Полеты наяву или во сне. Детектив
Шрифт:
– Так! – громко сказала я, выставив вперед удостоверение – я полковник Жданова! Это – место преступления, потому прошу всех отойти и не топтаться тут, сейчас приедет опергруппа и начнет следственные мероприятия!
Я звоню шефу.
– Алло, Евгений Романович…
– Марго, где тебя черти носят? У нас американцы по обмену опытом приехали…
– Отправьте их нафиг, сейчас точно не до них. Передайте другому следователю. У нас тут новое дело, и вполне возможно, резонансное.
– И когда же ты успела цапнуть это новое дело? –
– Когда на работу ехала. Мне в пробке на капот машины тело свалилось, а после него на землю упала инвалидная коляска.
– Марго, если это такой прикол…
– Евгений Романович, вы думаете, я такая дура, что буду шутить подобными вещами? Так будет мне опергруппа? – рявкаю я.
– Да! – отвечает он – ты, главное, не волнуйся! Я и Клима сейчас отправлю!
Проходит минут десять, прежде чем они приезжают и сразу приступают к оцеплению места происшествия. Клим смотрит на мою машину.
– Да уж, Марго! У тебя просто феерическая способность в прямом и переносном смысле слова цеплять на заднее место неприятности.
– И не говори – отвечаю я – но тела мне на машину еще не прилетали.
– Похоже, место ей в автосервисе.
– Да, но не хочется время терять. Подхватишь меня? А я позвоню Русу, он сегодня дома, отгонит ее в мастерскую.
– Да без проблем.
– Слушай – он смотрит на тело – может, она сама?
Я внимательно оглядываю старушку. Маленькая, худая, высохшая, с тонкими запястьями и щиколотками, в черном, до пят, платье. Седые волосы собраны на макушке в «гульку», морщинистые губы накрашены. Бабуля, пожалуй, была кокеткой…
– Нет, Клим. Ну, какой сама! Посмотри на нее – такое ощущение, что она в концлагере побывала. Слишком худа… Хотя… Когда она меня за шею сцапала, я думала – задушит.
– Что? – удивляется Клим – она тебя за шею схватила?
– Угу. И при этом произнесла имя Офелия.
– Слушай, пусть они тут улики собирают, пойдем, поднимемся и выясним, откуда эта бабуля выпала.
– Да, я примерно предполагаю, с какого этажа. Самое странное то, что старухи никто не хватился, и в полете она не орала.
– Вот уж действительно странно. Она одна, что ли, живет… Что никому дела нет до нее.
Мы входим в подъезд дома, именно в этом подъезде, по моим подсчетам, должна быть квартира выпавшей из окна. В доме темно, хоть глаз выколи, лифт тоже не работает.
– Свет у них, что ли, вырубили? – бубнит Руслан, включая фонарик.
Ни на одном этаже света нет, нам приходится обходиться без лифта. В квартире на девятом этаже утверждают, что у них нет инвалидов, а соседей они не знают, так как дом новый, переехали они недавно. На десятом дверь никто не открывает, и мы делаем вывод, что люди просто на работе. Неудача ждет нас и на одиннадцатом, и на двенадцатом этаже, а вот на шестнадцатом дверь открывает высокая, худая женщина с длинным носом и стрижкой-каре. На наш вопрос, нет ли в их доме инвалида-колясочника она
– А в чем дело?
– Скажите, вы можете проводить нас к ней?
– Да, пожалуйста. Ее комната на первом этаже, с лоджией.
Квартира залита дневным светом, и я убеждаюсь, что она необычайно богата. Я никогда не видела такого роскошного интерьера, а если учесть, что она еще и в два этажа… Апартаменты просто шикарные, гостиная просторная, большая, я подозреваю, что и комнаты такие же. С умилением вспоминаю наш маленький, уютный дом. Нет, таких апартаментов я бы точно не выдержала.
Женщина толкает входную дверь к комнату. Стильная, удобная, со вкусом обставленная. На стенах очень много портретов, во всех этих многочисленных загримированных лицах я без труда узнаю ту, что упала на капот моей машины. Дверь в лоджию распахнута.
– Мама! – зовет женщина – мама, где ты? Мама, перестань играть в прятки!
Мы вместе входим в лоджию, и я думаю про себя, что эта лоджия – почти целая комната.
– Вот вредная старуха! – женщина смотрит на нас виновато – вероятно, на кухне или еще где-то…
– Скажите, как вас зовут? – спрашиваю я даму.
– Аполлинария Александровна Дубинина – отвечает она несколько высокопарно – так что у вас к моей матери? Какое-то дело? С чего вдруг ей заинтересовался Следственный Комитет?
– Я боюсь, Аполлинария Александровна, что вам придется проехать с нами. Думаю, дело очень серьезное.
– Да что происходит? – с беспокойством спрашивает она.
– Скажите, ваша мама сама могла открыть створки лоджии?
– Нет, обычно это делал кто-то из нас, членов семьи, когда приходили в ее комнату или горничные.
Я снова возвращаюсь в лоджию и осматриваю створки. Окно хорошее, огромное, створки тоже, открываются в разные стороны, вернее, раздвигаются. Осматриваю бортики лоджии. Нет, вряд ли она могла сама перевалиться через них. Да и потом, даже если и сама – каким образом сверху полетела после этого коляска?
– Клим – вполголоса говорю я – как думаешь, она могла подтянуться на руках, и…
– Марго, да ты что?! Нет, я допускаю, что у нее сильные руки и бортик достаточно низкий, но сама вряд ли наверное. Она старушка совсем.
– Иногда старушки бывают достаточно крепкими – задумчиво говорю я, вспоминая, как она вцепилась мне в горло. Предсмертная агония. То, что она упала на мою машину и была еще жива, можно объяснить только тем, что ветки деревьев смягчили ее падение, и несколько минут она все еще находилась в состоянии между двумя мирами – тем и этим.
Аполлинария Александровна стоит недалеко от нас и обеспокоенно смотрит вниз. Там она видит скорую и полицию. Понимая вдруг, что мы пришли не просто так, срывается из квартиры, на бегу кричит, как ненормальная, зовет мать. Несмотря на то, что она худа, врачи еле могут совладать с ней, не пускают к телу матери.