Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского
Шрифт:
4. Необходимо устранить ныне преподаваемую психологию, заимствованную не из церковных источников, а из источников, противных Церкви. Опыт показывает, что лица, заимствовавшие свои познания из преподаваемых ныне учебников психологии, никак не могут примириться с теми понятиями о душе человеческой, каковые доставляются святыми отцами Православной Церкви, приобретшими познания о душе от просвещения свыше.
5. Наконец, для Кавказской семинарии необходимо развить преподавание татарского языка, общеупотребительного между всеми горскими народами. Калмыкский и осетинский языки нужны несравненно менее. О сем подробно изложено мною в моем отчете Святейшему Синоду за 1858 год.
С чувствами …»
11 мая 1859 года епископ, уезжая в объезд епархии, по изъявленному лично архимандритом Германом желанию обратить
Но это было последнее выражение как бы усилия поддержать ректора в отношениях должных и разумных к епископу. Уже прежде заметил епископ влияние Крастилевского по делам Консистории на мнения архимандритов Германа и Исаакия и приписывал это их уважению к опытности Крастилевского в делопроизводстве, о каковом замечании своем упомянул в самом отчете своем за 1858 год. С отъездом епископа архимандрит Герман сделал самовольно по семинарии распоряжение об отмене при начале нового курса преподавания в Кавказской семинарии татарского и осетинского языка и в то же время принял покровительственное участие по Консистории в делах протоиерея Крастилевского. Совокупность враждебных его действий вызвали представление о нем, сделанное епископом в отношении к исправлявшему должность обер — прокурора Святейшего Синода князю С. Н. Урусову от 18 июня 1859 года за № 54. Приводим полностью содержание его [213] .
213
Представление свт. Игнатия к исправляющему должность обер — прокурора Св. Синода князю С. Н. Урусову о ректоре семинарии архимандрите Германе (от 18 июня 1859 г., № 54). ПСТ. Т. 2. С. 546–547.
«Ваше сиятельство!
К огорчению моему я должен известить Вас, что Кавказской Духовной семинарии ректор архимандрит Герман оказывается крайне молодым по уму и сердцу и потому неспособным к прохождению занимаемой им должности. По слабости своего характера он делается орудием неблагонамеренных людей, а когда подчинится таким влиянию и направлению, тогда по пылкости своей действует с опрометчивостию и разгорячением. В настоящее время он поступил под влияние протоиерея Крастилевского и сделался его сильным орудием, не понимая того, что Крастилевский видит выгоду только для своих интриг в восстановлении ректора против епископа, несомненно, сопряженную со вредом для епархии, что и нужно Крастилевскому. Все мои увещания отвергнуты ректором с пренебрежением и насмешкою.
Он просил дважды моего ходатайства пред высшим начальством о увольнении его от занимаемого им места. Я уговаривал его, я откладывал исполнение его просьбы, но ныне, видя в этой мере необходимое условие спокойствия епархии и спасения самого ректора, имею честь представить желание его на благоусмотрение вашего сиятельства, покорнейше прося о удовлетворении этого желания.
Лично я прощаю ректору все неблаговидные поступки его относительно меня, ибо вижу в них увлечение и опрометчивость простодушного неопытного юноши — таким я понимаю ректора, подчинившегося влиянию коварных людей, которые с завистию и опасением смотрели на мое искреннее расположение к ректору. Я его полюбил, люблю и желаю ему всего доброго: сердечно сожалею, что он отверг мою любовь для подчинения себя таким людям, которые привыкли устраивать козни ближним и потом смеяться над бедствием ближних, вверившихся их водительству по неопытности своей. С сердечным плачем пишу эти строки, но сердечное чувство должно подчинить благоразумию. Вразумление сделалось необходимым ректору для его собственного благополучия, земного и небесного.
