Полька
Шрифт:
— Бабское любопытство, только добро переводишь, — и снова ложится.
И правда, я уже столько тестов перепортила… Я знаю свое тело наизусть, каждый симптом, но поскольку не пользуюсь никакими «анти», никакими спиральными ловушками для детей… надо проверить. Тем более что я принимаю противопоказанные при беременности сердечные лекарства…
В первом окошке медленно проявляется синяя линия — Ага, подтверждение, что тест действует. Теперь второе окошко… там всегда бывает «мимо» — красный минус. Я жду… капелька всасывается и выступает синей чертой. Что за ерунда? Читаю инструкцию «Оушеаник Блю»: появление первой синей полоски означает беременность. Вторая синяя линия подтверждает правильность
— Петр!!!
— Ну что?
— Я беременна.
Петушок выбегает из спальни.
— Ты ошиблась, дай сюда…
Вот именно, ошиблась, только не сейчас. Теперь я синего цвета.
— Здравствуй, жопа, Новый год — мы беременны. — Петр стучит по тесту, линия не исчезает, становится все отчетливее.
— Как это? Прямо сейчас? Ой-ой-ой, — бормочу я. Меня трясет, хочется смеяться и плакать.
Все волшебно преобразится, но… Ребенок? Когда-нибудь потом, попозже, в будущем — настолько отдаленном, что оно кажется почти иным измерением, другой реальностью. Мы испуганно целуемся, обнимаемся. Ребенок… Мы сами напоминаем перепуганных детей. Возвращаемся в постель и занимаемся любовью — осторожно, словно впервые касаясь друг друга: «мама с папой». Просыпаемся в час, по будильнику. К двум надо успеть в Стокгольм, в поликлинику. Бежим к машине, одеваясь по дороге.
— Доктор, я, кажется, беременна, наверное, четвертая неделя. — Зубы у меня стучат, я не попадаю ногой в гинекологические тиски.
— Все верно, никаких сомнений. Изменения в шейке матки. Давайте посмотрим картинку. Хотите взглянуть?
Петр подходит к аппарату УЗИ. Я высовываюсь из кресла, вместо мерцания различаю на экране какой-то предмет. Очертания головки. Вздрагивающее в такт биению сердца крохотное веретено, ткущиеся нити жизни. Картинка расплывается от наворачивающихся на глаза слез. Петушок хватает меня за сползающий носок, сжимает пятку.
— Один сантиметр, седьмая неделя. — Доктор вынимает из аппарата черно-белую фотографию с нанесенной линейкой. Я не верю своим глазам: еще несколько часов назад Его не было. А теперь у него появилась первая в жизни фотография.
— Седьмая неделя? Не может быть. — Я встаю с кресла. Смотрю в календарь, цифры двоятся и троятся. — Ровно четыре недели назад были месячные, немного раньше, чем обычно…
— Это не месячные. В момент прикрепления плодного яйца к стенке матки может произойти кровотечение. Через две недели после оплодотворения. Вы переволновались из-за операции, отсюда более ранняя овуляция.
Я вдруг чувствую себя совершенно беспомощной. Во мне присутствует что-то или кто-то, пришелец из космоса или от Господа Бога, а может, сгусток генов. Маленький человек, подвешенный к трепещущей струне бытия. Я не ощущаю Его, но Он все равно там, проклевывается из моего тела. Взрыв Вселенной, дающий жизнь миллиардам клеток.
Доктор выписывает направления, назначает даты анализов, высчитывает дату родов — середина апреля. Роды? Роды происходят уже сейчас, ребенок как раз появился на свет.
«7-я неделя:
Эмбрион прибавляет по миллиметру в день. К концу недели он достигнет 11–13 миллиметров. Каждую минуту в нем возникают 100 000 нервных клеток. Мозг начинает разделяться на полушария. Глаза перемещаются на переднюю часть головы. Он начинает шевелить руками. («Беременность. 40 недель».)
Если вас тошнит, грызите сухарики, особенно перед тем, как встать с постели».
