Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского
Шрифт:
«Мы никогда не имели большого доверия к архиереям из саперов. Нам всегда казалось, что люди, наводящие понтоны на временные реки, — скверные понтифексы, когда идет дело о вечных понтонах, по которым души человеков должны подыматься в райские селения.
Вот, например, из саперов архиерей Игнатий, бывший архимандрит Сергиевской Лавры и наставитель многих московских магдалин, а ныне преосвященный владыка Ставрополя, написал возмутительный памфлет по поводу крестьянского вопроса. Цель памфлета состоит в христолюбивом доносе на архимандрита Казанской Духовной академии Иоанна, поместившего „Слово о освобождении крестьян“ (в январской книжке „Православного собеседника“) и в благочестивом рвении доказать, что рабство — установление Божественное, святыми отцами Православной Церкви поддерживаемое, благоверными царями упроченное.
Ржевуский в подряснике уподобляет Казанскую академию и преимущественно
Здесь полемика сосредоточилась на тексте апостола Павла (1 Кор. 7; 20–23), где сказано: „если ты раб, не смущайся, но если можешь сделаться свободным, тем лучше умей воспользоваться“. В славянском Евангелии текст этот, как известно, искажен, сказано: Аще можеши свободен быти, тем паче поработи себя. Но в русском переводе, сделанном при Александре I библейским обществом и потом запрещенном, он переведен так, как его восстановила теперь Казанская академия, то есть „тем лучше воспользуйся“.
К этому придрался во Христе сапер Игнатий и обвиняет академию в том, что она в угоду народу исказила слова апостола. Если б архиерей был мало — мальски добросовестен, то ему стоило только заглянуть если не в греческий и латинский, то во французский или немецкий текст, а он, по крайней мере, по — французски — то знает (этим языком он увещевал магдалин) — там именно сказано так, как сказала академия.
Далее архиерей восстает против прогресса, глумится над тем, что академия употребляет слово это и оканчивает апологией рабства, доказывая, что нет счастливее состояния, как крепостное право. Мы слышали, что на Алеутских островах и в Камчатке есть закоснелые грешники, не верующие ни в святость рабства, ни в душеспасительство розог, ни в чистоту господских изнасилований, чтобы хоть Ростовцеву похлопотать о переводе туда во Христе сапера Игнатия».
«Издатель „Колокола“ в отзыве своем Кавказскому епископу Игнатию прежде всего произносит имя Христа, Спасителя человеков, с насмешкою. Достоин глубокого сожаления тот человек, который питает в себе такого рода чувство к своему Искупителю и Богу. Тот, кто приемлет наругание близ Искупителя своего и Бога, должен считать себя счастливцем в духовном отношении (Мф.5;11). Господа современные Ему ругатели называли плотником и сыном плотника — отчего ж епископу Игнатию не выслушать с христианским расположением духа название сапер? У сапера главное орудие — топор, а занятие — по преимуществу занятие плотника.
207
Игнатий (Брянчанинов). Замечания на отзыв журнала «Колокол» к Кавказскому епискому Игнатию //Богосл. вестн. 1913. Февр. С. 198–207; Отд. отт.: М., 1913; Литература и история: (Ист. процесс в творч. сознании рус. писателей и мыслителей ХІІІ — ХХ вв.)/ Ин — т рус. лит. (Пушкин. Дом). СПб., 1997. Вып. 2. С. 364–372. Публ. и примеч. А. М. Любомудрова; ПСТ. Т. 2. С. 434–445.
Биографические сведения, доставляемые „Колоколом“ о епископе Игнатии, вполне ложны. Игнатий не служил в саперах. По получении образования в Инженерном училище он только в течение шести месяцев находился в числе инженерных офицеров при постройке Динабургской крепости. Затем, уволившись от службы, обратился в монастырь, будучи двадцати лет от роду, в 1827 году.
Добровольно вступая в монастырь, он вместе с этим добровольно отказался от права иметь крестьян по наследству и от права приобретать их. Игнатий никогда не был настоятелем Московской Сергиевой Лавры и не был знаком с московскими набожными дамами, а в течение двадцати четырех лет был настоятелем Сергиевой пустыни близ Петербурга. Быв настоятелем пустыни, Игнатий доставил многим лицам крестьянского и мещанского сословий переход в свободное сословие, доставил при посредстве ходатайства и при посредстве своих денег. Значит, тратя деньги и усилия на такой предмет, Игнатий фактически доказывал свое сознание, что свобода, правильно понимаемая и употребляемая, есть благо для человека. На такие издержки израсходовано несколько тысяч рублей.
