Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди
Шрифт:
Василий Александрович достал карманные часы.
— Чего-то майор Захаров опаздывает… О картине, Павел Васильевич, больше говорить не станем… Одно скажу: смотришь на нее — и крепнет вера, что наша правда не умрет. Все!
Быстрыми, осторожными шагами он подошел к Пете, стоявшему около двери, и попросил:
— Петя, я не хочу, чтобы меня в таком наряде и в это время кто-либо здесь видел… Ты выйди на возвышение за опушку сада… Посторожи. Заметишь кого — скажешь…
…К поручению Василия Александровича Петя отнесся серьезно. Он хорошо понимал, что все вопросы, волнующие
Поднявшись на бугорок, с которого видны были все стежки, ведущие к дому, Петя стал зорко присматриваться. Он простоял здесь не больше пяти минут, как вдруг за воротами появилась мать и поманила его рукой.
Вернувшись домой и оглядев комнаты, Петя изумленно спросил:
— Мама, а где же наши? Где папа и Василий Александрович?.. Куда девалась картина?.. Значит, папа и Василий Александрович прямо с кручи спустились на машине к заливу и берегом уехали? Иначе я бы их обязательно видел!
Мария Федоровна молча смотрела на сына. Она сидела за столом, на котором стояло блюдо с кусками жареной рыбы. По чистым тарелкам Пете было ясно, что ни Василий Александрович, ни отец, ни сама мать не притронулись к еде.
— Мама, неужели папа ничего не сказал… куда они? Как?
— Он не успел ничего сказать. Снизу примчалась машина. Двое военных в ней… Они даже не выходили из кабины. Пошептались с Василием Александровичем и с отцом. Ну, а потом отец схватил картину, ящичек с кистями, сел с Василием Александровичем в газик, и только я их и видела…
С каждым словом Марии Федоровне говорить становилось все трудней.
— Даже не сказали, что нам с тобой делать?
— Сказали. Только давай, Петя, помолчим. А сам рыбу ешь… ешь…
И Петя увидел, что вдруг на щеки матери посыпались слезы.
— Мама, я не буду есть, пока ты не расскажешь, что они тебе говорили, пока не вытрешь слезы.
— Ты со мной строг, как отец, — невольно улыбнулась мать. — Не надо. Я и так все тебе расскажу…
Но рассказывать ей было почти нечего.
— Василий Александрович сразу взял мою руку в свои и так сердечно сказал: «Дорогая, говорит, Мария Федоровна, за вами с Петей скоро придет подвода из Первомайского. Прошу вас, соберитесь и уезжайте… Не соберетесь — ждите совета…» И он поцеловал меня, — рассказывала Мария Федоровна. — Тут и отец кинулся обнимать. Спрашиваю: «Павел, куда ты?» Он покраснел и засуетился с чемоданчиком. За него ответил Василий Александрович. «Сейчас, сказал, у вас, Мария Федоровна, нет права держать его при себе». Петька, они так скоро собрались, так скоро попрощались и уехали, что
…Мать, всплескивая руками, беспомощно спрашивала:
— Ну что, что надо взять с собой?
— Мама, я не знаю, что ты возьмешь, а я оденусь потеплей, положу в свой походный рюкзак две пары белья, сверху две-три книги из любимых… А на самом верху будет лежать общая наша — моя и Кольки Букина — тетрадка…
— Петя, какой ты еще маленький! Ты даже не подумал, что на чем-то надо спать, в чем-то готовить, что-то иметь про запас.
— Мама, нам с тобой так мало надо.
— Ты не понимаешь, что мне здесь очень многое дорого. Вон отцовский стол, вон мое приданое — беккеровский рояль, нотная библиотека, лучшие сборники куплены Павлушей (она редко так называла мужа). Мы здесь прожили пятнадцать лет. Здесь ты родился. Ты маленький называл воду «чай-чай». И когда я в окно показывала на залив на море и спрашивала: «Что там?» — ты говорил: «Чай-чай! Много чай-чай».
Петя не первый раз слышал это. Мать и сын в таких случаях невольно улыбались друг другу. Но сегодня мать, вспоминая о мелочах его детства, которые могли быть интересны только ей и сыну, заплакала горше прежнего.
— Ах, Петька, не знаешь ты, как это все не ко времени, как мне нужно было бы сидеть дома…
Вздохнув, Петя сказал:
— Ты не думай, что они обязательно придут. Ты замечаешь, что стрельбы не стало слышно?.. Мама, я выйду к железной дороге, посмотрю, что там делается… Может, наши ударили как следует и повернули их от Желтого Лога назад?
— Пойди посмотри, — согласилась мать.
Когда Петя вернулся, мать уже не плакала. Туго повязав косынку, она проворно снимала гардины, скатерти и складывала их в раскрытый чемодан.
«Уедем», — думал Петя.
Но, когда мать внезапно что-нибудь роняла из своих маленьких и ловких рук и устремляла испуганный взгляд вдаль, Петя говорил себе: «Может, и не поедем…»
— Мама, а куда пошла машина, в какой уехали папа и Василий Александрович, — на Ростов или в Город-на-Мысу?..
— Обе пошли в Город-на-Мысу. А что?
— Я просто думаю.
— Какой глубокомысленный мужчина! И у отца тайны, и у тебя! — обиделась мать.
А Пете было над чем думать… Почему военные и невоенные люди нескончаемым потоком шли к станции Зареновка, а отца увезли в сторону фронта?
Почему Василий Александрович сегодня в такой необычной одежде?
Почему в яру, за дровяным сараем, появился Валентин Руденький? Почему он с лопатой и зачем нарядился в клетчатое пальто, в дымчатую шляпу и в сапоги?.. Почему он не ответил Пете на его оклики?.. Он даже не обернулся. Скрылся за выступ яра и, наверное, ушел куда-то к морю…
— Мама, — осененный смутной догадкой, зашептал Петя, отодвигая от себя рюкзак и книги, лежавшие на столе, — мама, что я тебе скажу… Только давай проверим, что нас никто не услышит.