Полночный путь

Лексутов Сергей

Шарап крикнул вдоль стены:

— Сотника Гвоздилу к Шарапу!

По стене покатилось вдаль:

— Сотника Гвозди-илу к Шара-апу-у!..

Вскоре на стене появился Гвоздило. Был он невелик ростом, да широк в плечах, а знаменит тем, что в сечах брал в левую руку меч, в правую — шестопер, и гвоздил врага, работая, будто ветряная мельница.

— Чего звал? — осведомился он, подойдя.

— Чего-то ты долгонько брел… — проворчал Шарап недовольно.

— А непривычно мне, будто пацаненок, на зов каждого татя бегать…

Шарап изумился:

— Меня народ выбрал воеводствовать. Ты что же, волю народа исполнять не хочешь? Где ж я тебе боярина

в начальники найду, если все бояре с князем в ляхи подались?

Гвоздила махнул рукой, досадливо проворчал:

— Да ладно, начальствуй, только не корчь из себя грозного воеводу… Говори, чего задумал?

— То, что и раньше думали… Ночью за стену пойдем.

— Эт, ясно… — обронил Гвоздило, прищурясь оглядывая тын. — Завтра с утра они и должны бы полезть на приступ…

— Ты с двумя сотнями за ворота выйдешь, смердов будешь прикрывать. Калеченых на стенах оставишь, там стрельцов надо побольше.

Гвоздило проворчал раздумчиво:

— Оно так, правильно мыслишь. Только годных на такое дело у нас едва сто двадцать человек наберется…

— Больше и не надо. Смердов в ворота пропустите, и сами отступите.

В самое глухое время ночи, триста смердов одновременно перевалили за стену бурдюки, мешки со смолой, бочки с дегтем, торопливо перебирая руками, спустили со стены, по тем же веревкам спустились сами и запалено дыша, потащили все добро к тыну. Шарап стоял на стене и вглядывался в мельтешение теней возле тына. Мимоходом подумал: "Эх, Серика бы сюда, вот у кого глаза так глаза; в любой тьме видит не хуже кошки…" И тут со стороны тына послышался зычный окрик по-половецки, и тут же в разных концах заголосили еще, а за тын полетели факелы. И тут Шарап увидел, как от тына, размахивая ножами, несется толпа смердов. Но из ворот уже вышла дружина, скорым шагом двинулась навстречу смердам, те быстро укрылись за строем и щитами дружинников. Дальше было медлить некогда, Свиюга уже бил из своих самострелов по тыну, по бойницам. Внуки его, с деловитым сопением накручивали вороты самострелов, быстро и сноровисто меняли порвавшиеся тетивы. Шарап схватил свой мощный лук, наложил стрелу на тетиву, поднес к факелу толсто обмотанный просмоленной куделей наконечник. Звяга уже пустил стрелу. Она прочертила почти прямую линию и вонзилась в тын. Стрела Шарапа вонзилась рядом с ней, и тут же пламя потекло вниз, полезло кверху. Почти разом в тын вонзилось еще с полсотни стрел, и вот он уже весь запылала. Половцы из-за тына пытались сбивать пламя, но оно уже взвивалось высоко в небо.

Посмеиваясь, Свиюга сказал:

— Во как полыхает… Я думаю, послезавтра они на приступ полезут.

— Зачем же мы тын жгли?! — изумился Шарап.

— А затем и жгли, чтобы они лишних пятьсот шагов под нашими стрелами топали. Авось и отобьемся…

На стену влез Гвоздило, проговорил, тяжело отдыхиваясь:

— Смердов всего десятка полтора полегло, у нас потерь нет…

Шарап обронил:

— Сам вижу… Гляди, как светло.

Яркое пламя освещало все предполье и разоренный посад.

Свиюга проговорил:

— Надо бы и в посад огненных стрел покидать…

— К чему? — Шарап пожал плечами. — Остатков посада все равно на новый тын не хватит…

Половцы больше не орали, видимо ушли в посад, поняв, что тын не потушить, только громко трещало пламя, жадно пожирая пересохшие до звона бревна и плахи.

