Полосы жизни
Шрифт:
– Стоп! Ты что решил мне всю Библию пересказать? Я помню её содержание. Ты лучше расскажи, как у тебя дела с твоей рыженькой баптисткой.
– Вот о ней я тоже хотел поговорить. И во-первых, она не баптистка, а пятидесятница, во-вторых, у неё есть имя, и зовут её Настя. А в-третьих - мы с ней решили сегодня представиться, так сказать официально, её родителям.
– Молодец! Так держать! И имя у твоей невесты хорошее, славянское. Надеюсь, что её родители не будут возражать против ваших отношений.
– Вот именно об этом я и хотел с тобой поговорить. Мне страшно идти одному, и я хотел, чтобы ты пошёл
Просьба Владимира меня немного озадачила. Я в начале подумал, что ему просто нужны деньги. Я был готов отдать ему всю свою зарплату, но Владимир объяснил это так:
– Телевизор - это искушение для зрения и слуха, а значит - яд для души. Книги не меньше телевизора отвлекают от душеспасительного пути к Богу.
Я уже не мог скрывать своего возмущения и решил высказать всё, что я об этом думаю.
– Как же тебя всё-таки обработали? Всего месяц прошёл. А ты уже как бессловесное стадо. Штаны, кстати, продать не надумал? А то ведь Адам с Евой такого изобретения не знали.
– Нет, штаны пока остаются, а вот свои футболки с изображением дракона, Брюса Ли и Шварценеггера я уже сжег. Чтобы не стать идолопоклонником. Сжёг и свои плакаты с разными идолами. Я же сказал тебе, что принял Христа. Теперь я хочу жить в нормальной христианской семье, где царят мир и благодать.
Я не стал с ним спорить. Это было просто бесполезно. Тем более, у него была своя голова на плечах, и я не имел никакого права указывать ему, как жить. Я согласился помочь ему во всех его просьбах.
Вечером мы были в гостях у его невесты. Встретила нас мать Насти. Когда мы знакомились, я взглянул в глаза этой женщине и сразу понял, что передо мной сильная и волевая личность, смирением от которой даже не пахнет. Она провела нас с Владимиром в гостиную, где сидели отец невесты, сама Настя и Юрий. Настя была в косынке и длинной юбке, которую всё равно пробил мой мужской взгляд. Настя выглядела гармоничной девушкой, и если бы можно было чуть-чуть подправить её лицо, то её можно было бы назвать красивой. Отец не произвёл на меня никакого впечатления, а вот встретившись взглядом с Юрием, я думаю, мы увидели друг в друге врага. Мне стало ясно, что мне предстоит роль громоотвода и придётся выслушивать то, чего не могут сказать друг другу все присутствующие. Такая роль доставалась мне не в первый раз, поэтому я знал, что выдержу часа два.
Перед ужином я отлучился в туалет и зашёл в ванную, чтобы помыть руки. Ванная комната соприкасалась с кухней, и то, что там происходило, мне было прекрасно слышно.
– Ты видала, - шептал отец Насти своей жене, - в какой замурзанной рубашке пришёл наш кот в сапогах? Надо поставить точку в отношениях нашей дочери и этого голодранца.
– Молчи, старый дурак, - зашипела его супруга.
– Это болван прицепился к Юрию, тот стал его духовным наставником. Дочь свою я, конечно, ему не отдам, но придётся немного потерпеть.
Я вернулся в гостиную, полностью утратив желание общаться с этими людьми. Но, помня своё обещание Владимиру, решил потерпеть. Это было нелегко, так как всё внутри меня кипело и готово было выплеснуться наружу.
И вот всех пригласили на кухню. Мать Насти, Тамила Романовна,
– Ну, давайте помолимся, - предложил Юрий и впился в меня своими глазами, которые я невзлюбил ещё в парке.
– Наверное, начни ты, Руслан.
– Я не умею, - солгал я.
Тогда Юрий закрыл глаза, сложил руки на груди и начал произносить молитву. Все тоже закрыли глаза и стали качать головами в знак согласия. Молитва была долгой. Юрий благодарил Бога, потом - главу семейства, потом супругу и дочь, наконец, добрался до меня и Владимира. Я смотрел на часы и отсчитывал время. 23 минуты продолжалась его молитва. Я сам мысленно начал благодарить Бога за то, что Юрий забыл поблагодарить хлеборобов, комбайнеров, водителей машин, работников элеватора, пекарей, продавцов и ещё множество народа, приложивших руку к тому, чтобы на столе появился хлеб наш насущный. Наконец-то прозвучало всеобщее "Аминь!", и мы сели за стол.
– А вы, как я понял, не верите в Бога?
– обратился ко мне глава семейства Евгений Дмитриевич.
Я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и достал свой нательный крест. У всех присутствующих перекривились лица, словно они увидели не крест, а выбежавшего из клетки льва.
– Я православный и верую в Святую Троицу, почитаю Матерь Божью. Признаю иконы и молю святых о помощи, - видя их искривлённые лица, я решил и дальше продолжать перечень православных положений, но тут Владимир ущипнул мою ногу. Я посмотрел на него и прочитал в его глазах мольбу не продолжать богословские прения.
Но Юрий не унимался:
– Что это за вера? Священники - пьяницы и блудники, прихожане - слуги греха. Больший же грех - идолопоклонничество - в православной церкви просто процветает. А что это за поклонение Божьей Матери?
Но тут уже я не мог удержаться. Меня понесло и уже ничто не могло остановить. Владимир щипал меня за ногу, толкал в бок, наступал на ногу, но я не обращал на это никакого внимания - обида за клевету на моё вероисповедание полностью поглотила меня.
– Юра, а у вас есть мать?
– спросил я своего обидчика.
– Да.
– Тогда я её не уважаю за то, что она родила такого дурака.
– Что?
– глаза Юрия налились кровью.
– Да как ты смеешь кидать мне в лицо такое оскорбление?
– А чего ты позеленел?
– продолжал я донимать его.
– В Иисусе Христе столько же от матери-человека, сколько от отца-Бога. И если ты умудряешься причислить мать Бога к разряду идолов, какой же благодати ты ждёшь от Христа? Хотя какая может быть благодать для волка в овечьей шкуре?
Юрий был так взволнован, что уже не мог сказать ни слова. Я, конечно, понял, что он почувствовал. Ведь настроен я был крайне решительно. И ещё один выпад в мою сторону, и я перешёл бы на откровенные грубости. Это поняли все, и Настя стала нас мирить. Потом мы молчали, делая вид, что ничего не произошло. А когда ужин подходил к концу, Владимир решил поговорить о главном: