Полное собрание сочинений. Том 4. Красная комната
Шрифт:
— Для сельских хозяев — да, но не для страховых обществ. Прощай!
Госпожа Фальк вышла, и вошел Франк Левин, осторожно, как бы опасаясь засады.
— Что тебе надо? — спросил его Фальк.
— О, я только мимоходом захотел пожелать тебе доброго дня.
— Это умно; я как раз хотел поговорить с тобой.
— Да что ты?
— Ты знаешь молодого Леви?
— Да, конечно!
— Прочти эту бумажку вслух!
Левин прочел вслух: «Большое пожертвование. С нередкой теперь для нашего купечества щедростью
— Годится это на что нибудь?
— Великолепно! За это ты получишь орден Вазы к Новому году.
— Ты пойдешь, значит, в правление, т. е. к моей жене, с дарственной записью и деньгами, а потом найдешь молодого Леви. Понял?
— Конечно!
Фальк передал ему дарственную запись, напечатанную на пергаменте, и помеченную в ней сумму.
— Пересчитай, правильно ли ты получил?
— Левин развернул пачку бумаг и широко раскрыл глаза. Это было пятьдесят больших листов литографами работы во всех цветах.
— Это деньги? — спросил он.
— Это ценные бумаги, — ответил Фальк, — 50 акций по 200 крон общества. «Тритон», которые я дарю яслям «Вифлеем».
— Ага, значит общество теперь затонет, потому что крысы покидают корабль.
— Этого я не говорил — сказал Фальк со злым смехом.
— Но если это случится, тогда ясли могут требовать конкурса.
— Мне какое дело, а тебе еще меньше. Теперь о другом. Ты должен — ты знаешь, что я подразумеваю, когда говорю, что ты должен…
— Я знаю, знаю: судебный пристав, векселя; продолжай-ка!
— Ты должен доставить Арвида к моему обеду на третий день праздников.
— Так же легко мне принести тебе три волоса из бороды великана. Видишь ли ты, как хорошо было, что я тогда весной не передал твоих слов. Разве я не говорил, что будет так?
— Ты говорил это? Молчи, чёрт бы тебя побрал, и делай, что я тебе говорю! Так вот какое дело. Есть еще одно. Я заметил у моей жены некоторые симптомы раскаяния. Она, должно быть, встретила мать или одну из сестер. Рождество — сентиментальная пора. Зайди к теще и поддай немного жару!
— Это неприятное поручение…
— Марш! Следующий…
Левин ушел, и его сменил магистр Нистрэм, которого впустили в заднюю дверцу. Теперь исчезла утренняя газета, и опять появилась узкая книга.
Нистрэм выглядел печально; его тело уменьшилось на треть своего объема, и платье его было очень поношено. Он покорно остановился у двери, вынул очень потрепанный бумажник и стал ждать.
— Готово? — спросил Фальк и заложил указательный палец в книгу.
— Готово! —
— № 26. Лейтенант Клинг; 1500 крон. Уплачено?
— Не уплачено!
— Отсрочка с пеней и процентами. Посетить на дому!
— Никогда не принимает дома.
— Угрожать по почте посещением в казарме. — До 27. Судья Дальберг — 800 крон. Посмотрим. Сын негоцианта, оцениваемого в 35.000. Подождем, если только заплатит проценты. Погляди ему в руки!
— Он никогда не платит процентов.
— Напиши ему открытку в суд. Да 28. Капитан Стьернборст: 4.000. Вот он, паренек! Не заплачено?
— Не уплачено!
— Прекрасно. Мероприятия: посетить его в двенадцать часов на вахте; одежда — твоя; конечно — компрометирующая. Это красное пальто, пожелтевшее по швам — ты знаешь!
— Не помогает; я его навещал на вахте среди зимы в одном пиджаке.
— Тогда ты пойдешь к поручителям.
— Я был у них, и они послали меня к чёрту. Они сказали, что это только формальное поручительство.
— Тогда ты зайдешь к нему в среду, в час дня, в правление «Тритона»; возьми с собой Андерсона, вас будет двое.
— Это уже было сделано.
— Ну и при этом как же выглядело правление? — спросил Фальк и подмигнул.
— Оно выглядело весьма смущенно.
— А, действительно? Оно выглядело весьма смущенно?
— Да.
— А он сам?
— Он вывел нас на подъезд и сказал, что он заплатит, если мы только пообещаем никогда не приходить к нему туда.
— Ого! Сидит там два часа в неделю за шесть тысяч, потому что его фамилия — Стьернборст. Посмотрим. Сегодня суббота! Ты будешь в «Тритоне» ровно в полчаса первого; если увидишь там меня, что случится наверно, то не показывай виду. Понял? Хорошо! Новые просьбы?
— Тридцать пять штук.
— Да, да! Завтра Рождество.
Фальк перелистал пачку векселей; норой улыбка скользила по его губам и выскальзывало отдельное слово.
— Господи! До чего он дошел. А этот — и этот — считавшийся солидным! Да, да! Наступают тяжелые времена! Так этому нужны деньги? Так я куплю его дом…
Постучали в дверь. Конторка захлопнулась, бумаги и книжка исчезла, а Нистрэм вышел в заднюю дверку.
— В полчаса первого, — шепнул Фальк ему вслед. — Еще одно слово! Стихотворение у тебя готово?
— Да, — раздалось из подземного мира.
— Хорошо! Держи наготове вексель Левина, чтобы я мог его отправить ко взысканию. Я его однажды взорву на воздух. Он предатель — чёрт!
Затем он поправил галстук, вытащил манжеты из рукавов и отворил дверь в переднюю.
— Ах, здравствуйте, господин Лундель! Слуга покорный! Пожалуйста войдите! Как дела? Я на минутку замкнулся.
Это был действительно Лундель, одетый по последней моде, как конторщик: часовая цепочка, кольцо, перчатки и калоши.