Поколение влюбленных
Шрифт:
Мне стало душно и тоскливо, и до слез захотелось исчезнуть. Однако я знала, что Матвей не простит моего исчезновения. Поэтому я ограничилась тем, что выбралась из-за стола, прошла через комнату, уклоняясь от танцующих в полумраке фигур, и выскочила на балкон. Мои надежды на временное одиночество тут же растаяли: маленькую территорию между велосипедом и старым кухонным шкафом уже оккупировал Иван. Он стоял, облокотившись на перила, и курил. Увидев меня, молча протянул пачку. Я покачала головой:
— Спасибо, Вань, но я просто подышать.
— Так я тоже… подышать, в каком-то смысле, —
— Это некрасиво, — сказала я, подойдя и облокотившись на перила рядом с ним.
— Не понял? — Иван глянул на меня поверх очков. Его глаза были тусклые и какие-то сонные, как и голос.
— Пачка в кармане — это некрасиво, — пояснила я, — выступает слишком сильно.
— A-а, вот ты о чем. — Иван отвернулся и уставился на соседний дом, уже расцвеченный желтыми и оранжевыми огоньками.
— О чем ты думаешь? — спросила я. Просто так спросила. Просто потому, что показался он мне слишком поникшим, даже для пьяного. Какое-то время Иван молчал. А потом выдал:
— Я думаю, что мне в этой жизни уже не светит ничего лучшего, чем есть сейчас.
— А в том, что есть сейчас, больше хорошего или плохого? — спросила я.
— В том, что есть сейчас, всегда больше дерьма, — сказал он, снова повернувшись ко мне, — разве бывает по-другому? Настоящее — это одна большая проблема. Скажи, Саша, что, по-твоему, должен думать про жизнь человек после вечернего выпуска новостей? Ты, журналистка, когда-нибудь размышляла об этом? Нет? Тогда я тебе скажу. Я скажу тебе, о чем думает человек после вечерних новостей. Он размышляет о том, какая смерть придется на его долю и долю его детей. Не правда ли, очень философская тема?
Меня словно парализовало. А Иван вошел в раж:
— Саш, ты только не сердись на меня. Я уже пьян, и ты сама понимаешь, что я не скажу этого тебе завтра, хотя как раз такие вещи надо говорить в трезвом состоянии, с умным взглядом… Я умею делать умный взгляд? Умел когда-то. Просто понимаешь, я никак не могу понять, что нужно сделать для того, чтобы…
Он замолчал и опустил голову. Казалось, что его тошнит. Подождав немного, я не выдержала и спросила:
— Чтобы что? Что ты не можешь понять?
— Когда я был маленький, то очень любил книжки Крапивина, — сказал Иван.
— При чем здесь Крапивин? — озадачилась я. — Кстати, я его тоже любила.
— Правда? — Иван снял очки и сунул руку в карман в поисках платка.
Платка не оказалось, и он принялся протирать очки краем рубахи.
— Наверное, добрая часть наших ровесников любила Крапивина, — я пожала плечами, — разумеется, из тех, кто вообще научился читать.
— Да, Крапивин — это наркотик, — вздохнул Иван. — Когда я его читал, то верил, что рано или поздно у меня все будет так же. Будут приключения, каравеллы, верные друзья… А потом, в один прекрасный день, я открыл книгу и вдруг обнаружил, что ее герой младше меня на три года. Понимаешь, Саш? Это было страшно. Тогда я понял, что в моей жизни ничего такого уже не будет. Ничего. Ни путешествий, ни морских приключений, ни полетов. А будет все так же, как у моих родителей. Авансы, долги, кредиты и прочие «сникерсы». Скажи, Саш, почему некоторым людям
— А чего тебе хочется? — спросила я. Тихо спросила, почти надеясь, что он не ответит.
— Чего-нибудь другого. — Он поморщился и вытащил новую сигарету. — Знаешь, когда любимый человек разговаривает с тобой по телефону таким тоном, словно ты у него денег взаймы просишь, тут уже не до барства.
Он вдруг посмотрел прямо на меня, и я увидела в его неприкрытых стеклами глазах такую тоску, что сжала кулак и ногтями впилась в свою собственную ладонь, чтобы не завыть.
— Саша, — сказал он, — почему мне такая шутовская роль досталась? Мирить рассорившихся влюбленных… Почему девушки ко мне прибегают как к запасному аэродрому? Я что, не человек?
Он смотрел так, что у меня душа выворачивалась наизнанку. Я знала, о чем он. Только не подозревала, что с новой девушкой приключилась та же история. В третий раз за свою жизнь незадачливый Иван становился «запасным аэродромом». Девушки отдыхали, чинили свои потрепанные жизнью крылышки и улетали дальше. А бедняга оставался с искореженной душой. У меня были свои соображения на счет причин такого невезения, но я не стала делиться ими с Иваном. Вместо этого взяла из его пальцев зажженную сигарету, затянулась и сказала:
— Дурак ты, Ваня. Большой мальчик, а ни черта не понимаешь в женщинах. Сам услужливо подставляешь плечо, когда бабе просто выплакаться некуда. А тех, кто по тебе сохнет, пропускаешь мимо. Правильно, они-то плачут дома, в подушку, а не на виду у всего народа.
— Это ты кого имеешь в виду? — подозрительно спросил Иван, забирая у меня сигарету.
Не знаю, на каком рефлексе, но язык сам провернул это дело, без участия моего закостеневшего мозга.
— Хотя бы себя, Ваня, — сказал мой язык, — я, между прочим, с десятого класса в тебя влюблена была. По уши.
— Ты серьезно? — Мое известие было для его пьяной головы как залп шампанского.
— Конечно, серьезно. — Я снова взяла у него сигарету. Вообще-то всегда терпеть не могла «Пэлл-Мэлл», но курить от одной сигареты — есть в этом что-то очень интимное, сближающие. Брудершафт своего рода.
— А что же ты молчала? — спросил он.
Его покрасневшие глаза так и вцепились в меня взглядом.
— В десятом классе я еще была ходячей кучей комплексов. А в одиннадцатом у тебя уже появилась Настя.
Да, я хорошо помнила, что именно Настя Аверченкова стала его первой трагедией. Кстати, в этот момент за нашими спинами и пыльным балконным стеклом она танцевала некое подобие танго, притиснувшись своим роскошным телом к Матвею. Лицо класса, первая красавица. Ее отношения с Иваном завязались после того, как она рассорилась со своим парнем и с горя перепила на собственном дне рождения. Иван держал Настю за талию над ванной, когда ее организм освобождался от всей съеденной за столом пищи. А потом он вытирал ей салфетками лицо и молча слушал все ее пьяные откровения. Расстались они через полгода, когда прежний Настин кавалер, насытившись свободой, решил вернуть все на круги своя. Он был старше Ивана и, честно говоря, обаятельнее.