Дома допрос:
— У тебя ведь есть дети, как же ты не сообразил, что я беременна?
— Одна беременность не похожа на другую… А ты сама, всегда так прислушиваешься к своему телу — и ничего не
— Я думала, что отравилась… И что теперь будет?
— Ничего, поженимся, — волшебно звякает игрушечная гильотина.
— Но зачем? Петушок…
— Чтобы ты чувствовала себя более уверенно. Люди обычно женятся, когда появляется ребенок.
Шагаю по лесу — мои традиционные километры. Болтаю сама с собой, с Ним. Рассказываю о нашем классном мире (только почему со слезами на глазах?), о том, что Он оказался для нас сюрпризом, но мы все равно Его ждем. Глажу идеально плоский живот. В голове мелькают «трагикомические мысли»: теперь я не тупик эволюции. Рожу ребенка, как тысячи женщин и самок до меня. Миллионы лет истории полыхают в моей матке. Пытаюсь представить себе роды. Я не боюсь. Во время родов сознание от боли не теряют. Так задумала природа, а ведь во время месячных (тоже схватки, только послабее) я не раз падала в обморок. Наверное, это не так больно. Вот только чем тужиться? Я напрягаюсь, но не чувствую в этом месте никаких мышц. У меня есть время, почти полгода, может, я что-нибудь накачаю, может, что-нибудь вырастет. Сажусь под деревом, дальше идти нет сил. Недавно, три месяца назад, я пробегала здесь по нескольку километров в день — без остановки, не уставая. Лес воняет грибами. Меня мутит. Почему рост должен быть таким мучительным? Ежедневно производятся миллионы новых клеток, из труб крошечной отравляющей фабрики валит дым гормонов. Малыш, надеюсь, что Ты себя чувствуешь лучше: Ты совсем новенький, «неизношенный». Воображаю Твои первые мгновения согласно буддизму: белая капля Петра сливается с моей, красной, и рождается красно-белое «бинду» — то, что будет жить на дне Твоего сердца и растает в самом конце, когда… когда оно перестанет биться. На картине «Иисус Милосердный», написанной по видению святой Фаустины, из сердца Христова также исходят два луча: белый и красный. Твое черно-белое сердечко на экране УЗИ так торопливо рвалось к жизни.
С некоторой обидой думаю о собственной смерти: уйти по-английски уже не получится, я оставлю здесь часть себя — Тебя. Не хочется Тебе мешать. Сегодня я не стала принимать сердечное лекарство, а если бы знала, бросила еще месяц назад.
Мою посуду, заходящее солнце мечется по влажным тарелкам. Вылизывает крошки света. Смотрю в угол кухни, где висит аборигенская картинка, мой персональный австралийский тотем. На желтом фоне — «Дух дождя» и добрый дух дома с белой марсианской головкой, из которой торчат черные антеннки. От волнения роняю мокрую тарелку.
— Что случилось? — Петушок заглядывает с террасы. Нет, это пока не то, о чем он рассказывал: пресловутая неловкость и рассеянность беременных женщин.
— Видишь? — Я показываю «Духа дождя». — Я забеременела по-австралийски.
— Это как же? Бумерангом?
— Аборигены верили, что ребенок входит в чрево после того, как съешь фрукт.
— А-а-а, опять тот зеленый помидор?
— Меня это больше не шокирует, я ведь тоже думала, что тошнота — из-за него.
Воскресное утро. Просыпаемся в семь, собираем корзинку для пикника. Привычка к конспирации у нас в крови, мы тихонько проскальзываем по двору к машине. Бежим от ритуала племени викингов, распорядившегося насчет воскресной уборки квартала. Время подметать, собирать листья и полдня болтать за кофе, сваренным местными старушками. Вождь — наш мусорщик: встав перед прачечной и опершись на грабли, будет держать многочасовую речь. Местным жителям неведомы общественные нагрузки эпохи ПНР, им не понять нашего отвращения к стадному труду и развлечениям. За бегство нас накажут — на время отлучат от приветствия «Добрый денек». Ничего не поделаешь.