Полнолуние
Шрифт:
– Маме опять нехорошо? – спросила девочка, покосившись на бесчувственное тело Элеоноры.
– Она всего лишь отдыхает, моя милая, – ответил Эдгар, ласково глядя ей в глаза. – Скоро она проснется и больше не будет тебя обижать. Она станет самой доброй и заботливой мамой в мире… Так ты, значит, не хочешь улететь со мной?
Лаура бегло огляделась по сторонам, словно сравнивая этот шумный, пыльный, солнечный мир с тем призрачным покойным мраком, что предлагал ей Эдгар, и отрицательно качнула головой.
– Ты умная девочка, Лаура, – льстиво произнес он, взяв в свои ладони ее маленькое личико – оно было округлое и точеное, как у фарфоровой куклы, и при этом младенчески пухлое, мягкое на ощупь.
Внезапно он прочувствовал, как нуждается в этой девочке, и эта тяга была сильнее и болезненнее,
– А ты не забудешь меня, пока будешь расти? – прошептал он, пленительно сковывая ее взглядом. – Чтобы этого не произошло, у меня есть для тебя прощальный подарок, на память…
Он прервал свою плавную речь и склонился к ее кукольному личику с нежным, но не щадящим поцелуем. Он целомудренно поцеловал Лауру прямо в бутон ее губ, поставив печать и почувствовав, как ее кровь устремляется к нему. На один бесконечный миг Эдгар слился с ней, вслушиваясь в ритм сердца Лауры, прозревая ее подкожное свечение, держа в своих руках трепетную нить ее жизни. Он уже дошел до предела и был готов вобрать Лауру в себя, выпить ее дыхание, поглотить ее нежную кровь и оставить только капельку, чтобы не терять тонкую ниточку между их сердцами. Он балансировал на острой грани, пока не увидел вблизи ее глаза – распахнутые, бездонные и опустошенные. В глазах этой девочки уже не отражались безоблачные небеса – в них просочился его холод, и теперь они были как ломкий лед. В этом расколотом зеркале, затуманенном ее внутренними слезами и при этом правдивом, Эдгар узрел другую девочку в таком же белом платье – свою умершую дочь. Она заплаканно растворилась в его двойственном, изломанном сознании, успев внушить ему роковую мысль: того, что ожидает Лауру, он никогда бы не пожелал своей дочери.
Эдгар живо представил, какой станет Лаура, если он сейчас поддастся кровавому всплеску страсти и унесет ее прочь от бесчувственной матери. Лаура не смогла бы устоять перед его чарами – она бы лишь вздохнула и задремала в его объятиях со способностью маленьких детей засыпать где угодно. Ее бы даже не хватились в этом нервном и бездушном мире, полном ежесекундных потрясений. Он бы вырастил ее душу и тело вдали от этого мира, и она бы блуждала по его жизни, как ангелочек в аду. Их дом дышал бы одними цветами, с которыми она бы играла, украшая ими родные руины и незнакомые могилы. Лаура совсем не знала бы людей, только мертвые имена на надгробных плитах и призраков из памяти Эдгара. Далекие живые люди виделись бы ей бабочками-однодневками, которых приходится умертвлять с беспощадной любовью. Эдгар не смог бы оградить ее от крови, чужой и ранящей, и ее бы преследовал удушливый страх, что когда-то он убьет и ее. А он бы со спокойной нежностью рассказывал сказки, обещая жениться на ней, когда она вырастет, и пророчил бы вечность, которую она пока не в силах постичь. Лаура бы взрослела у него на глазах, хорошела незаметно и чувственно, наливаясь свежей кровью. В один неповторимый миг она бы, покраснев, осмелилась назвать его по имени и все время дожидалась бы в светлых сумерках, похищенная и околдованная. И когда он в конце концов уподобит ее себе, Лаура вырвется из темницы его объятий и упорхнет в иной мир, на неоновый свет больших городов. Рано или поздно она возненавидит его за свое затворничество, за полную неприспособленность к существованию среди людей, за сокрытие от нее мира.
