Полное собрание сочинений. Том 25

Толстой Лев Николаевич

Въ ту ночь, въ которую я пишу это, мои домашніе хали на балъ. Балъ, не говоря уже о той безумной трат людскихъ силъ на нсколько часовъ мнимаго удовольствія, балъ самъ по себ, по своему смыслу, есть одно изъ самыхъ безнравственныхъ явленій нашей жизни. Я считаю его хуже увеселеній непотребныхъ домовъ, и потому, не будучи въ состояніи внушить своимъ домашнимъ мои взгляды на балъ, я ухожу изъ дома, чтобы не видть ихъ въ ихъ развратныхъ одеждахъ.

* № 5.

Въ заблужденіе о томъ, что я могу помогать другимъ, меня ввело то, что у меня были лишнія деньги и что во владніи деньгами я не видлъ ничего несправедливаго.

Существовало прежде мнніе о томъ, что деньги представляютъ богатство; богатство же есть произведенiе труда, и потому деньги представляютъ трудъ того, кто ими владетъ. Мнніе это установлено было такъ называемой наукой, т. е. людьми, придумавшими различные обманы, для того чтобы оправдать свою праздность и пользованіе чужимъ трудомъ.

Въ послднее время стало такъ очевидно, что деньги никакъ не могутъ представлять труда того, кто ими владетъ, что нельзя было боле утверждать этаго, что люди, называющіе свои обманы наукой, стали уже утверждать, что деньги не всегда представляютъ трудъ того, кто ими владетъ, но все-таки представляютъ всегда трудъ и сами

въ себ не только не имютъ ничего несправедливаго, но представляютъ законное, необходимое и естественное условіе общественной жизни. Наука, то есть то подобіе знанія, которое иметъ цлью оправданіе существующихъ несправедливостей, потрудилась такъ поставить вопросъ о деньгахъ, что самый существенный вопросъ относительно денегъ, именно тотъ, какимъ образомъ деньги служатъ средствомъ порабощенія однихъ людей другими, совершенно устраненъ. Деньги, по наук этой, представляютъ всегда трудъ и необходимы въ обществ 1) для удобства размна, 2) для установленія мръ цнности, 3) для сбереженія, 4) для платежей. Вотъ и все. То же значеніе денегъ, состоящее въ томъ, для чего мы вс и вс вокругъ насъ употребляютъ ихъ, — именно въ томъ, чтобы посредствомъ ихъ заставить однихъ людей работать на другихъ, объ этомъ значеніи денегъ эта наука не говоритъ. Когда говорится объ этомъ, то говорится въ такихъ формахъ, что надо долго ломать голову, чтобы только понять то, о чемъ говорится. Чтобы сказать то простое и понятное каждому человку дло, что т, у кого есть деньги, могутъ заставлять другихъ не только на себя работать, но выматывать жилы изъ тхъ, у кого нтъ денегъ, чтобы сказать это, говорится о желзномъ закон, по которому рабочая плата всегда стремится къ пониженiю до степени удовлетворенія только самыхъ потребностей, а процентъ капитала и рента съ земли стремятся увеличиваться. <Этими словами по наук выражается то, что тотъ, у кого есть деньги сверхъ тхъ, которые ему нужны на удовлетвореніе своихъ потребностей, можетъ швырять рыбки въ помойную яму и предлагать тмъ, у кого нтъ денегъ для удовлетворенія своихъ потребностей, зубами доставать ихъ, и что всегда найдутся голодные, которые будутъ доставать ихъ.> Вмсто того чтобы сказать то, что есть и понятно и главное — важно всякому, — то, что тотъ, у кого есть больше денегъ, чмъ потребностей, иметъ неограниченную власть надъ тмъ, у кого меньше денегъ, чмъ потребностей, говорится о процент, рабочей плат, рент, о словахъ, въ которыхъ не только простые смертные, но и ученые по этой части перепутались такъ, что сами ничего не понимаютъ, и, наконецъ, говорится о желзномъ закон (этому глупому слову ужасно посчастливилось). Одинъ человкъ посредствомъ денегъ можетъ изъ другого вить веревки — это желзный законъ. Но ничего же не говорили во время рабства, что то, что негровъ и мужиковъ скутъ и сажаютъ въ колодки и заставляютъ этимъ средствомъ работать сверхъ силъ, есть тоже желзный или чугунный законъ? Вс знали, что это былъ не какой-нибудь чугунный законъ, а простой человческій, правительственный, безнравственный законъ, написанный глупыми и злыми людьми, законъ очень простой, по которому военная сила государства приходила на помощь однимъ людямъ — рабовладльцамъ противъ другихъ людей — рабовъ, для того чтобы первые могли пользоваться трудами послднихъ и угнетать ихъ. Разв не то же самое теперь? Одинъ человкъ посредствомъ денегъ можетъ длать съ другими все что хочетъ, и государство военной силой защищаетъ это его право. Законы ренты, процента, капитала и всякіе выдуманные законы никому не интересны, а интересны люди и страданія ихъ. Тогда страданіе производило право рабства, теперь право владнія денегъ и собственности, пріобртаемой за деньги. Какъ тогда узелъ рабства развязался тмъ, что люди поняли, что такое рабство, изъ чего оно сложилось и на чемъ оно основалось, и ужаснулись передъ нимъ, такъ точно и теперь необходимо понять, не желая скрыть ихъ главное значеніе, какъ это длаетъ наука(представляя какіе то ренты, заработныя платы и проценты), что такое деньги, откуда они взялись и какимъ образомъ получили такую власть надъ людьми.

