Полезный Груз
Шрифт:
Да, альков – это, пожалуй, самое лучшее. И, наверное, нужно целоваться – чтобы охране не пришло в голову вклиниться в беседу, к тому ж лица целующихся плохо видны – а что за люди эта охрана, и кого они могут знать в лицо – неизвестно. То есть, Пиночету-то известно … А почему девушке, актрисе, просто не подняться с любовником к себе в квартиру? А потому, что она только что там с ним была, а теперь оба спешат по делам, каждый по своим, и все не могут расстаться.
Пиночет еще раздумывала когда Муравьев взял ее за рукав куртки и потащил к алькову.
Она расстегнула куртку, а он – роскошное новое пальто. Пиночет встала спиной к стене. Муравьев придвинулся
– Башку мне не трогайте, – сказала она. – Я так ничего не увижу. Возьмите меня за талию. И следите, чтобы хотя бы одним глазом я могла обозревать. Не очень увлекайтесь.
– Идут, – предупредил Муравьев.
Импровизация получилась забавная. Оказалось, что Пиночет Муравьеву нравится. Возможно он ей понравился тоже, а потому, когда парадная дверь распахнулась и охранники вошли, четверо, а за ними сам Лопухин в добротном сером костюме, Пиночет прижалась к Муравьеву и поцеловала его в губы. Поцелуй получился какой-то невнятный. Более того, реакция кирасирши на мужские ласки получилась замедленной – она не дышала часто, не постанывала, почти не двигалась. Впрочем, подумал Муравьев, она небось разыгрывает девушку снисходительную, милостиво позволяющую себя лапать – в соответствии с ролью.
Один из охранников задержался и вперился глазами в пару в алькове. Муравьев передвинул ладонь с ягодицы Пиночет ниже, к бедру. Охранник пошел за остальными.
А, нет, не пошел. Остановился. Вернулся к выходу. И встал там. Нет, не встал. Отправился проверить закуток за конторкой – там коридор и вход в подсобное помещение. Все это Муравьев инферировал из реакций Пиночета, одним глазом следящей за обстановкой. Когда охранник скрылся, Муравьев отстранился от кирасирши, и она тут же залепила ему пощечину – не очень звучную, но вполне ощутимую. Рука у кирасирши оказалась тяжелая. Чуть сильнее, и у него помутнело бы сознание. И сказала она тихо, но не шепотом:
– Подонок.
Муравьев быстро оглянулся, затем поднял вверх указательный палец, и сказал, тоже не шепотом:
– Вы забыли сумочку в квартире.
Она хотела было съязвить, но поняла о чем речь и вступила с Муравьевым в обычный диалог успешного режиссера и отдающейся ему во имя грядущей всенародной или всемирной известности и жеманных интервью:
– Нет, мне нужно вернуться. В сумочке важные вещи.
– Да оставь ты сумочку, – возразил Муравьев. – Какая разница.
– Нет, мне нужно.
Она чуть выставила руку вперед. Он понял, взял ее за рукав, и стал несильно тащить за собой, а она стала несильно упираться.
– Да пойдем!
– Нет, я вернусь за сумочкой!
– Я куплю тебе другую!
– В ней связь!
– Оставь! Мы едем в кафе с живой музыкой!
– Две минуты, больше не займет!
– Да пойдем!
– Нет, мне нужна сумочка!
За этой беседой их и застал возвратившийся из закутка охранник – Пиночета, упирающуюся, рвущуюся к лестнице, и Муравьева, тянущего ее к выходу.
– Ну, хорошо, – сказал Муравьев. – Тогда и я с тобой. Стакан недопитый ждет меня, верный соратник мой и утешитель.
Пиночет нарочито глупо хохотнула, а Муравьев надменно склонил голову, и, взявшись за руки, они пошли к лестнице. Охранник вынул малую связь – во всяком случае, так показало Муравьеву боковое зрение.
– А на шоу поедем вечером? – спросила Пиночет, топая вверх по ступеням.
– Если будешь хорошо себя вести.
По расчетам Муравьева, Лопухин должен был уже быть в квартире. Один из охранников, очевидно, продолжил путь наверх, на крышу, проверять, не прячется ли
Муравьев, не выходя из роли, качнулся за ней, Пиночет сделала вид, что хочет, чтобы он остался на лестнице, и оказала номинальное сопротивление, но он, сказав, «Пустяки!» втиснулся в квартиру вместе с ней. И она закрыла дверь.
Теперь они стояли в темной прихожей, у двери. Из ванной комнаты отчетливо доносился звук ниспадающих вод.
– Не лапай меня щас! – сказала Пиночет. – Не лапай!
– Да ладно! С тебя не убудет! – подыграл ей Муравьев.
– Нам же ехать надо!
– Успеем еще!
– Блузку помнешь! Я только что ее гладила!
– Куплю тебе новую, заранее поглаженную!
– Не надо здесь!
– А где же?
– Пойдем в спальню тогда уж!
– Да уж, пойдем! Там как раз мой недопитый стакан!
Пиночет пошла по направлению к ванной, на ходу расстегивая куртку и вынимая из-под куртки какой-то пакет – было темно, Муравьев не понял, что это.
Пиночет попробовала открыть дверь ванной, и дверь легко поддалась. Муравьев не успел ни остановить ее, ни даже возразить – мол, зачем же, моется человек, душ – интимное занятие! Послышалась возня – похоже на многое, в том числе и на игривые объятия любовников, к тому ж Пиночет издала звук, напоминающий те, какие некоторые женщины издают горлом при соитии. После чего она выволокла из ванной обнаженную даму лет пятидесяти, полную, с тяжело качающимися грудями, мокрую, и без сознания.
Хлороформ, понял Муравьев. Глубь веков, но действует безотказно, и шприцы никакие не нужно с собой носить.
Освещенная светом из ванной комнаты, Пиночет кивнула Муравьеву. Капитан взял обнаженную за толстые м0крые икры. Пиночет, хорошо ориентируясь в сумеречном пространстве квартиры, почти сразу нашла спальню и распахнула дверь. Солнечный свет устремился в коридор.
Они водрузили даму на большую удобную кровать со свежими простынями. Пиночет старательно подложила даме под голову подушку и прикрыла ее уютно скандинавским одеялом. Переместившись к окну, она посмотрела в широкую щель между занавесями. И кивком пригласила Муравьева присоединиться к ней.
Он осторожно посмотрел в ту же щель. За окном располагался двор – не колодец, просторнее – внизу стояли, рядком припаркованные, несколько нашответов, а между ними прохаживался парень в официальном костюме – пятый охранник.
– И что же теперь? – спросил Муравьев.
– Подождем, пока тот на лестнице уйдет вниз.
– А если не уйдет?
– А что ему еще делать? Мы показали, что мы свои, живем здесь. Мало ли, сколько мы можем тут в квартире проторчать.
– А если все-таки останется?