Поле под репу
Шрифт:
— Но отсюда мы выбраться не можем?
— Пока да, — мастер Лучель насмешливо, если не сказать презрительно, фыркнул. — Я специалист, мальчик мой. Есть у меня нужный амулетик, по сути — отмычка, но большего нам и не требуется. Обождём немного, пока он зарядится. Заодно местечко отыщем… хм, более энергоёмкое. Должен же где-то этот ад заканчиваться! К тому же у тебя есть шанс впервые выполнить задание полностью.
Внутри менестреля что-то скрипнуло. Как забавно, однако, звучит зубовный скрежет, если приникаешь к кому-то ухом. Или это драконий рык?..
— А я? — вклинилась Дуня. Ей было интересно их послушать,
Ветер, словно испугавшись девичьего вопля, одумался и оставил в покое всё, что можно было трепать и где есть возможность повыть. Тренировавшийся в пирокинезе на мастере Лучеле (без всякого, надо признать, успеха) музыкант вздрогнул и легко отставил от себя Дуню, потряс головой, одновременно прочищая левое ухо мизинцем. Кажется, что-то даже вытащил оттуда — по крайней мере, руку о штаны вытер. Девушка тотчас решила, что обниматься к нему она больше не полезет… хотя учитывая, чем испачкана её одежда, ещё неясно, кто от этого выигрывал.
— Знаешь, не надо так орать — я тебя услышал бы, — осторожно и медленно произнёс парень, будто бы общался с сумасшедшей или диким зверем. — Это называется резонанс. — Он постучал себя пальцем по груди. — Ты погуляешь с нами. Наверное, оно и к лучшему — от нас тебя проще доставить домой.
— Неужели? — яда в голосе мастера Лучеля хватило бы как раз на то, чтобы завалить трупами ещё одно поле, аналогичное по площади тому, где они стояли.
— Но ведь твоя отмычка не открывает двери прямо в управление? Не так ли, Лу?
— Избалованный щенок! — для разнообразия чародей не стал менять язык. — Ты хоть иногда можешь думать чем-то другим, а не тем, чем думаешь обычно?!
— И чем тебя моя голова не устраивает? — начал было менестрель, но тут ему пришлось ловить Дуню, которой всё же стало дурно от воздуха, наполненного смрадом. Странно даже, как девушка так долго терпела — видимо, адреналин мог и не такие чудеса сотворить. — Вот идиотка! — В ноздрю что-то запихали, затем во вторую. Дышать стало легче, хотя от горького запаха и общей слабости кружилась голова. — Лу, представляешь, эта… кхм, великого ума девица пользовалась своим носом!
— Мальчик мой, выбирай выражения — она всё слышит.
Дуню с колен подняли ввысь. «Забавно, насколько он быстро перешёл от избалованного щенка к этому отвратительному „моему мальчику“, — вяло подумала девушка, отстранённо наблюдая, как музыкант пытается завязать узлом её руки у себя на шее. — И к выражениям опять цепляется. А что тут ещё скажешь? Никакого откровения же — как есть идиотка, хоть бы платком прикрылась…» Странница попробовала помочь самозванному опекуну, но руки отказались повиноваться хозяйке и безвольно упали вниз.
— Сам-то недалеко ушёл — свои затычки ей отдал.
— Лу! Кто мне только что говорил, что она всё слышит?!
— Ты же их не из задницы вынул.
А откуда?
— Лу!
— Мальчик мой, тебя здесь некому тащить…
— Я на своих резервах продержусь суток двое. Нам ведь хватит?
— Должно.
— Ну, так пошли, поищем местечко поуютнее — когда вываливались, заприметил я рощицу.
— Вряд ли.
— …и, Лу, будь добр, повесь мне на плечо её сумку.
— Мальчик мой, зачем нам лишнюю тяжесть тащить?
— Нам? — Дуню тряхнуло — менестрель устраивал обе ноши поудобнее. Для себя, конечно. — Ладно уж, потопали.
— Как скажешь. Ты же у нас главный…
— …Лу, у нас есть шансы или ты так сказал, чтобы девчонку не пугать?
Они брели меж мёртвых тел часа полтора. Вернее, менестрель и чародей брели, Дуня кулём — то ли охапкой хвороста, то ли чересчур крупным младенцем — болталась на руках у певца. Тот стоически, правда, нимало не заботясь об удобстве живого груза, тащил девушку. Пару раз, засовестившись, она хотела предложить спустить её вниз и предоставить своим двоим, но в первый было слишком рано — ноги только-только перешли в стадию застывающего желе. А перед вторым музыкант не очень удачно буркнул: «А такая хрупкая на вид!» Обидевшись, Дуня решила не слезать с парня, пока у него есть силы и терпение, а что потом уронит… Ну-уу, во всём есть недостатки — утешала себя странница, выгребая изо всех тёмных уголочков да пыльных закромов души женскую стервозность, чтобы не выказать и намёка на способность к прямохождению.
— Вообще-то я полагал, что ты её бросишь, — хмыкнул мастер Лучель. Он иногда попадал в поле зрение девушки, так как шёл впереди, хотя изначально путь намеревался выбирать менестрель — он же упоминал лесочек. С другой стороны, маг, наверное, искал то самое, более энергоёмкое место. Или что-то иное — он постоянно замирал, не поджидая отставшего приятеля, а рассматривая то один, то другой труп. Надо отметить, парень очевидно пытался заняться тем же, но ему откровенно мешала «хрупкая на вид» ноша. — Кстати, тебе не напомнить, что она не глухая?
— А тебе не указать, что мы сменили язык? — в тон откликнулся музыкант. — На наше счастье она не полиглот… я б уже себе давно за такое врезал бы.
Любопытно, почему он не предполагает, что она проглотит оскорбление (или о чём он там?), пользуясь, однако, волшебным переводчиком? Ведь для него, если Дуня правильно разобралась со временем, всё предыдущее общение с девушкой проходило не напрямую.
— Хм, трансляторы, мальчик мой, никто не… — словно прочёл мысли волшебник, но продолжать не стал. — Ну да, она, как и ты, не маг. Значит, если и находится под заклинанием или обладает амулетом, то сейчас без костылей — первое выветрилось, второй сломался, быть может, и не навсегда, но надолго.
— Угу. Я тебе о чём вещаю? Лу, а почему бросить?
Ага! Значит, здесь она понимает других только сама. Ей ещё повезло, что они по стечению обстоятельств говорили на известных ей языках. И, судя по всему, сейчас она слышит третий из своего небольшого арсенала. Какой?
Странница закрыла глаза, сосредотачиваясь.
— Эй! Не спать!
— Почему? — удивилась Дуня.
Язык эстрагонцев. Наверное, поэтому говорящий на нём менестрель не вызывал недоумения, так как в «лаборатории» вместе с солдатами и деловым чудовищем он пользовался языком утерянного города… хотя… Теперь девушка не поручилась бы, настолько легко и естественно воспринимались все три языка, разве что переход с одного на другой давался мозгу, словно ушибленной ноге очередной острый камень.