Поле Куликово
Шрифт:
Мамай объезжал четвёртую тысячу, и его глаза всё больше сужались, в лице появилось тигриное, он походил теперь на крадущегося зверя, который видит стадо, но ещё не выбрал жертвы. Мамай натянул повод, ткнул рукой в широколицего воина с вывернутыми ноздрями.
– Ты! Покажи мне твой лук.
Воин сорвал налуч, согнувшись, протянул оружие.
– Та-ак...
– прошипел Мамай, разглядывая потрескавшийся слой лака на излучине.
– Всем показать луки!
Помощники Мамая обнаружили в сотне около двух десятков луков с повреждённой защитой, приволокли виновных.
– Твоя сотня, - Мамай повернулся к начальнику, - проиграет бой вражеским стрелкам, потому что луки сегодня намокли, а
Сотник затрясся.
– Повелитель, смилуйся!.. Мы только вчера покрывали луки лаком, который доставили люди, снабжающие войско. Мы покрывали по всем правилам, клянусь Аллахом!
– Ты больше - не сотник. Я пришлю сотником моего воина. А людей, снабжающих войско, велю допросить вашему тысячнику, - он кинул взгляд на бледного сивоусого наяна. Это был старый и преданный воин, Мамай когда-то велел выдвинуть его.
– Слышишь, тысячник? Залей им глотки кипящим варом, если лак - подменён или разбавлен. Всем же, у кого оружие - не в порядке, назначаю по двадцать плетей. Тем, у кого недостаёт предмета в снаряжении, - по десять плетей, хотя бы это была иголка.
Хлестнув лошадь, Мамай поскакал к соседней тысяче, не слушая оправданий, не видя, как потащили на расправу воинов, которые виноваты лишь в том, что их обокрали. Позволили себя обокрасть - виноваты! Бешенство овладевало Мамаем. В войске Орды укореняются безалаберщина, взятки и воровство. Он вспомнил последние доносы: будто бы наяны, которым поручено снабжение войск, а также и торговцы, имеющие ярлыки на поставку снаряжения, продовольствия, фуража и товаров, берут с командиров деньгами, баранами и лошадьми, - не говоря уже о трофеях!
– за очерёдность поставок. Не дашь - получишь последним, и то, что останется. Они же задерживают, прячут нужные людям товары, создают нехватку сбруи, сёдел, сапог и другого снаряжения - чтобы драть за них втридорога, пользуясь тем, что Орда - в походе. А ссылаются на трудности пути, на пошлины и мыта. Ярлыки и должности используются в корыстных целях, плодятся перекупщики, одни, стоящие у государственных кормушек, наживаются, другие нищают. Откуда - всё это? Во времена Повелителя сильных ордынцу грозила смерть даже в том случае, если он ленился поднять предмет, потерянный другими и вернуть хозяину или передать начальнику. А тут лошадей стали красть в соседних туменах... Надо наводить порядок самым жестоким образом, иначе - конец. Беззакония и воровство – страшнее любой вражеской армии. Сколько могучих государств они погубили!
Видно, злая воля направляла теперь путь разъярённого владыки: в одном из десятков пятой тысячи, едва подъехав, он обнаружил отсутствие палатки. Полоснул сотника лезвиями глаз:
– Тоже украли?
– Палатку нечаянно сожгли, когда подул сильный ветер.
– Почему ваши люди спят в палатках, когда рядом юрты?
– Они несли сторожевую службу и только вчера возвратились.
– Находясь в охранении, они жгли костры?!
– Это было днём, на переходе. Варили конину...
– Кто следил за огнём?
Сотник указал на длинного сутулого воина с вытянутым лицом. Тот склонился, коснувшись земли руками.
– Двадцать плетей, и вычесть с него цену палатки.
Воин распластался на мокрой от конской мочи земле.
– Смилуйся, повелитель! Вели дать мне сотню плетей, но заплатить я не могу. Я верну тебе три цены палатки с первой военной добычи!
Беднягу потащили, он вопил, но его причитания вызывали ухмылки. Он кричал, что у него остались только одна дойная кобылица и десяток баранов,
Он кричал, а ему отсчитывали удары. У всех - долги перед наянами, у многих голодные дети и жёны - ведь сборы на войну для бедняка страшнее, чем пожар и падёж, - но не все проворонили военное имущество Орды.
Проверяющие докладывали, что у некоторых воинов ржавые мечи, кони с изъянами, не хватает наконечников для стрел и, наконец, в той сотне, где сгорела палатка, потеряно два щита.
– Виновных наказать по правилам, - распорядился Мамай.
– К завтрашнему рассвету каждый должен иметь всё, что ему положено иметь. Мои люди проверят. Не исполнивший приказа лишится головы. Сотника призовите ко мне.
Перебирая поводья, Мамай долго рассматривал бледного наяна. Снёс бы ему голову - законы Орды давали правителю это право, - но перед ним был богатый мурза, дальний отпрыск Чингизова рода - сколько их развелось от тех сотен жён и наложниц, которых имел Повелитель сильных! Мамай вдвойне ненавидел бездельника, потому что трогать его в открытую опасно.
– Что ты делал этой ночью? Я вижу твои красные глаза и опухшее лицо.
– Этой ночью, повелитель, я готовил воинов к смотру и не сомкнул глаз, мы ведь только вечером воротились из охранения.
– В охранении войско должно быть в таком же порядке, как на войне. Я не верю, что палатка сгорела, а щиты потеряны. Ты продаёшь имущество Орды арменам и жидам, которые скупают и продают в моём войске ценные предметы, торгуют вином, привезённым из-за Терека и от Сурожа. Этой ночью ты не готовил воинов к смотру. Ты пропивал вырученные деньги и валялся с буртасскими шлюхами. Я знаю твою породу!
Сотник, прежде сохранявший внешнее спокойствие, затрясся, ноги его подкосились.
– Дозволь говорить, великий? Это было - ты видишь всё, но клянусь Аллахом, я покупал вино на серебро, взятое за собственных лошадей, я никогда не продавал твоего имущества.
Вот оно: носитель Чингизовой крови, пусть из самых распоследних, валяется в конском навозе перед Мамаем, вымаливая пощаду. Так прежде не бывало.
– Встань! И запомни: когда начинается большой поход, у тебя нет собственных лошадей. Ты можешь обменивать баранов, быков, даже верблюдов, но кони нужны войску. К завтрашнему полудню верни проданных коней в свой тумен, и я оставлю тебя начальником сотни. Но если ты так же плохо станешь воевать, клянусь Всесильным Богом, ты лишишься всего. Начальник, власть которого слабее кнута и палки, - недостоин звания.
Шестая тысяча по докладам проверяющих выглядела наравне с четвёртой и пятой, третья - лучше. Хоть Мамай и не ожидал иного и тумен выглядел внушительной силой, его гнев не проходил. Он спешился, сел на услужливо подставленный золочёный стульчик перед первой линией воинов, осматривался, принюхивался к смрадным запахам, вслушивался в визг коней, уставших от топтания на месте, в крики начальников.
– Позовите Есутая...
Руки правителя, лежащие на коленях, сжались в кулаки. Солнце тускло глядело сквозь испарения, уходя на закат, и в его бледных лучах лицо Мамая с прикрытыми глазами казалось неживым. Те, кто видел сейчас это лицо, думали, что властелин Орды носит в себе какую-то злую болезнь. Темник долго стоял, ожидая.