовика высадились белореченцы, дело пошло бойчей, но разве можно было унять огонь, уже бушевавший со страшной силой? Трещал, бухал, как из ружья, раскалившийся шифер, густым роем взметывало искры, гудело пламя, точно в него нагнетали сжатый воздух. Ведь только сказать — триста тонн сухого прессованного сена! Триста тонн! Это — что пороховой склад! Хорошо еще, поставили навес поодаль от деревни и телятника.
— Спасайте кипы, которые целы! — скомандовал Логинов.
Мужики во главе с ним начали оттаскивать кипы от угла, еще не объятого пламенем, но спасти удалось немного — оттеснила нестерпимая жара.
Подоспел на четырехтонном разбрызгивателе Силантьев, примчалась пожарная машина из поселка лесорубов: всю воду выхлестали безрезультатно. Погнали к реке заполнять цистерны, скоро ли их накачаешь?
— Ой, батюшки, занесет искру на деревню! Ой, сгорим! — вопила климовская старуха.
К счастью, ветерок был слабый, жар бушующего пламени выкидывал высоко в черное небо трассирующие искры, горящие клочья, даже целые охапки сена, и этот огненный хвост, загибавшийся в сторону реки, казался особенно зловещим.
— Дождь пошел! Дождь! — обрадованно закричало
Спасти сено было невозможно, однако продолжали биться с огнем, чтобы он не перекинулся на постройки. С большим опозданием прибыли пожарники из Покровского; только к утру, когда развиднелось, удалось заплескать остатки кип, смешанные с раздробленными кусками шифера, над которыми еще клубился едкий, чадливый дым.
Люди стали расходиться. Перепачканный в саже, мокрый и потный, как все остальные, Алексей Логинов устало присел на бампер своего вездехода. С каким-то недоумением смотрел на пожарище, вдыхая удушливый смородный запах, и на душе была такая же резкая горечь. Обида сдавливала горло. Какой навес построили — просторный, как крытый стадион! Сколько трудов было, чтобы уложить под него ровными, радующими глаз рядами кипы сена! И вот что осталось — черная груда дымящейся золы. А впереди зима.
Около директора собралось несколько человек. Удрученно переговаривались приглушенными голосами. Сетушил дождичек, на который никто не обращал внимания. Серая рассветная хмарь, смешанная с дымом, застилала деревню, лес и окрестности.
— Да-а, стоял навес с сеном — и нет его, все унесло туда, — показал пальцем в небо Николай Баранов.
— От чего могло загореться-то? Грозы не было. Неужели по злому умыслу? — озадаченно собирал гармошкой и без того морщинистый лоб Мишаткин.
— При чем тут умысел? Не чей-то стог спалили, а совхозное сено, такую уймищу, — махал руками Сашка Соловьев. Лицо и шея у него были накалены до арбузной красноты.
— Триста тонн! Целую ферму всю зиму можно было кормить, — тихо произнес Алексей, с болью глядя на смрадное пожарище. Вспомнил горячие сенокосные дни здесь, на климовском поле: напрасные оказались труды.
— Где теперь возьмешь столько сена? — сказал Силантьев, вытирая грязным скомканным платком лицо и свою широкую плешь. — Буквально надо объявлять чрезвычайное положение. Нет, все-таки какой подлец это сделал?
— Я и говорю, руки бы у него отсохли! — поддакнул Мишаткин. — Найти бы сукина сына! Может, кто заходил в деревню с вечера?
— Никого не было. Я как ночью-то открыла глаза — в избе светло! Батюшки! Сердце оборвалось, руки-ноги затряслись, — рассказывала телятница Александра Базанова, всплескивая испачканными сажей руками.
— Наверно, охотники отдыхали да по пьянке заронили окурок.
— Или рыбаки.
— Да мало ли кто мог быть! На кого хошь думай: руки никто не оставил, — с раздражением сказал Иван.
Братья были рядом с Алексеем. И Виктору довелось приобщиться к совхозной беде, он сочувственно вздыхал, привалившись к передку машины и посасывая сигарету.
— Пусть Иван Иванович Карпов займется, может быть, найдет виновных? — высказался Виктор.
— Совершенно верно, Виктор Васильевич, — тотчас подхватил Мишаткин, сердито помаргивающий за очками своими проницательными глазками. — Найти да взгреть по всей строгости закона! Это же форменное безобразие! Ясно, что подожгли не свои, а вот шатается по лесам разная безответственная публика, которой на все наплевать.
— Его хоть расстреляй, а сено не вернешь. Между прочим, здесь прессовали самое сухое, — напомнил Иван.