Когда Игнатий вступил в управление Кавказскою епархиею, то одним из первых его действий было соглашение с Палатою
Издатель „Колокола“ столько же несправедлив к статье епископа Игнатия, сколько несправедлив к лицу. Статья епископа — не что иное, как воззвание к кавказскому духовенству, домашний епархиальный документ, неизвестный публике. Осыпая епископа ругательствами, „Колокол“ осыпает воззвание клеветами. Неосновательность этих клевет тотчас обнаружилась бы для каждого, если б воззвание было известно.
Такое поведение „Колокола“ — не новость в церковной истории. Так, например, партия папистов осыпала клеветами поведение и писание Константинопольского патриарха Фотия за то, что он с энергиею действовал против папистов. Не забыто в числе порицаний, что Фотий был до патриаршества придворным сановником, — почему ж представителю якобинскому не осыпать ругательствами и клеветами епископа Игнатия за то, что он осмелился отверсть уста свои против партии и замыслов якобинских.
„Колокол“ говорит, что архиерей Игнатий восстает против прогресса, глумится над тем, что академия употребляет это слово, и оканчивает апологией рабства, доказывая, что нет счастливее состояния, как крепостное право. [208]
208
Мысли, изложенные о крестьянском вопросе в воззвании за два года до высочайшего Манифеста о уничтожении крепостного права, разительно сходствуют с мыслями, изложенными в Манифесте.
В воззвании епископа слово „прогресс“ вовсе не упомянуто. Если под именем прогресса разумеется преуспеяние человечества в христианстве, в добродетели, в науках, в искусствах, то Игнатий сочувствует от души такому прогрессу. Но он враг якобинского прогресса, который стремится к преуспеянию в безбожии, безнравственности, к отвержению всех властей и законов, к гибели человечества нравственной и гражданской.
О крепостном праве обстоятельно изложено в воззвании, что крепостное право несовременно, что уничтожение его есть совершенная необходимость. Правда, в воззвании выражено желание, чтоб уничтожение крепостного права совершено было правительством при сохранении спокойствия в государстве, а не народным бунтом вследствие якобинских возгласов. Это — то и не нравится партии, заграничный представитель которой звонит в возмутительный колокол и призывает крестьян к топорам.
„Колокол“ называет воззвание епископа доносом. Донос делается о чем — либо неизвестном, но воззвание сделано тогда, когда якобинская статья была перепечатана в Санкт-Петербургских и Московских „Ведомостях“, огласилась, следовательно, по всей России. Воззвание сделано по настоятельной местной потребности и, как выше сказано, единственно к духовенству Кавказской епархии. Епископ сердечно желает, чтоб события доказали, что такое воззвание было лишним, а якобинские статьи безвредны. Надо дождаться, что скажут события. Между сеятвой и жатвой проходит известное время.
В воззвании имя архимандрита Иоанна вовсе не упомянуто — его оглашает издатель „Колокола“ и, может быть, несправедливо, потому что статьи „Собеседника“ не подписаны сочинителем. [209]
Статья „Колокола“ есть в полном смысле донос и ябеда на епископа Игнатия.
„Колокол“, доказав решительное невежество епископа Игнатия именно потому, что он был сапером, принимает на себя скромную обязанность быть его наставником и научает епископа, как ему следовало объяснить 20–23 стихи 7 главы из I Послания к Коринфянам святого апостола Павла. Дивное явление! Ругатель Христа и враг Его принимается объяснять учение Христово. Примером ему, конечно, послужила дерзость того врага Божия, который осмелился Самому Вочеловечившемуся Слову Божию объяснять Слово Божие (Мф. 4; 6).
209
Впоследствии сделалось известным, что якобинские статьи принадлежат перу г. Щапова — профессора Духовной академии и университета Казанских, исключенного духовным начальством из духовного звания за попытку произвести возмущение. В содействие г. Щапову увлеклись оба воспитанника Кавказской семинарии, поступившие в Казанскую Духовную академию. Последний факт служит доказательством того, сколько нужно было кавказскому духовенству предостережение от епископа.