Поле Куликово
Шрифт:
Мамай спросил каждого, никто не повторился, и ответы дали картину правильного походного строя десятка. Перешёл в другую сотню, ткнул в плечистого, насторожённого воина.
– Ты! Защищайся!
– и схватил лежащее на кошме копьё, отступил на несколько шагов.
– Ну!..
Воин поднял щит, бросил взгляд на своего начальника, но копьё в руке Мамая уже метнулось вперёд, воин едва успел прикрыться, как остриё копья пробило бычью кожу щита, лишь крюк задержал его движение и спас воина от раны. Покрывшись потом, тот отскочил, позади захрапели лошади, Мамай, обнажая меч, прыгнул вперёд, наступил на хвост копья, щит вылетел из рук его противника, и сверкающее полукружье сабли едва не
– Собака!
– крикнул тысячник, хватаясь за меч.
– Тебе сказано - "защищайся"!
– Нападай!
– взвизгнул Мамай и прямым разящим выпадом заставил противника шарахнуться.
– Прочь, шакалы!
– Это уже относилось к подступившим телохранителям, они чуть попятились, однако ещё сильнее насторожились.
Поостыв, отступая под непрерывными ударами, воин, наконец, стал соображать, что его дело - плохо: либо Мамай зарубит его, либо он ранит Мамая, и тогда его растерзает стража. Обезоружить Мамая он тоже не мог - такое ему не простится, да и сделать это нелегко: враг - силён. Теснимый, прижатый к стене безмолвных зрителей, мокрый с головы до ног от ужаса, воин призвал на помощь Бога, его рука ослабила хватку, меч, звеня, отлетел в сторону, воин рухнул на колени.
– Пощади, великий!..
Лишь этот крик удержал занесённое оружие, ярость отхлынула, Мамай шагнул к поверженному, ударил мечом плашмя по его плечу.
– Встань!.. Ты - смелый и ловкий боец. Ты не растерялся от внезапного нападения. Ты не побоялся обнажить оружие против повелителя, выполняя его приказ. Ты бился зло и умело, и ты выпустил меч потому, что перед тобой был твой повелитель.
– Великий! Ты победил меня не высоким именем, а своей силой и искусством!
Усмешка искривила лицо Мамая.
– Мои воины стали такими же льстивыми лисами, как придворная челядь? Будь на моём месте другой, разве ты не зарубил бы его?
Страх потерять голову сделал воина красноречивым.
– Великий! Будь на твоём месте равный тебе боец из простых всадников, я всё равно был бы побеждён. Убей меня за то, что не смог удержать меча, который ты мне доверил. Но, клянусь Аллахом, я сделал всё, чтобы удержать его.
Это была та ложь, которая составляет лучший вид лести, понятной лишь искушённым. Владыки, окружённые подхалимами, любят искреннюю лесть.
– Встань!
– повторил Мамай.
– Назови мне своё имя.
– Моё имя - Кутак. Пусть оно тебя не удивляет. Так меня прозвали ещё родители.
Мамай усмехнулся, и по лицам окружающих проползли ухмылки.
– Отныне тебя будут звать "Храбрый Кутак", - сказал и засмеялся.
По рядам воинов прокатился смех. Мамай вначале хотел выдать своему поединщику за пережитый страх полцены лошади, но имя воина подсказало ему остроумную выходку. Звание "храбрый" ценилось в войске выше денег, ибо давало многие привилегии, как и другие звания. А этот случай ещё и прославит в Орде остроумие правителя. Находившийся в свите писец раскрыл золочёную книгу, воин упал на землю, и слёзы хлынули из глаз.
– Великий! Я буду грызть твоих врагов, как твой верный пёс.
– Грызи их злее, Храбрый Кутак.
– Мамай, смеясь, повернулся и пошёл в другую сотню. Он вдруг как-то спокойно вспомнил, что в двухсоттысячном войске Железного Хромого нет бойца,
В соседней сотне его внимание привлёк воин, перетянутый по талии чернёным серебряным поясом. Его лицо, чисто выбритое, было не так скуласто и смугло, как у других. И нос - прямой, и брови - вразлёт, и глаза, большие, серые, смотрят весело. Его мать или бабка была полонянкой из какой-то славянской земли. Хотя ордынские законы требовали систематической смены гарнизонов в покорённых странах, а полонянок следовало брать в наложницы, но не в жёны - чтобы ордынский народ не растворился в других народах, - людей с такими лицами в Орде становилось всё больше. И что удивительно - "чистая" ордынская раса уступала этим болдырям, которые отличались умом, силой и красотой. Девушки в Орде засматривались на болдырей, мужчины любили болдырок. Правда, находились блюстители крови, которые плевались болдырям вслед, но Мамай к их числу не относился. Повидавший многие народы, он не считал своих безупречным племенем. Они - прекрасные воины, а главное - сила, что вознесёт его над миром, и только поэтому он ставил их выше других. Но кто верно служил Мамаю, ничем не отличался для него от чистокровного ордынца, будь он хоть цыганом.
– Покажи мне твой лук, - распорядился Мамай.
Воин схватил саадак, протянул Мамаю лук, искусно сделанный из полутораметровых рогов степного быка. Мамай осмотрел оружие ордынского всадника, отливающее чёрным лаком, в давние времена заимствованным у китайцев. Этот лак защищал лук от сырости и высыхания, не трескался при ударах, натяжении и спуске тетивы.
– На каком расстоянии от русов, стреляющих из луков, ты можешь отвечать им, не подвергая себя опасности?
– На половину полёта ордынской стрелы, - ответил воин, глядя в лицо повелителя.
Мамай покачал головой:
– Ты - самонадеян. Так было. Запомни и скажи другим: теперь на две трети полёта ордынской стрелы московские лучники поражают всадников и коней.
Воин даже не моргнул.
– На сколько шагов твоя стрела попадёт в стрелу?
– На сто двадцать шагов, повелитель.
Мамай выдернул стрелу из колчана, протянул нукеру, тот пошёл в поле, считая шаги. Даже тысячник подался вперёд, когда нукер воткнул стрелу в землю и чуть отступил, а болдырь, подняв лук, прицелился в чёрный стебелёк, едва заметный среди травы. Раздались восклицания - чёрный стебелёк дрогнул и сломился от удара.
– Сотник!
– позвал Мамай.
– Много ли у тебя воинов, так же владеющих луком?
– Только один, повелитель. Но половина сотни попадает стрелой в стрелу на сто шагов с первого или второго раза.
– Ты!
– Мамай ткнул в крутоплечего, кривоногого воина.
– Обнажи свой меч.
Богатырь вынул меч из ножен, Мамай выдернул из-за пояса платок из легчайшего шёлка и подбросил.
– Руби!
Опускаясь, платок развернулся, сверкнул меч и скомканный шёлк упал к ногам богатыря.
– Подай!
В месте удара оказался широкий порез; Мамай прищёлкнул языком: этот шёлк даже на земле не каждый разрубит первым ударом. Платок бросали ещё несколько раз - рубили другие всадники, - и на нём прибавлялись порезы.
– У тебя славные джигиты, сотник...
– Дозволь мне, повелитель?
Мамай оборотился к болдырю.
– Желание воина отличиться похвально. Но кто сам вызывается что-то сделать, должен сделать это лучше других.
Слова повисли в тишине. В Орде поощрялась инициатива, но та, которая - угодна начальникам. Если люди высовываются, когда их не просят, они тем уже - подозрительны, что ценят себя высоко. А ценить их может только начальник. Мамай сунул платок нукеру.