Полтава
Шрифт:
Батька Голого подбивали занять Яценков дом, но он облюбовал хутор полковника Трощинского. Сам полковник с Гадячским полком ещё в августе послан на помощь Сенявскому: нападения не будет. Пока где-то там соберутся сердюки... На хуторе большой дом под уже зелёной соломенной крышей, тёмные возовни, пропахшие навозом, конюшни, жёлтые скирды не обмолоченного ещё хлеба, работящая мельница на реке. Экономы ключей не прячут. А вокруг, как и в других панских поместьях в гетманщине, высокий вал — можно держаться
Замковая залога в Гадяче усидела недолго. В оставленные укрепления вступил небольшой отряд царских солдат, присланных от киевского воеводы Голицына. Они вели себя тихо. Да и как задеть взбаламученное море? Гультяи тоже не трогали солдат, хотя бывший сотник Онисько с пеной у рта призывал уничтожать каждый царский гарнизон. Нужно, мол, раз и навсегда изгнать москалей. На Ониськову речь батько вяло двигал заросшими щеками. Это знак смеха. Изгонишь москалей, многозначительно предостерегали старики, а где оборона от татарина да ляха, коль у гетмана нету сил? Снова враг станет издеваться над нашей верой? То-то же... Не поганьте дружбу с Москвой. С ней у нас одна вера!
Гультяи молотили хлеб, перевевали зерно. Кузнецы ковали железо — получалось оружие. Казалось, батько Голый собирается в поход...
И вдруг до хутора докатилась чёрная весть: Мазепа отошёл от царя! Есть доказательства, никто не сомневается — правда! Одни гонцы, с белыми полосами через плечи, поцепили на церковных стенах царские манифесты. Вслед за ними — иные гонцы, в смушковых шапках и в жупанах, с универсалами Мазепы. В одних церквах попы с дьяками читали одни указы, в соседних — иные попы да дьяки вычитывали ещё худшее...
И гультяи, и казаки, и весь народ в Гадяче и в ближних к нему хуторах да сёлах, да, наверное, и по всей гетманщине, ломали себе головы: не антихрист ли морочит лукавыми словами? Чёрными битыми литерами писано и там, и там... Где правда? Батько слушал каждого, понимая, что антихрист всё это пишет. Но, видать, не знал, что следует говорить людям, чего-то ждал...
Далёкие события очень волновали бывшего сотника Ониська:
— Пора посылать людей в помощь гетману! Теперь всё переменилось! Теперь гетман ощутил свою силу!
При всём гультяйском товаристве Онисько такого не говорил, только при батьке Голом да при его помощниках, пока в один хмурый день люд не оставил работы в поместье и не пристал к горлу с ножом: выходи, атаман! Говори свои мысли! Нету сил больше терпеть!
С длинной саблей, на которой дорогие украшения, в чёрной шапке, бледный и помолодевший, медленно, поскрипывая каждой ступенькой и держась за красные столбики, взобрался
— Оце... Оце...
И больше ни слова.
Петрусь Журбенко с Галей стояли рядом. Мокрая человеческая одежда исходила паром. Петрусь видел, как запали под бровями атамановы глаза. Шутил он недавно об гетманстве или в самом деле надеялся? Почему же молчит?
Гультяи притихли. Полагали, что атаман требует полной тишины. Гул откатился за голые вербы и за возы. В подворье воцарилась тишина. Только где-то подальше менджуны расхваливают товары и в конюшне горячий батьков жеребец бьёт копытом деревянную стену.
— Говори! — настаивали передние.
Он откашлялся в усы. Потом сгрёб их пальцами. В другой руке — сабля. Вдруг взмахнул ею:
— Что говорить! Слать гонцов!
— Верно! — поддержали отдельные голоса тех казаков, которые мало думают, но много орут. — Всё уже послали! Одни мы...
Онисько стал выше ростом:
— Я говорил! Слава гетману Мазепе!
Ониська поддержали уже более дружные голоса. Но с вала заорали иное. Гул прокатился подворьем. Гетмановых адгерентов перекрыл рёв:
— Предательство!
Пистоль непроизвольно выстрелил в небо — Онисько обратился за помощью на крыльцо:
— Говори, батько!
Люд замер. Батько быстро отрезал:
— Посылать к царю! Не по пути с Мазепой! Так думаю... Оце...
Раздался гул одобрения. На валу полетели вверх шапки. Кто-то заплясал. Приумолкли многочисленные гультяи, только что кричавшие славу гетману Мазепе.
Подмигнув нескольким окружавшим его товарищам, рыжий Кирило заревел в один голос с ними:
— Новый гетман нужен!
Закричали не малыши — прислушаешься. Крик дошёл до валов, возвратился:
— То рада скажет!
У Кирила всё продумано наперёд:
— Разве в раде с медными лбами? И там люди. Батько Голый — наш гетман! Слава!
После кратковременного недоумения захохотали:
— Наш атаман? Га-га-га!
Петрусь видел, как батько на крыльце наигранно вздрогнул, словно впервые услышал о возможности своего гетманства.
— Слава! Слава! — надрывались единомышленники Кирила.
Атаман замахал руками:
— Нет! Нет! Оце... Братове... Какой я гетман?
Товариство воодушевилось. Ах вот как! Ну что ж...
Отмахивается батько — таков обычай.
— Не прибедняйся! Не мешком из-за угла пришиблен! Есть ум!
— А где клейноды? Где попы? — засомневался немолодой богобоязненный человек, хватая соседей за рукава, да Кирило и ему:
— Будет сила — всё будет! Слава гетману! Слава!
Такое мощное «слава» наполнило весь двор и выскочило за валы, что батько Голый поднял саблю: