Полное собрание сочинений. Том 85. Письма к В. Г. Черткову 1883-1886 гг.

Толстой Лев Николаевич

Я между другими длами написалъ одинъ разсказецъ хорошій изъ записанных мною темъ.¹¹ Жду Ге и попрошу его сдлать рисунки.

Нынче получилъ письмо отъ Урусова.¹² Онъ очень плохъ здоровьемъ. Онъ детъ къ Мальцову,¹³ гд съдется съ семьей. Вроятно, увижу его.

Не знаю, выслали ли вы адресъ М. А. Шмитъ для доставленія вамъ въ Англію рукописи.¹⁴ Прощайте. Пишите чаще. Сейчасъ писалъ Бирюкову, и мн пришло въ голову, что разсказъ Свшниковой опасенъ въ смысл направленія. Могутъ обвинить. Какъ бы не сдлать вреда изданіямъ, и потому — мое мнніе — если печатать, то безъ рамки.¹⁵

Полностью печатается впервые. Без первого абзаца и нескольких строк в конце напечатано в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 2—23. На подлиннике рукой Черткова пометка: «получено в Англии 8 июня. Я. П.» Письмо это, как видно из письма Бирюкова к Черткову от 4 июня, было получено им в редакции «Посредника» и переслано в Англию в этот день — 4 июня. На доставку его в Петербург из Ясной поляны достаточно было 2—3 дней. Датируем, исходя из этих соображений.

Письмо это, в наибольшей своей части, является ответом на письмо Черткова, написанное по дороге из Петербурга в Англию — сначала в вагоне, затем в Берлине, и помеченное 22-м мая, хотя законченное позже. Но один из пунктов этого письма Толстого, а именно пункт 8-й, является откликом на предыдущее небольшое письмо Черткова из Петербурга от 16 мая. В этом небольшом письме Чертков говорит: «Присылаю вам рассказ Свешниковой — переложение «93 года» Виктора Гюго. [См. ниже прим. 9.] Впечатление на меня произвело сильное и в хорошую сторону.

Но при такой силе необходимо убедиться, что впечатление не может ни на ком оказаться двусмысленным... Кое-какие рискованные места в этом смысле мы сообща исключили. Насчет самого конца, который должен увенчать впечатление, мнения разошлись. Я стоял за то, чтобы просто и прямо сказать, что у Симурдена не хватило любви, чтобы пересилить его подчинение искусственному понятию о военной чести... Но другие не соглашались... Мы однако все согласились вычеркнуть последние строки. Но, мне кажется, не следует кончать словами «Симурден застрелился» и предоставлять читателям... делать всякие предположения о мотивах его самоубийства. Случай слишком хорош, чтобы не выразить, что, нарушая закон Христа о любви, человек естественно и легко теряет всё в жизни и доводится до самоубийства в той или другой форме. Пожалуйста, составьте сами конец и вообще измените, что нужно. Переделка — свободная, и имени Виктора Гюго не будет помещено».

Большое письмо Черткова от 22 мая приводим с значительными сокращениями. «С вашей легкой руки, — пишет в нем Чертков, — я стал очень счастлив и пишу вам в самом благодатном настроении из вагона по дороге прочь от того дела, в которое я чуть было не влюбился. И так хорошо, свободно теперь на душе. И столько хорошего, сердечного, умного и остроумного я наговорил бы вам, если б мы теперь были вместе и оба мы были бы так счастливы, и так довольны друг другом. Но всё разумно, всё на свете хорошо, как вы справедливо чувствуете, и меня так радует то, что вы без меня счастливы, и я без вас. За неимением вас я разливаю свое счастье на случайных ближних. И они все такие славные. Кондуктор, дети, продающие цветы на станции. Чувствую, что они все друзья, братья, и так хорошо, когда это сознаешь непосредственно. — Но это непосредственное чувство дается мне после внутренних шагов вперед, после подведения итогов, наблюдения над собою, другими и жизнью вообще и примеривания ко всему этому Его истины... Вы спрашиваете, почему так трудно было мне уехать из Петербурга... Да — мне было трудно. Как свойственно человеку прилепляться к жене, объединяться с нею и дорожить, как дорожишь собою, тем хорошим и радостным, что содержится в ней, не только ее основными достоинствами, но даже и мельчайшими ее приемами,... так, за неимением жены, человек прилепляется к тому временному делу, которое наполняет его жизнь; он сродняется с своим делом, находит в нем удовлетворение и радости не только по существу, но даже и в мельчайших подробностях. Начиная от получения подходящего материала для издания и кончая успехом рисунка и даже удачным положением стола в конторе — всё это его радует, как мужа — ласки жены. Ну и разлучаться трудно, как в том, так и в другом случае... Урок мой задан был мне как раз во время... Отчасти освободившись раньше, в силу таких же уроков, от порабощения личных привязанностей, вследствие постоянных разлук с людьми, мне особенно близкими и дорогими по личному чувству дружбы, я теперь учусь освобождаться от чрезмерной привязанности к определенному, временному (ибо земному) делу. Эти уроки должны выучить меня быть счастливым в настоящем, т. е. вечном (ибо только это исключительно духовно) и независимом от обстоятельств... Вижу уже дальнейший шаг, но не готов еще к нему, — в том, чтобы освободиться от своего собственного состояния... забыть себя и жить не только для ближнего, но в ближнем, не замечая этого, а действительно живя в каждом отдельном ближнем, с которым жизнь сводит. До этого далеко, куда как далеко, — но там сам Христос, и меня туда тянет. Ваше последнее письмо меня обрадовало необычайно... Вы выражаете сознание большего удовлетворения в писании притч, чем прежде, благодаря тому, что кончили один отдел вашей статьи. Разумеется, я могу ошибаться, но нет, кажется не ошибаюсь, в этих притчах или рассказах, доступных пониманию и совести человека вообще, т. е. каждого человека и всех людей, в этой форме изложения вы наиболее живете в той жизни, в которую меня тянет, — в жизни безличной, в жизни в других. Здесь в этой области действительно не может быть гордости, если б она и была, то была бы только сознанием силы божьей, ибо, творя такое — объединяешься с богом и теряешь всякое отношение к своей личности и своей роли в земной жизни. Так ли это бывает, когда задаешься целью определенно выяснить, что нам делать? При необходимом для исполнения такой задачи напряжении слабого ума (ибо человеческого), при продолжительности такой работы, возможно ли всё время жить в боге одном? Не переходит ли «что нам делать» часто в «что мне делать?». Это все вопросы, я не думаю утверждать. И, вообще, перейду к другому, чтобы непрошенно не копаться в вашей душе, хотя и близкой, очень близкой, но чужой». Однако, оставляя вопрос о психологической и нравственной стороне работы над такими произведениями, как статья «Так что же нам делать?», Чертков все же возвращается к тревожащей его мысли об этой статье. Желая заглянуть в будущее, когда Толстой освободится от этой статьи, он выражает опасение, что работа над ней — над этими вопросами нравственного порядка — никогда не закончится, потому что она «по самой задаче своей нескончаема». Затем он прибавляет: «В ней очень, очень много хорошего и нужного, но заглавие не хорошее. Если б вы назвали это «Что мне делать», кажется было бы лучше, и в таком случае, если бы оказалось там для многих, то каждый нашел бы и применил к себе без сознания, что его обличают. Вместе с тем, если б вы назвали «Что мне делать», то чувствовали бы себя свободнее от потребности оканчивать. Такую постановку вопроса, как «что мне делать», можно когда угодно прекратить на бумаге, ибо можно продолжать на деле...» «Пока я не могу не удивляться тому малому значению, которое вы придавали вашим последним рассказам, — продолжает Чертков, вновь и вновь затрагивая эту тему. — Ведь в них то же самое, что в больших ваших статьях, только проще и доступнее большинству и убедительнее для всех»... Вторая половина письма написана уже на следующий день, в Берлине. «Приступаю к «пунктам», набравшимся в моей записной книжке для сообщения вам..., — говорит Чертков: — 1) Для народной газеты я нашел лучшего мне известного редактора — Бирюкова... Но он не решается согласиться на это... Не чувствует в себе уверенности, с одной стороны. А с другой — не знает, достаточно ли это прочное дело, чтоб ему оставить службу в обсерватории. Он стесняется за такое дело брать деньги. А деньги ему нужны для жизни... Если вы сочувствуете ему в редакторы, то напишите ему, уговорите его. Я же думаю так: для газеты нельзя лучше, чем он (я совсем не гожусь — об этом думал, и могу теперь определенно сообщить вам, почему)... Бирюкову теперь очень тяжело (он этого не показывает) с обсерваторией и складом. Разнородные занятия и каждое требующее много напряжения. Редакция же газеты по самой цели сродна складу и изданиям, и ему было бы легче и, думаю, приятнее всецело отдаться одному делу в двух формах... 2) Про снятие крестика с наших обложек я вам писал. Вы не ответили. Но я так уверен, что вы согласились бы, что сделаю распоряжение о снятии... У наших изданий сохранится наружное отличие — та же рамка без креста и пословица. 3) Относительно помещения Нагорной проповеди не сполна, — я с вами вполне согласен и не думаю, чтобы это труднее было бы провести, чем всю. Только в таком случае я не назвал бы «Нагорною проповедью», а поместил на место заглавия какие-нибудь слова Христа (напр. «Я есмь путь, и истина, и жизнь» или что-нибудь такое). 4) Мне кажется, что вы отлично сделали, что согласились на предложение Иванцова. — 5) К вашему рассказу о девченках [«Девченки умнее стариков»] с радостью взялся сделать картину Савицкий... 6) В этом рассказе не думаете ли, что лучше поместить слова Христа в виде эпиграфа под заглавием? В конце они как-то чересчур неожиданны и нарушают этим замечательную простоту впечатления, получаемого от рассказа [см. ниже прим. 3]. 7) Когда покончите «Сократа», пришлите в склад. Кившенко взялся сделать рисунки, но ему необходимо прочесть. Да и в цензуру представим в Петербурге. 8) Вообще все дела по изданию переданы Бирюкову и, если нужно, вы ему пишите и посылайте. Он все сделает лучше и проще меня. 9) Если возможно, пришлите безотлагательно, как предложили, в склад указания об отмеченных местах в житиях. У нас там есть славянское издание Димитрия Ростовского. И Беликов, который этим специально занимается, всё найдет по вашим указаниям... 10)

