Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным
Шрифт:
Тридцать годов работы. Тридцать лет учил ребятишек русскому языку. А в трудное время, когда не стало учителя по немецкому, «решил овладеть». И овладел. Днем учил языку пятиклассников, ночью учился сам. Закончил институт иностранных языков. На войне был шофером. После Берлина вернулся в родную школу.
Опять зазвучала на селе скрипка учителя, опять по воскресеньям видели его с мольбертом и красками на зеленых пригорках — весь дом Титовых увешан этюдами Степана Павловича.
В последние годы садоводством увлекся. Десяток сортов яблонь, малина, степная вишня,
Два года назад заболел сельский учитель. С почетом проводили его на пенсию. Не захотел сидеть дома. Пришел в контору совхоза:
— Садовником возьмете?..
Работает садовником Степан Павлович. По воскресеньям берет этюдник, идет к березам. А вечерами в саду у Титовых играет скрипка… Дом из толстых сосновых бревен «от киля до мачты» срубили те же руки, что умеют ласково лечь на детскую голову, что умеют из скрипки извлечь чудесные звуки.
…Мы сидим на старом бревне возле сада. Сверкают зарницы. В овсах кричит перепел.
— Ну а дети?..
— Не жалуюсь. Растут, как все…
Звонят железными путами лошади на лугу. Кричит перепел. С глухим стуком падает в траву яблоко с ветки.
— Вся жизнь с детьми. Свои и чужие. — Степан Павлович приносит пожелтевший альбом. — Я ведь и фотографией баловался. Вот поглядите. Строго не надо судить. Так, для памяти делал.
* * *
На куче собранных тыкв — трехлетний малыш. Что-то кричит, высоко подняв руку.
На снимке надпись: «Первая высота. 1938».
— Это чуть ли не первый снимок. Герману три года…
Босоногое детство. Катание на лошади. Ночное. Купание. Рыбалка. Ягоды и грибы. Первые книжки.
— Хотелось, чтобы музыку полюбил. Купил гармошку. А он вдруг приходит: «Утопил гармошку. Не буду играть». Семь лет было — что спросишь… — Степан Павлович достает грамоту. — А ведь вышло время — взялся за ум: «Награждается Герман Титов за отличное исполнение музыкальной программы…»
…Война. Грустные глаза матери, Александры Михайловны, глядят с фотокарточек. Похудевший мальчонка копает лопатой огород. Школа. Первая похвальная грамота… Еще одна. Еще. За отличные успехи, за физкультуру, за самодеятельность.
— Очень любил он физику и математику. Может быть, потому, что был у нас в школе очень способный, очень любимый всеми учитель Семен Николаевич Ванюшкин…
— Увлечения? Велосипед! Каждый свободный час крутились старенькие колеса по перелескам. Это была страсть к быстрой езде, желание за день увидеть лесные дорожки, съездить на речку, на пасеку, «открыть» соседнюю деревушку. Когда подрос, пристрастился к машинам.
На школьных вечерах его надо было искать возле мотора, который давал электричество. С девятого класса лучшими его друзьями стали шоферы.
— Трудно сказать почему. Потому ли, что я всю войну за баранкой и очень люблю шоферскую службу. Желание посидеть за рулем? Страсть глотать километры и открывать деревеньки? Шоферы его тоже
В летнее время сельский шофер дядя Тихон, уезжая в дальние хлебные рейсы, заходил непременно: «Ну, собирайся…» В кабине садились рядом. Герман запускал мотор и ждал ночи, когда уставший дядя Тихон начнет носом клевать. Тогда можно будет попроситься за руль. Можно будет вести груженную хлебом машину бесконечно длинной дорогой, пугать фарами зайцев и глядеть, как падают звезды в пшеницу…
— Принес аттестат зрелости. Пятерки! Конечно, радость отцу. Но лето было тревожным — какую дорогу выбрать?..
Судьбу решил знакомый летчик, приехавший в отпуск. До темноты сидели на старом бревне возле сада. Вздыхала и умолкала гармошка. Летчик рассказывал, Герман слушал.
А утром сказал: «Еду!» Сбрил щегольские «выпускные усы». Попрощался с шоферами, с любимым учителем, обнялся с хорошим другом Юркой Черемновым.
— Письма приходили издалека. «Учусь летать. Это сложнее и интереснее, чем ездить…» «Видел Землю сверху — нет слов рассказать…» Я ответил тогда: «Пасечник Семен Федорович — хороший пасечник. Шофер дядя Тихон — хороший шофер.
Учитель Семен Николаевич — хороший учитель. Решил быть летчиком — будь настоящим летчиком…»
Он учился летать. Опять грамоты: за учебу, за физкультуру, за самодеятельность. Он начал летать. Он писал о хороших товарищах, о хорошем инструкторе Станиславе Короткове, которого все называют «наш Стасик»… Первый полет на «МиГе».
Первое учебное боевое задание. Общественная работа: редактор «боевого листка», секретарь комсомольской организации…
— В пятьдесят седьмом — последнее письмо из училища: «Я летчик! Служить буду в Ленинградском военном округе…»
Женитьба после года работы. Переезд в Москву. Письма его хорошие, бодрые: «Работа становится интересной», «Работа становится все интересней», «Я счастливый человек, папа!» Отец не расспрашивал «что и как». Служба есть служба.
Иногда письма задерживались. Вместо него писала жена Тамара: «Герман выехал». «У Германа много работы…», «Очень занят…». Потом его спокойные письма: «Много читаю…», «Были с Тамарой в Большом театре…», «От велосипеда ссадины на коленях…», «Я теперь инструктор парашютизма…», «Жаль, что сад пострадал. Все-таки суровая наша Сибирь…», «Поздравьте — я кандидат партии!»
— А на этой карточке дочка. Земфира. Герман был в отпуске. Фотографировались семейством… Земфира работает в Барнауле на текстильном комбинате. Готовится в техникум…
У вас чуть ли не дюжина аппаратов. Изобразите нас с матерью. Герману надо послать…
На прощание на чемодан поставили две банки смородины:
— Это вам. А это передайте в Москве, вот адрес. Своя, сибирская, не то что с базара.
Герман Титов на приеме в Большом Кремлевском дворце.