Эдгар резко отпустил девочку, чуть не уронив ее с колен, но Лаура обняла его до судороги и удержалась, свернувшись у него на груди белым котенком. Он уже корил себя за то, что в одну минуту лишил детства этого злосчастного ребенка, что вмешался в ее кровь,
– Скорее бы ты стала взрослой. Я освобожу твою память, лишь иногда буду навещать тебя во сне. Расти и набирайся сил, дитя мира. Я буду ждать.
Он в последний раз погладил Лауру по белокурым волосам и осторожно поцеловал в лоб, стирая воспоминания о себе, оставляя в ее головке лишь образ сказочного принца, узнаваемый, но эфемерный, как мечта. Затем поставил девочку на ноги, быстро поднялся со скамейки, не удостоив взглядом бессознательную Элеонору, и отступил в тень. Вдалеке показалась Джемайма, которая изо всех сил тянула за руку отца. Увидев, что жена лежит в обмороке, Филипп немедленно бросился к ней, на ходу приказав старшей дочери позаботиться о Лоре. Джемайма, которой не надо было повторять дважды, схватила сестренку за руку и утащила на качели.
– Кто это был? – спросил Филипп, приведя Элеонору в чувство.
– Я точно не знаю… – пробормотала она, пытаясь отыскать силуэт Эдгара своим бегающим взглядом и привыкая к ужасной мысли, что ей придется продолжать жить рядом с Лаурой. – Но мне кажется, что это отец Лоры. Я не знаю его и никогда не знала. Понимаю лишь, что он не любил меня – ни капельки. И совсем не помню, как это произошло. Прости меня, Фил, но я должна была когда-то тебе признаться. Мне неизвестно, чья она дочь, но я уверена, что не твоя. Ах, лучше бы он сейчас забрал ее, навсегда, насовсем!
Филипп раздумывал всего минуту, глядя на жену, полную раскаяния и ужаса, видя отчаянную мольбу в ее глазах, а затем сказал:
– Ничего. Мы вырастим девочку. Лора – моя дочь, и я всегда буду так считать.
Покидая Город Ангелов и оставляя здесь частичку своей жизни, Эдгар обернулся, чтобы кинуть на нее прощальный взгляд. Его глазам открылась идиллическая картинка: две девочки вместе играли на качелях, поочередно кусая шоколадное мороженое и отталкиваясь от земли. Они были словно созданы с одного слепка, только у Джемми были каштановые, а у Лолли светлые волосы, и глубокие различия в их характерах, как и три года разницы между ними, не разделяли их пропастью непонимания. Они зримо дополняли друг друга, сливаясь в некое двуединое гармоничное существо. Лаура, еще слишком коротконогая, не доставала до земли, и Джемми раскачивала их обеих, рядом с ней младшая сестра не боялась высоты. У Джемаймы был заразительный смех, и Лаура, слушая ее, тоже хохотала, розово-румяная, разгоряченная и совершенно живая. Кровавый поцелуй Эдгара исчез из ее воспоминаний, даже если эта печать не стерлась из ее души, и он убедился, какое благодеяние совершил, оставив свою девочку на попечении сестры и покинув ее детскую память, тогда как Лаура уже и на расстоянии принадлежала ему.
– Все правильно, так и должно быть, – подумал Эдгар, улыбаясь самому себе. На сей раз за его спиной не оставалось никаких сожалений – впервые за двести лет он был совершенно доволен собой.
Часть 1. Лаура. Калифорнийские сны
Глава 1
В ее свидетельстве о рождении значилось:
Лорелия-Вирджиния Уэйн
Дата рождения: 13 апреля 1969 года
Место рождения: Бухарест, Социалистическая Республика Румыния
Мать: Алиса-Элеонора Уэйн
Гражданка Великобритании
Отец: Филипп-Джеймс Уэйн
Гражданин США
Ее первым воспоминанием стало лицо матери с непередаваемым выражением отвращения на нем. Мать всегда казалась ей красавицей, хоть эта яркая красота и носила налет искусственности: волосы, окрашенные в цвет прелой осенней листвы, белоснежная кожа и миндалевидные карие глаза. Наверное, не было еще ребенка, неискушенному взору которого лицо матери не виделось бы иконой. Элеонора стояла над детской кроваткой, ее пышные волосы в свете ночника озаряли лицо золотым ореолом, а в руках была подушка, такая же белая, как ее кожа. Затем она уронила подушку на свою маленькую дочь, и опустилась темнота.