Полеты наяву или во сне. Детектив
Шрифт:
– Нет, откуда? Я не смотрела на часы.
У этой самой Руфины Дмитриевны какие-то странные, коровьей преданности, глаза, а я, глядя на нее, думаю, что эта сорокалетняя женщина делает в доме своей тетки вместе со своей матерью. А вообще, интересная ситуация – все члены семьи грызутся, как волки, но живут почему-то вместе. Почему? Все это кажется мне странным. Ну да – клановость, огромная двухуровневая квартира, но разве в их возрасте не важна прежде всего самостоятельность? Хотя бы потому, что разве им не надоела лютая грызня одной из сестер с женой брата? А может
– Аполлинария Александровна – обращаюсь я к средней сестре, она кажется мне наиболее адекватной из всех – скажите, ваша мама вообще не выходила из дома?
– Нет – отвечает та – после смерти папы мама очень сильно замкнулась в себе, а потом пришла эта болезнь… Все, кто надо, приходили к ней сами – личный врач, нотариус… Иногда навещали друзья – те, что остались живы… И друзья отца тоже…
– Она не лечилась?
– Нет. Предпочла, по ее словам, естественный ход событий…
– Вы обмолвились, когда ездили с нами, что у вас всех была традиция – приходить к ней утром и вечером и желать доброго утра и спокойной ночи, верно? А это было как-то упорядочено или каждый мог прийти, когда захочет?
– Мама была прагматиком и не терпела бардака. Мы ходили по графику, по старшинству… Последним, конечно, шел мой сын Филарет, в семь тридцать утра. После чего уходил в школу.
– А в этот день было также?
– Да – подал голос Филарет – но мне надо было к третьему уроку, а в связи с этими событиями я вообще отпросился. Бабушка все-таки.
Да ладно! Так бывает?! Ничего себе, бабуля порядки установила на своей территории! То есть свита приходила вызвать свое восхищение и уважение королеве-матери! Вот я не сомневаюсь, что старуха была противнее некуда. Хотя… О покойных либо хорошо, либо никак…
– То есть я правильно понимаю, что вы, Филарет, видели бабушку последним сегодня?
– Да ну вас – говорит он, с подозрением глядя на меня – откуда я знаю? Может, к ней кто еще приходил поговорить после меня? У нее вечно кто-нибудь толкался, особенно Луша и тетя Лампа, все секретничали о чем-то.
– И ниче мы не секретничали! – подает голос его сестра – бабуля прикольная была!
– Ага, прикольная! – кивает Филарет – еще скажи, что все это не из-за той броши, которую ты так мечтала выпросить у бабки! Потому и терлась около нее!
– Филя! – возмущенно тянет его отец, Иннокентий Савельевич – как так можно! Лушенька – чистая девочка, а ты про какую-то брошь!
– Так, хватит! – кажется, мое терпение кончается – потом разберемся, кто тут чист, как первая мартовская капель, а кто нет! Аполлинария Александровна, скажите пожалуйста, ваша мать принимала снотворное?
– Очень редко. На ночь, когда не могла уснуть. Прописал ей его лечащий врач.
– А она таблетки принимала под чьим-то контролем или сама?
– Обычно она пила лекарства в то время, когда я приходила пожелать ей доброго утра – подала голос невзрачная невысокая женщина, полная противоположность статной Генриетте, ее сестра Манефа.
–
– Да, смогу.
– Хорошо. Вот завтра первая и придете ко мне вместе со своей дочерью. Постановление я выпишу.
Нет, все… Оставаться здесь больше нельзя. Надо ехать в комитет, ждать результатов исследований и принимать эту чудную семейку по одному или по двое. Находиться с ними со всеми одновременно просто невозможно!
Я спускаюсь вниз вместе с Климом, он любезно предлагает мне отвезти меня до дома, тем более время уже семь вечера. Опера соберут все улики, а основные заключения экспертов наверняка будут готовы только завтра. Звоню Дане.
– Дань, слушай, мне нужна к завтрашнему дню вся информация по родной сестре погибшей – Манефе Аверьяновне Грачевской и по ее дочери Руфине Дмитриевне Грачевской. И еще мне нужна вся информация по самой погибшей. Конечно, кроме того, что она до пятидесяти пяти лет занималась балетом – это я и сама знаю. До сорока она танцевала, а потом занималась педагогической деятельностью. Кстати, ее ценили. И еще – выясни, пожалуйста, не было ли в ее карьере роли Офелии.
– Достану все, что смогу! – обещает он.
Дома меня встречает Рус, который готовит что-то на плите, попутно наслаждаясь бутылкой безалкогольного пива. Достаю тоже самое из холодильника, плюхаюсь на кухонный диванчик и мрачно спрашиваю:
– И что? Во сколько вылез ремонт машины?
– Да не так и дорого. Удивляет меня все же другое – я не думал, что женюсь на женщине, на которую даже с неба падают трупы, извини за такие неправильные, может быть, слова.
– Рус, ты всерьез думаешь, что я предполагала подобный исход?
– Конечно нет, дорогая, но в следующий раз если увидишь что-то подобное, пожалуйста, постарайся сделать так, чтобы это рухнуло не на капот твоей машины – смеется он.
– Скажи спасибо, что она вообще мне не на голову упала, а то лишился бы жены!
Я рассказываю Руслану о том, что наша жертва – бывшая легендарная знаменитость, артистка балета. Он свистит от удивления.
– Так может у нее того, замкнуло, и она решила, что и дальше может скакать, аки лань… Ну и.. Вышла с лоджии… Офелию сплясать!
– Да ну тебя! – смеюсь я – Рус, как можно? Это же мертвый человек!
– Марго, с нашей деятельностью мы становимся злыми и ироничными по вопросам, касающимися смерти.
На следующее утро я первым делом иду к Дане. Он уже на работе, но только-только надел свой белый халат и устроился за компьютером.
– Даня, есть что-нибудь для меня?
– Да, но не слишком что-то особенное. По Манефе информация будет позже… Кстати, ты не выяснила, чего у них у всех имена, как у фиг знает кого?
– Даня, ты вовсе дурачок? Я так и должна была у них спросить – почему вас звать не Таня-Маня-Ваня, а Генриетта, да Аполлинария?!
– Ну, не так конечно – пожимает он плечом – ладно, смотри. На одежде старухи нет никаких следов ДНК и потожировых. Кто-то работал в перчатках, вопрос в том, куда потом эти перчатки дел.