<Итакъ, прежде чмъ опредлять деньги по ихъ отношенію къ Труду и Богатству (я пишу эти слова большими буквами, такъ какъ по наук эти слова возводятся въ какія то независимыя существа), надо опредлить ихъ по отношенію къ людямъ и тмъ явленіямъ между людьми, которыя, очевидно, постоянно повторяются и заставляютъ страдать милліоны и развращаться тысячи.

Въ этомъ смысл опредленіе денегъ будетъ такое: деньги есть условные знаки, дающіе возможность однимъ людямъ, собравшимъ много такихъ знаковъ, пользоваться трудомъ другихъ людей и принуждать другихъ отдавать свой трудъ чужимъ людямъ> [...]

<Одинъ великій князь имлъ такую мерзкую болзнь, что все пер..лъ и никакъ не могъ удержаться. Докторъ сказалъ, что болзнь тимпанитъ, и вс смло повторяли это, и великій князь пер..лъ везд сколько хотлъ. Право, рента съ земли, процентъ съ капитала, заработная плата за трудъ — тоже тимпанитъ.>

По русски выходитъ, что богатые люди грабятъ бдныхъ, забравъ въ свои руки все, что есть у бдныхъ, и даже землю, и стригутъ ихъ, не давая имъ обростать. И вотъ политическая экономія придумала для этаго учтивое названіе <въ род тимпанита> — они говорятъ: это желзный законъ капитала. А богатые подъ этимъ прикрытіемъ продолжаютъ стричь. Но я не шучу. Дло вдь въ томъ, что рабочій въ такомъ положенiи, что у него отбираютъ все, кром того, что ему нужно, чтобъ жить. Желзный или мдный это законъ, рентой или капиталомъ называется этотъ грабежъ, это все равно; казалось бы, главное и необходимое — это узнать, какъ установился этотъ грабежъ и чмъ онъ поддерживается. Рента — это право на землю <(но ее уже и не защищаютъ); но главный-то тимпанитъ — это Г-нъ Капиталъ, который иметъ какія то свойства и привычки, и онъ-то все дло портить>. Капиталъ — это возможность имть орудія, нужныя для работы. И если у однаго человка есть земля и орудія, а у другаго работа, но нтъ земли и орудій, то за землю и орудія надо отдать часть заработка. Изъ этаго какого-то невроятнаго воображаемаго дленія и представленія о человк выйдетъ вся такъ называемая наука.

* № 6.