Шарап потянулся, сладко зевнул до хруста, проговорил:

— Пошли спать браты, сил надо набираться; скоро знатная работа нам предстоит…

На другой день

в свете яркого солнца, еще дымящиеся остатки тына представляли вовсе печальное зрелище. Половцам удалось отстоять лишь малый участок тына, который кончался шагах в четырехстах от стены. Напрасно Свиюга, держа самострел с натянутой тетивой, высматривал цель — половцы не высовывались, видать поняли, что на стене сидит знатный стрелец. Шарап стоял рядом со Свиюгой на лавочке, и, облокотившись о стену, подперев ладонью подбородок задумчиво смотрел на останки тына. Наконец проговорил мрачно:

— Был бы с нами Серик, авось бы и отбились. На этих четырехстах шагах он бы с полсотню положил… Да ты полсотню… Эх-хе-хе… Видать, сложим завтра буйные головушки…

На рассвете следующего дня Шарап, Звяга и Батута в караульном помещении стрельницы обряжались к бою; надели чистые рубахи, новые, пахнущие свежей куделью подкольчужные рубахи. Такие рубахи, плетеные из кудели, на четверть разбавленной льном считались самыми лучшими для боя; они были легкими, и в то же время хорошо держали удар. Надев кольчугу, Шарап подвигал плечами, проговорил:

— Ладная кольчужка…

Батута презрительно бросил:

— Старая работа… Я лучше делаю…

Шарап отрезал:

— Зато проверенная во многих сечах…

На ноги пристегнули поножи. На что Батута проворчал:

— На што на стене поножи?..

Шарап ухмыльнулся:

— Когда половцы на стену влезут, думаешь, у тебя будет время поножи пристегнуть?

Засунув за пояс кольчужные рукавички, вышли на стену. На стене ополчение еще только переодевалось в свежие рубахи. Романовы дружинники, полностью одетые и обряженные, дремали на своих местах, привалившись спинами к стене. Из половецкого стана доносился гомон многих голосов, бряцанье оружия, какие то стуки и скрежет. Наконец послышался протяжный скрип, и из-за остатков сгоревшего тына выползло какое-то чудище, на огромных колесах, с торчащим впереди бараньим лбом.

Свиюга тихо проговорил:

— Крышу мокрыми бычьими шкурами заложили, да и бока завесили, так что стрелами не поджечь…

Шарап проворчал:

— Ничего, выльем на крышу бочку дегтя, да бочку масла — сами оттуда разбегутся, как тараканы… — и, перевесившись с заборола, заорал: — Эй, там! А ну живо сюда бочку дегтя, да бочку масла!..

Внизу кучка смердов куда-то помчалась сломя голову. Шарап оглядел огромный валун, лежащий на стрельцовой площадке, прямо над воротами, проговорил задумчиво:

— Щас его применить, аль оставить на потом?..

Свиюга проворчал:

— Ежели они черепаху к воротам подтащат — никакого «потом» не будет…

Тем временем из-за тына начало вытягиваться половецкое войско; в шесть рядов, прикрываясь щитами, они косо двигались вдоль стены, только левым крылом медленно приближаясь к ней. В первом ряду, прячась за большими щитами пешцов, шли стрельцы и густо садили из самострелов по гребню стены, так что никто головы не смел высунуть.

Шарап заорал:

— Стрелять только в тех, кто лестницы потащит!

Однако Свиюга, чуть высовываясь из-за края бойницы, ловко выщелкивал из строя то пешца, то стрельца. Кое-кто из ополченцев и Романовых дружинников попытались последовать его примеру, но тут же от бойниц отвалилось чуть ли не с дюжину горе-стрельцов. Шарап заорал вне себя:

— Не умеете стрелять, ждите, когда мечом на стене махать придется!

Убитых и раненых смерды унесли со стены. Звяга менее ловко, чем Свиюга, редко постреливал из своей бойницы из самострела. Свиюга крикнул: