Полмира
Шрифт:
И он размотал веревку, отрезал часть своим кинжалом и дал Бранду.
– Везет тебе, парень, ее по хорошей цене продать можно!
– Да, – сказал Бранд.
Сордаф вышел, покачивая головой:
– В войне ж удача главное, кому-то везет, а кому-то, мать его, нет…
Женщина молчала – и он тоже. Бранд навязал ей на шею веревку, не слишком туго и не слишком свободно, но она даже не двинулась. Он обмотал другой конец вокруг запястья, чувствуя себя странно окоченевшим. В песнях воины именно этим и занимаются, разве нет? Рабов
Снаружи уже подпаливали дома. Женщина застонала, увидев тело старика. Застонала снова, увидев, как вспыхнула крыша ее лачуги. Бранд не знал, что ей сказать. Что сказать другим. Он привык молчать, и потому не сказал ничего. У одного парнишки слезы текли, когда он поджигал дома – но он все равно их подпаливал один за другим. Скоро воздух заполнил запах гари, трещало в огне дерево, вспыхнувшая солома улетала высоко в ночное небо.
– Какой в этом во всем смысл? – пробормотал Бранд.
Раук просто потер раненое плечо.
– Всего одна рабыня, – недовольно проговорил Сордаф. – И сосиски. Разве это добыча?
– Мы сюда не за добычей пришли, – строго сказал мастер Хуннан. – Мы пришли сюда совершить благое дело.
А Бранд стоял с женщиной на веревке и смотрел, как горит деревня.
Они молча ели черствый хлеб, растянувшись на холодной земле. Никто не разговаривал. Они еще не ушли из Ванстерланда и опасались разводить костер, и каждый сидел, погруженный в свои мысли, в темноте и мрачном молчании.
Бранд дождался рассвета – в черной туче над головой зазмеились серые полосы. Он все равно не спал. Все думал о том старике. И о том, как парнишка плакал, подпаливая крышу. Слушал, как дышит женщина – она теперь его рабыня, собственность. Просто потому, что он навязал ей на шею веревку и сжег ее дом.
– Поднимайся, – прошипел Бранд, и она медленно встала.
Он не видел ее лица, но, судя по поникшим плечам, она не собиралась сопротивляться.
На часах стоял Сордаф. Толстяк дул в ладони, растирал их и снова дул.
– Мы пойдем прогуляемся, – сказал Бранд, кивнув на ближайшую рощицу.
Сордаф ухмыльнулся:
– Еще бы. Ночка-то холодная…
Бранд повернулся к нему спиной и пошел прочь, время от времени дергая за веревку – женщина шла за ним. Они шли через подлесок, молча, под сапогами Бранда хрустели ветки. Вскоре лагерь остался далеко позади. Где-то ухнула сова, и он затащил женщину подальше в кусты, подождал, прислушался – никого.
Он не знал, сколько идти до опушки. Когда они вышли из леса, Мать Солнце уже поднималась на востоке – маленькое серое пятнышко. Он вытащил подаренный Рин кинжал и осторожно срезал веревку с шеи женщины.
– Иди, – сказал он. Она стояла и не двигалась. Он показал пальцем: – Иди. Иди домой.
Она сделала шаг, оглянулась, сделала
Он стоял и не двигался.
– Спасибо, – прошептала она.
Бранд поморщился:
– Не за что меня благодарить. Просто иди. Уходи.
Она побежала. Он смотрел ей вслед, как она убегает дорогой, которой они возвращались, через мокрую траву, вниз по покатому склону. Матерь Солнце поднималась все выше, и он теперь видел вдали Риссентофт – крохотное черное пятнышко, над которым все еще поднимался дым.
Наверное, Риссентофт выглядел так же, как Халлебю. До войны.
И теперь они опять выглядели одинаково.
Замерзшие озера
Королевская свита остановилась в виду лагеря. Лил дождь, в долину ручейками стекали алые огоньки факелов, под темнеющим небом горели тысячи костров. Воины Гетланда собирались на битву. Колючка спрыгнула с коня и подала королеве руку. Лайтлин, конечно, никакая помощь не требовалась – она управлялась с лошадью гораздо лучше Колючки. Но той очень хотелось быть хоть в чем-то полезной.
В песнях Избранный щит защищал королеву от подосланных убийц, или доставлял тайные послания прям в пасть врага, или сражался в поединках, о которых потом слагали легенды. Оказалось, в жизни все не так, как в песнях. Надо было это давно понять.
Она совершенно потерялась среди огромного множества слуг и рабов, сопровождавших Золотую Королеву подобно хвосту кометы, осаждавших ее бесчисленными вопросами, на каждый из которых у нее находилось время ответить, даже если она в этот момент кормила грудью наследника престола. Король Атиль, конечно, сидел на Черном престоле и все такое, но после нескольких дней в обществе королевы Лайтлин Колючка поняла, кто на самом деле правит Гетландом.
И если с Виалиной их соединяла девичья дружба, то с Лайтлин и намека на такое быть не могло. Никаких задушевных разговоров и просьб называть по имени. Лайтлин была раза в два старше Колючки. Она была женой, матерью, непревзойденным коммерсантом, управительницей огромного хозяйства. Красивая, хитрая, коварная и очень сдержанная. Настоящая женщина. Такая, какой Колючке не стать никогда.
– Благодарю, – пробормотала она, принимая руку Колючки и грациозно – а что она делала не грациозно? – соскальзывая с седла.
– Я всегда к вашим услугам.
Лайтлин не отпустила ее руку.
– Нет. Ты рождена не для того, чтобы торчать за моей спиной на скучных переговорах в монетном дворе. Ты рождена, чтобы сражаться.
Колючка с трудом сглотнула:
– Так дайте же мне шанс.
– Очень скоро ты его получишь.
Лайтлин наклонилась к ней и крепче сжала Колючкину ладонь:
– Клятва верности – обоюдоострое оружие. Однажды я это упустила из виду, но это больше не повторится. Нас с тобой ждут великие дела. О которых будут петь в песнях.