Стоить только возстановить въ своей памяти вс извстныя намъ формы экономическихъ насилій однихъ людей надъ другими, чтобы совершенно очевидно стало, какъ насиліе денежныхъ взысканій неизбжно и естественно вытекало из первобытныхъ насилій. Живутъ Древляне, пашутъ, водятъ скотину, торгуютъ даже, т. е. мняются своими произведеніями. Назжаютъ князья съ дружинами, отбираютъ скотину, хлбъ, ткани и, естественно, пуще всего металлы — золото, серебро, то, что можно увезти и сохранить. Древляне оправляются года черезъ три, князья опять прізжаютъ грабить, но поживы ужъ меньше, и князья ршаютъ лучше не грабить, а наложить дань — чмъ же? Очевидно, такими вещами,

которыя не портятся и не громоздки — бывали шкуры, но чаще золото; но золото ужъ почти все отобрано отъ Древлянъ и все у князей, и потому Древляне должны продавать князьямъ-же за золото все, что они захотятъ взять. Вотъ самое простое первобытное насиліе, производимое посредствомъ денегъ. Разв не тоже самое происходить и при боле сложныхъ условіяхъ жизни? Мужики у помщика на барщин. Ему трудно и неудобно ихъ заставить дружно для себя работать. Онъ оторветъ мужика отъ земли въ музыканты, охотники, повара, а поваръ окажется плохой, — не лучше-ли прямо назначить оброкъ — деньги? За деньги помщикъ найметъ повара, такъ что для того, чтобы добыть деньги, нужныя для уплаты помщику — вс у помщика, — надо потрафлять помщику и длать вс т работы, какія онъ хочетъ. И опять то же рабство, переведенное только на денежную цну. Разв не то-же самое совершилось при нашемъ освобожденіи крестьянъ (не говорю уже о крестьянахъ, освобожденныхъ безъ земли)? Вмсто оброка — выкупъ, т. е. деньги. Деньги же у помщиковъ и вообще богатыхъ, и потому для того, чтобы получить нужныя для выкупа податей деньги, онъ долженъ работать все то, чего хотятъ т, у кого деньги. Странно вспомнить, какъ помщики нкоторые боялись выпустить изъ рукъ ту цпь, которой они держали рабовъ, не понимая того, что на рабовъ уже была наложена другая, боле крпкая цпь денегъ и что имъ нужно было только выпустить старую и перехватить новую.

Разв не то-же самое въ гораздо большей степени въ нашемъ фабричномъ быту и во всей Европ? Деньги у богачей, у малаго числа. Деньги нужны теперь не только на уплату, но для большинства обезземеленныхъ у насъ и всхъ почти въ Европ; деньги нужны прямо на то, чтобы купить хлба, заткнуть дыру во рту своихъ и свою; какъ-же не работать все то, что хотятъ богатые? И это самое простое, очевидное насиліе называется рентой и процентами съ капитала.

Требуютъ у тхъ — чего у нихъ нтъ — денегъ (деньги же вс у правительства и богатыхъ) и потому, чтобы получить деньги, бдные лишаются все больше и больше того, что у нихъ было, и закабаляются во всякія работы, нужныя богатымъ, и постоянно содержатся, какъ проститутка бандыршей, всегда въ долгу. И вмсто того, чтобы понять отчего это сдлалось и какъ уничтожить это, политическая экономія цлый вкъ ужъ все хочетъ разъяснить это положеніе такъ, чтобы это казалось вполн справедливымъ.

А между прочимъ что можетъ быть ясне причины этаго? Посмотрите на вновь завоеванныя страны: на Индію, Америку, посмотрите на старыя государства, откуда берется это новое рабство. Князья разорили и побили Древлянъ, сожгли и увели плнныхъ. Это очень тяжело, но князья ушли, и Древляне опять живутъ свободно и оправляются. Но вотъ князья пришли и наложили дань. Тутъ уже хуже. Никогда нтъ свободы. Но потомъ князья завладли землей и раздлили своимъ. Это еще хуже. Налоги [?] всегда тревожатъ Древлянъ. Но вотъ освободили Древлянъ и дали или не дали земли — это все равно, но наложили на нихъ подати, отбирающія у нихъ послднее. Это уже хуже всего. Хуже всего то, что когда ихъ грабили и гнали и закабаляли на земл, они знали, что надъ ними совершаютъ зло, а зло не вчно, теперь же они рабы хуже прежняго, но не видятъ, гд зло. Все что отбираютъ у нихъ, отбираютъ по справедливости для ихъ же пользы. Въ самомъ дл, что можетъ быть ужасне того, чтобы у человка насильно отбирали его пропитаніе, повергая его въ полное рабство, объясняя это тмъ, что это для его блага? Зимній дворецъ, Храмъ Спасителя, желзная дорога, ничего не возящая, война съ турками, урядники, милліоны на жандармовъ — все это собирается насильно съ того человка, которому не нуженъ ни дворецъ, ни храмъ, ни желзная дорога, который любитъ турокъ и ненавидитъ урядниковъ и жандармовъ. A вдь это длается, и никто не видит не только безсмысленности, но и злой насмшки этаго. Въ сущности такъ ясно, что на общее благое дло, т. е. подати, всегда люди будутъ сами давать и что признакъ благости дла есть то, что люди сами даютъ, и что насильно на благое общее дло никакъ нельзя собирать, что этотъ удивительный обманъ не могъ возникнуть иначе, какъ исторически. Если бы люди всегда были свободны, то никто бы имъ не могъ внушить того, что хорошо насильно давать деньги на общее благо. Для общаго дла мы и теперь безъ наеилія даемъ деньги. Но этотъ обманъ выросъ на насиліи. Деньги точно также собираются, какъ князьями съ Древлянъ, для личныхъ корыстныхъ цлей, но только оправдывается это теперь хитро общимъ благомъ.