«Галю», несмотря на то, что этот рассказ вам не особенно понравился, мы приобретаем у автора с правом значительно сократить... В нем много того, что нравится именно лубочным читателям, и вместе с тем впечатление во всяком случае получается хорошее. Если вы с этим не согласны, то, пожалуйста, скажите Бирюкову остановить. И всегда так делайте. Мне же приходится действовать иногда самостоятельно, потому что мы живем в разных местах и списываться о каждой подробности затруднительно... Но я буду стараться всегда вам сообщать заблаговременно так, чтобы в случае, если я по вашему ошибусь, то вы могли бы остановить... — Меня очень обрадовало ваше желание писать рассказы без посторонних соображений. Так и надо. В какой стране можно будет издать, с пропусками, или изменениями, или пока вовсе не издавать, это всё мелочи в сравнении с жизнью человечества. И вам не следует этим стеснять свою свободу, а писать во всю силу духа... Если наши издания от этого потеряют, то общая польза будет всё-таки больше. Мне смешно, что я как будто вас учу, но вы знаете, что это не так. Я только говорю прямо, как приходит на мысль... Еслиб я не так писал, то пришлось бы сдерживаться перед вами, оглядываться, а этого я больше не хочу делать. До сих пор делал. Но теперь чувствую, что это нехорошо. — Ваш способ проверки своей работы по представлению о наступлении смерти мне очень понравился. Я употребляю способ представления, что Христос вдруг подходит и глядит. К сожалению, редко. Но как это сдерживает и просветляет! А смерть это очень хорошо. Хорошо, что наши часы сочтены, а то мы совсем замечтались бы. — Прощайте. И вы пишите чаще. Я вас так особенно люблю теперь».