По рукоположении моем во епископа, находясь еще в Петербурге, я ходатайствовал о назначении ректором в Кавказскую семинарию нынешнего инспектора ее архимандрита Исаакия, но по ближайшем рассмотрении местных обстоятельств нахожу, что в Кавказской епархии, в которой пришли в волнение одновременно и Консистория и семинария, нужен ректор в зрелых летах, с опытностию, с монашеским благочестивым
С чувством…»
Представление это осталось без последствий, как свидетельствует о том ходатайство по тому же вопросу — о преподавании татарского и осетинского языков в семинарии — к обер — прокурору Синода от 21 сентября 1859 года за № 94. [214] Епископ пишет:
«В Кавказской епархии и в Линейном казачьем войске имеется несколько тысяч осетин — христиан, одноплеменные которым осетины — магометане выражают наклонность к принятию христианства. По этой причине преосвященный Иеремия озаботился ввести в Кавказской семинарии преподавание осетинского языка, а как по всей границе епархии живут племена, говорящие татарским языком, то введено было и в семинарии и в Ставропольском уездном училище преподавание татарского языка. Необходимость обучения татарскому языку подробно изложена мною в отчете моем Святейшему Синоду за 1858 год. При преосвященном Иоанникии на преподавание сих языков обращаемо было менее внимания. Поступивший же сюда вместе со мною ректор архимандрит Герман нашел нужным вовсе уничтожить преподавание сих языков и заменить их преподаванием французского и немецкого.
214
Ходатайство свт. Игнатия к обер — прокурору Св. Синода А. П. Толстому о преподавании татарского и осетинского языков в семинарии (от 21 сент. 1859 г., № 94). Там же. С. 557–559.
При обозрении мною епархии в 1858 году я практически убедился в очевидной пользе знания священниками осетинского, особливо же татарского языков, как это изложено в моем отчете, и в бесполезности знания ими французского и немецкого, ибо в Кавказском крае и светские лица весьма мало знакомы с сими языками. Казанское академическое правление также предписало Кавказскому семинарскому правлению поддерживать и развивать преподавание упомянутых восточных языков и отвергло предположение ректора заменить их новейшими языками.
Для осетинского языка встретилось крайнее затруднение в приискании преподавателя. Окончивший курс в Кавказской семинарии воспитаннник Кузьмин, по причине крайней болезненности, оказался неспособным к должности преподавателя, а преосвященный Евсевий, экзарх Грузии, коему Святейшим Синодом предписано было приискать преподавателя осетинского языка для Кавказской семинарии, уведомил меня от 14 июля за № 594, что между воспитанниками Тифлисской семинарии прежних курсов нет желающего занять должность преподавателя осетинского языка в Кавказской семинарии.
По сим причинам необходимость заставила обратить внимание на священника Кавказской епархии Иоанна Синанова, из грузин, проведшего детство свое в осетинской станице, обучавшегося в Кавказской семинарии с целию быть впоследствии преподавателем осетинского языка, выпущенного во втором разряде по умеренности его способностей и успехов в прочих предметах учения, но получившего по осетинскому языку аттестацию весьма хорошую. Это лицо, по смутным обстоятельствам епархии, уклонено было от своего назначения и ныне состоит приходским священником в селе Ново — Михайловском. Я приглашал Синанова к себе, предложил ему преподавание осетинского языка, на котором Синанов и ныне говорит свободно, в семинарии.
После сего я предлагал это семинарскому правлению с тем, чтобы в то же время предоставлено было Синанову место учителя в Ставропольском уездном училище, ибо на оклад преподавателя осетинского языка (225 рублей) Синанову с семейством нет никакой возможности содержаться. Причиною такого предложения было то, что в самом Ставрополе, при народонаселении в восемнадцать тысяч, находится только три приходские церкви, при коих состоит восемь протоиереев и иереев. Они, кроме занятий по приходу, обременены и другими обязанностями, для исполнения которых едва достает у них сил и времени. Почему нет никакой возможности дать Синанову место приходского священника в Ставрополе как по вышеизложенной причине, так и потому, что нет никакого повода к лишению кого — либо из упомянутых восьми священнослужителей занимаемого ими места, разумеется вывода в село, без крайней для того лица обиды.