Мы привыкли и не видимъ нелпости мотива податей всякихъ, и прямыхъ и косвенныхъ, собираемыхъ насиліемъ, a вдь стоитъ только опомниться, чтобы ужаснуться передъ этой нелпостью. Положимъ, у насъ самое прекрасное правительство, представляющее наилучшимъ образомъ волю народа, но я никогда не хожу въ храмы и не люблю ихъ, никогда не боялся и не боюсь нмцевъ. Какъ-же меня заставить платить за храмы и за войну съ нмцами? А если можно заставить платить за то, чего я не хочу, то очевидно, что я рабъ и всегда буду рабомъ, если только не буду хозяиномъ. Налоги государственные, взысканные насильно, — вотъ источникъ рабства. Если бы были мытари-откупщики, народъ бы былъ въ рабств у Кесаря и мытарей; если не будетъ установленныхъ мытарей, то будутъ вольные, т, которые будутъ отбирать для казны и для себя и еще боле усилятъ рабство.

* № 7.

Петровками мы затяли участвовать въ самой легкой и пріятной работ — въ покос. Работа была — покосъ артельный, снятый у землевладльца. Было три косы, мы — нсколько насъ было — четвертая коса. И такъ какъ дло было артельное, мы должны были принять участіе во всей работ. Работа была около дома, и мы приходили въ обдъ и вечеромъ домой и потому участвовали въ той и въ другой жизни [...]

Косцы были: первый 48-ми лтній сильный худой мужикъ, лучшій косецъ въ деревн, съ большой семьей, но еще не женаты были сыновья. Для него покосъ ршалъ вопросъ — продать жеребенка на зиму или нтъ. Другой — молодой мужикъ, живущій въ живейныхъ извощикахъ, отдлившійся отъ большой семьи. Для него вопросъ былъ въ томъ: на своемъ ли сн работать зиму или на покупномъ? Третій — сапожникъ дворовый, маленькій, энергичный человкъ 40 лтъ. Самъ уже лтъ 30-ти отъ рода научился косить и не отстаетъ отъ лучшихъ косцовъ. Всю жизнь пилъ и пьянствовалъ. Два года, какъ бросилъ пить. Женатъ на крестьянк, у него трое малыхъ дтей. Для него прямо стоялъ вопросъ: имть ли на зиму корову для ребятъ, или пробиться безъ молока. Работали вс до крайней напряженности, т. е. такъ, что всякій разъ передъ концомъ упряжки я видлъ, что не я одинъ, но и другіе еле-еле, пошатываясь, проходили послдніе ряды. Но они еще и кром этой работы должны были длать и другую неотложную работу. Сапожникъ вечеркомъ тому подкинетъ подметку, тому заплатку поставить. Нельзя отбивать народъ. Одинъ разъ, когда мы сошлись посл обда, молодого мужика не было. Сапожникъ сказалъ мн, что онъ скородитъ. Пропустивъ часъ или полтора работы, онъ прибжалъ, запыхавшись, и взялся за работу, какъ бы наверстывая пропущенное. Нельзя было не заскородить, загрубла бы земля, а послать ему некого. Вотъ онъ безъ отдыха посл обда създилъ и заскородилъ свою полниву.