¹ О Грибовском см. прим. 9 к п. № 55 от 2 мая 1885 г.

² О «Смерти Ивана Ильича» см. прим. 7 к п. № 15 от 25—27 апреля 1884 г.

³ Об изменении заглавия статьи «Так что же нам делать» под влиянием письма Черткова см. ниже п. № 71 от 17—18 июня и п. № 73 от 3—4 июля 1885 г.

⁴ Одновременно с письмом Черткову Толстой послал и письмо Бирюкову, в котором по вопросу о редакторстве в предполагаемой народной газете он высказывается так: «Насчет редакторства будущей газеты я думаю, что вы будете прекрасный редактор, но Чертков еще лучше. Вы во многих отношениях будете лучше его, но в одном, в пуризме христианского учения, никого не знаю лучше его. А это самое дорогое» (см. т. 63).

⁵ В первоначальной редакции маленького рассказа «Девченки умнее стариков» в виде заглавия были поставлены в несколько измененном виде слова из Евангелия от Матфея, гл. 18, ст. 3: «Аще не будете как дети, не заидете в царство божие» (у Матфея: «...в царство небесное»). Во второй редакции Толстой, дав рассказу то заглавие, которое за ним осталось, перенес эти слова в конец рассказа в качестве заключения его. Чертков предложил поставить эти слова как эпиграф к рассказу, под заглавием, на что Толстой и согласился.

⁶ «Меморабилия» — «Воспоминания о Сократе» (по латински «Memorabilia Socratis») греческого историка Ксенофонта (р. около 430 г., ум. в 354 г. до н. э.). В юности он примкнул к кружку Сократа, нравственное учение которого оказало на него большое влияние. Эта сторона философии Сократа и отражена всего лучше в его «Воспоминаниях», передающих целый ряд разговоров Сократа с разными лицами на этические темы.

⁷ Платон (429—347 до н. э.) — греческий философ, в течение девяти лет находившийся под непосредственным влиянием Сократа. Необычайная твердость духа и ясность возвышенной мысли Сократа в ожидании приближающейся казни произвели на него громадное впечатление и дали этическую окраску всей его философии, изложенной в диалогической форме. Во многих из диалогов Сократ выводится в качестве руководящего беседой философа-учителя. Диалоги, которыми Толстой имел в виду воспользоваться при переработке написанной Калмыковой книжки о Сократе, — «Эфтифрон», «Апология Сократа», «Федон» и «Протагор». Последний из них он использовал однако не здесь, а в статье своей «Смерть Сократа», включенной в «Круг чтения» (см. прим. 6 к п. № 68 от 4—5 июня 1885 г.), куда вошла также и статья его «Суд над Сократом». — Толстой читал Платона в разные периоды жизни. Так в Дневнике его от 1852 г., в записях от 22 мая и 2 августа, упоминаются Диалоги «Банкет» («Пир») и «Политик»; в Дневнике от 22 ноября 1896 г. находим запись: «Читал Платона: эмбрионы идеализма». Диалоги «Федон» и «Пир» значатся в списке книг, имевших на него большое влияние в возрасте от 20 до 35 лет. «Федона» он перечитывал в 1910 г. и, по свидетельству В. Ф. Булгакова, говорил, что он не знает «ничего более сильного о смерти».

⁸ Елизавета Петровна Свешникова (род. в середине 1840-х гг., ум. в 1918) — в то время энергичная сотрудница «Посредника», давшая редакции, кроме упоминаемой здесь переделки романа В. Гюго, книжки: «Франциск Ассизский» (см. прим. 7 к п. № 58 от 9 мая 1885), «Фабиола» (см. прим. 1 к п. № 58 от 9 мая 1885), «Скупой и его дочь» — по ром. Бальзака «Эжени Гранде» (см. прим. 4 к п. № 84 от 31 октября 1885 г.) и переработку драмы Островского «Бедность не порок». В 1870-х гг. была постоянной сотрудницей писательниц-журналисток М. К. Цебриковой и Е. И. Конради, передовых радикально-настроенных женщин того времени, и помогала им в их литературных и педагогических работах. В 1880-х гг. была одной из главных участниц журнала «Женское образование» В. А. Сиповского, где поместила ряд статей о воспитании, и в журн. «Воспитание и обучение» (прилож. к журн. «Родник» Альмедингена). В это же время она работала в кружке Цебриковой, стремившемся к изданию «литературы для народа». Возникновение «Посредника» побудило ее в 1885 г. к сближению с редакцией его, которую она связала и с Цебриковой. Однако в следующем, 1886 г., связь ее с редакцией «Посредника» ослабела, о чем она откровенно высказалась в письме к Черткову, упрекая его в «исключительности», в ригоризме при постановке моральных вопросов, которыми сама она живо интересовалась. Деятельность свою она перенесла в кружок по изучению народной литературы Шаховского и Ольденбургов (см. комментарий к п. № 43 от 5—6 февраля 1885 г.). В 1888 г. она, вместе с Ф. Ф. Ольденбургом, руководила учительской школой Максимовича в Твери, а затем взяла скромное место казначея петербургских В. Ж. Курсов и несла эти обязанности до конца жизни.

⁹ Статьей Толстой называет сделанное Е. П. Свешниковой изложение одного эпизода из романа Виктора Гюго (1802—1885) «Quatre-vingttreize» («93-й год»), представляющего собой в своем роде хронику великой французской революции. Оценка готовящейся к печати книжки дана Толстым и в письме к Бирюкову, написанном в тот же день, что и письмо к Черткову. «Содержание статьи прекрасное, — говорит он в этом письме — ... Поправлять я ее не стал и прибавлять заключения. Язык однохарактерный и в разговорах даже очень хорош и чувствуется Hugo, т. е. великий мастер»... (См. т. 63.) В списке книг, оказавших влияние на Толстого в возрасте от 20 до 35 лет, значится роман Гюго «Notre Dame de Paris», причем влияние этой книги определено им самим, как «очень большое». Но и целый ряд других произведений Гюго настолько волновал и умилял его, что уже в 1908 г. он называл себя его «великим поклонником» (см. Н. Гусев «Толстой в молодости», М. 1927, стр. 415). — Книжка Свешниковой, озаглавленная в издании «Посредника» «Брат на брата», была разрешена цензурой 7 января 1886 г. и вышла в свет, без имени автора, в том же году, с рисунками на обложке А. Д. Кившенко.

¹⁰ Петр Петрович Беликов, в то время молодой человек, которого Бирюков в комментарии к ненапечатанной «Переписке» его с Толстым характеризует так: «Странный человек, покушавшийся на самоубийство; живший на Афоне, зараженный немного пашковством, но всё-таки остававшийся православным и льнувший к нам по инстинкту добра». Более точных биографических данных о Беликове не сохранилось. Им написаны «Житие Павлина Ноланского» и «Житие Петра, бывшего прежде мытарем». Обе книжки вышли в изд. «Посредника» с рисунками А. Д. Кившенко в начале 1886 г.

¹¹ Какой именно «рассказец» подразумевает здесь Толстой, установить не удалось. Около этого времени написаны были «Два старика» и «Свечка» (см. прим. 5 к п. № 71 от 17—18 июня 1885 г.) А. К. Черткова предполагает, что речь идет здесь о легенде «Кающийся грешник», так как H. Н. Ге, которого Толстой хотел просить о рисунках к написанному им в это время, сделал рисунок к «Кающемуся грешнику». Но этот рисунок был сделан им позже — лишь в 1886 г.

¹² О кн. Л. Д. Урусове см. прим. 15 к п. № 46 от 24 февраля 1885 г. Проводив его в марте этого года в Крым, Толстой оставил его в Симеизе, в доме его тестя, богача С. И. Мальцова, владельца известных чугунолитейных, хрустальных и стеклянных заводов, находившихся в Брянском у. Орловской губ., которые Толстой осмотрел по пути в Крым, заехав за Урусовым в находившееся поблизости от этих заводов имение Мальцова Дятьково. Теперь больной Л. Д. Урусов опять возвращался в Дятьково.