Полдень, XXI век (май 2012)

Журнал Вокруг Света

Поезд укатил на запад. Артем понял, что хочет пить, но бутылка и пластиковые стаканы остались в купе.

Он долго шел на восток, не понимая, куда подевался мост через пролив. Слишком поздно выяснилось, что ноги подвели его – все это время Артем шел на запад, за солнцем. Теперь оно склонялось к горизонту.

Он остановился.

Смысл? Бег за светлой стороной, страх перед темной. Плата? Страх, усилие и снова страх. Смысл?

Он спустился с насыпи, нашел место, где трава росла погуще, и лег. Уставился в небо; ну вот, это смысл. Светлое небо с едва оперившимися тенями облаков. Ночь наступит еще

не скоро, но наступит для всех. Куда бежать?

Он заснул – кажется, на несколько секунд. Он проспал всю жизнь, потому что ночь приближалась.

И, открыв глаза, почувствовал тень на своем лице.

* * *

Бичи. Бродяги, всадники на верблюдах.

Все внутри перемешалось в кашу. Потроха и мысли. Он ехал на чьем-то сменном верблюде, и кому-то грозило отстать от каравана, если верблюд не отдохнет.

С каждым шагом верблюда жизнь седлом поддавала под зад. Бичи уклонились к северу от магистрали, где в степи протоптано было множество дорог – параллельно экватору.

Небо над головой было чистым, без следа паровозного дыма. Воздух дрожал над разогретой глиной. Никогда не слыханные запахи поднимались от земли и от цветов. Даже люди, много суток не сходившие с седла, пахли естественно, пряно и горько.

Бичи почти не говорили. Их молчание действовало, как анестезия.

Рядом ехала девушка, будто ждавшая, что он вот-вот упадет с верблюда. Готовая подхватить. В этой готовности было что-то бесконечно трогательное.

Говорили, среди бичей есть племена людоедов. А есть культурные, безобидные племена. Бичи режут друг друга в борьбе за верблюдов и к отставшим от поезда пассажирам относятся по-разному.

– Держись, – сказала девушка, непривычно, но очень понятно выговаривая слова. – Скоро лето. Мы придем за полярный круг и отдохнем.

Артем кивнул.

– Мы сходим на землю и первые сутки спим, – сказала девушка. – Потом идем добывать еду. Там холодно, ветер, на юге изрезанный берег, на севере почти сухо. И не надо никуда идти. Солнце светит всегда.

Артем зажмурил глаза и не то в бреду, не то в эйфории увидел перрон, залитый солнцем. На перроне толпились люди с цветами, кого-то встречали. В лужах отражались небо и свет. Артем спал в седле и видел мир, каким он был и, возможно, еще станет.

Я хочу остановиться, сказал он сам себе в своем сне. Я хочу остаться. Смотреть на проходящие поезда, возвращаться домой, пить чай и не бояться темноты…

Запах изменился. К терпкому и горькому добавился соленый запах железа. Артем открыл глаза, сперва в своем сне, потом сделал усилие – и разлепил веки.

Первый Утренний Экспресс стоял у заброшенного полустанка, и рабочие толпились у последних вагонов. Наверное, опять треснуло колесо.

* * *

Глина осыпалась под ботинками, пока он, задыхаясь, карабкался на насыпь. У входа в вагон курил Лукич; при виде Артема лицо его превратилось в посмертную маску.

– Там солнце никогда не заходит! – крикнула девушка.

Артем оглянулся на нее и впервые увидел: она смотрела, как смотрит солнце на весенний перрон и людей с цветами…

Поезд тронулся.

* * *

Он рассовал свое резюме во все почтовые ящики.

Михаил

Успенский, Сергей Швецов. Куры для восьмого

Рассказ

Давно это было, в 1972 году. Нас с Сергеем, студентов отделения журналистики Иркутского университета им. А. А. Жданова, послали на летнюю практику в районный центр Усть-Уда.

Мы прибыли на катере «Метеор» – 300 километров от Иркутска вверх по Ангаре. Мы были крутые журналюги, потому что приехали со своим фотоаппаратом «ФЭД-2» и пишущей машинкой «Москва» (для молодых поясняю, что пишмашинка – это такой беспроводной матричный принтер с клавиатурой). Сразу пошли на берег Братского моря искупаться и подрались с какими-то уродами. Назавтра уроды оказались местным комсомольским активом, так что пришлось пить мировую.

То было суровое время. Страна переживала очередной приступ борьбы с пьянством на рабочих местах. Поэтому в магазинах Усть-Удинского района продавался только спирт двух видов – полная бутылка и полбутылки. Это чтобы удобнее было разбавлять. Воду льют в спирт, но никак не наоборот!

Практика вышла весёлая. Много чего осталось в памяти – комната, в которой жили ровно тысяча мух, полёты на «аннушке» с вечно невменяемым экипажем, редакционный газик с испорченными тормозами, стычка с венграми-плотогонами из Ужгорода, охотничий посёлок, в котором проживало около 700 лаек, небольшой медведь на лесной дороге, районная Доска почёта, на которой красовались исключительно Шипицыны обоего пола, романы с представительницами местной интеллигенции…

А ещё мы писали – сотворили кучу рассказов и вот эту маленькую повесть. Знаток без труда увидит в ней влияние Юрия Тынянова – как раз прочитали «Малолетный Витушишников».

Наш завкафедрой, поощрявший творческие порывы, сказал: «Вещь нужная, но действие следует перенести в США». Вот так-то. Ничего переносить мы не стали, так и лежал этот текст у Сергея в архиве.

А в конце 1984 года Сергей Швецов с женой и старшим сыном погибли в авиакатастрофе. Он переезжал с северов в Иркутск, и все рукописи были в багаже…

Сергея я вспоминаю до сих пор, а об этой вещице и думать забыл. И вдруг сравнительно недавно узнал, что один экземпляр хранит московский журналист Андрей Соколов – наш общий друг и тоже однокурсник. Выпросил, перечитал… Вроде забавно…

Административное лицо господина ротмиста Штаницына, или С лица не воду пить

У ротмистра Штаницына было мало святого. Отчасти это объяснялось чисто физиологическими причинами, а отчасти некоторою однобокостью его духовного развития: дело в том, что за всю свою беззаветную жизнь он прочёл, помимо служебных, всего две побочные книги.

Правда, от первой в памяти сохранилось только название, но и оно заняло в его голове столько места, что любой другой информации приходилось драться за каждый нейрон. Название это по своей витиеватости было подобно эпитафии на мраморном надгробии творческого работника и имело следующий вид: