Полубородый
Шрифт:
Я долго просто смотрел на платок. У нашей матери была узенькая ленточка из такой же ткани, в сундучке, где она хранила свои сокровища, и эту ленточку она вплетала в волосы только по большим праздникам, собираясь в церковь – на Пасху или на Троицу. Хотел бы я знать, кому теперь досталась эта ленточка.
Я не хочу этого знать.
Ткань была слишком ценной для свиного корыта, такая атласная, как кожа новорождённого ребёнка. Как только мне пришло в голову это сравнение, я испугался. Я как-то слышал в одной проповеди, что все пророки пугались, когда предвидели будущее.
Я пять раз повторил Отченаш и ещё к этому «Sancte Michael Archangele, defende nos» [13] . Чтоб наверняка. И только после этого развернул платок.
Детское тельце было обложено сухими листьями, как Матерь Божья на алтарной росписи в её часовне. На первый взгляд в девочке всё было так, как и должно
13
«Святой Архангел Михаил, защити нас» (лат.).
Господин капеллан как-то прочитал на проповеди стихотворение «Пустите детушек ко мне». Он рассказал, что души мёртвых детей располагаются в раю на цветущем лугу и цветы можно рвать сколько угодно, они снова отрастут. И они там играют целый день, иногда туда заглядывает Спаситель, кладёт им на головки свои ладони и благословляет их. И не надо горевать по детям, говорил господин капеллан, они там счастливы. Но на этот луг попадают не все, только те, кого успели окрестить перед смертью. А остальных хоронят не в освящённой земле, а под свесом церковной кровли. Некрещёный младенец не избавлен от первородного греха, поэтому его не допускают в рай. Но и в ад ему тоже не полагается, потому что он ведь ещё не сделал ничего плохого. Для таких детей есть специальное место, называется Лимбус, там всегда темно, но это никому не мешает, там не испытываешь боли и вообще ничего не чувствуешь. Я это понимаю так, будто играешь в прятки, а тот, кто ищет, должен закрыть глаза и никогда их больше не открывать. Я не могу это представить себе вполне, но ведь для того и есть церковь и священники, уж они-то знают, как правильно.
Вообще-то.
Новорождённая девочка не могла быть крещёной, по-другому не сходится, ведь кто крещён, тому место на кладбище, а не в корыте для свиней. Должно быть, это ребёнок кого-то из братии, я так подумал, ведь то и дело появляются слухи, что не все монахи такие безгрешные, какими некоторые из них притворяются, а ребёнка сделать недолго, как показывает история с Лизи Хаслер. Возможно, подумал, мать просто положила грудничка ночью у ворот монастыря. Но ведь монастырь такое место, где нельзя иметь детей, это навело бы обычных людей на неправильные мысли. Поэтому, может быть, аббат и приказал приору позаботиться о грудничке, чтобы не вводить людей в соблазн, а приор тогда…
Полубородый говорит: «Есть такие вещи, о которых лучше вообще не думать».
Если упустить момент крещения человека, говорит Лауренц, то он навсегда пропащий, но я подумал: чтобы помочь кому-то, надо испробовать всё, и может быть, всё-таки можно наверстать. На свете столько людей, и вряд ли на небе успевают про каждого вовремя сделать точную запись, как келарь ведёт учёт окорокам. Может, подумал я, эта маленькая девочка ещё успеет проскочить, я даже верю, что она проскочит, хотя мне об этом никогда не узнать. Если Хубертус может произнести наизусть всю мессу, я подумал, что как-нибудь уж наскребу слова для крещения, я же не раз бывал на крестинах, а все говорят, что у меня очень хорошая память. Ego te baptize in nomine patrus et filii et spiritus sancti [14] . Святой воды у меня нет, но на краю сада стоит корыто с дождевой водой, и я его трижды перекрестил и потом окропил лоб девочки горстью этой воды. Вода потекла по её щекам так, будто она заплакала. Я окрестил её именем Перпетуя, это имя мой отец когда-то задумал для моей сестры, которой потом так и не появилось. Самая первая Перпетуя была мученица, её бросили на арену на растерзание диким зверям.
14
Крещаю тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа (лат.).
Мою Перпетую я похоронил в саду.
В этом году ещё не было снега, ведь пока что стоит ноябрь, но по утрам уже виден иней на траве, и за весь день так и
С башни послышался звон колокола, не маленького, который возвещал бы о чьей-то смерти, а среднего, который созывал на молитву. Но я не пошёл.
Приор не сам задушил девочку, как он и в трапезной не сам наливает себе суп, это делает за него монах. Тогда в Эгери, когда я его подслушивал, он тоже не сам отправился выспрашивать, кто может быть виноват в деле на Финстерзее, а поручил шпионить старому Айхенбергеру. Может быть, убийство он поручил кому-то из кухонной братии, они там умеют сломать карпу горб одним движением, и для них, может быть, не составляет труда убить и ребёнка. А может, то был брат Финтан, но скорее всё же нет: тот бы получил от этого удовольствие, взялся бы за дело грубо, и тогда остались бы следы. Или это взял на себя Хубертус. С него станется, если приор пообещал взамен сделать его послушником, а потом и монахом; на пути к пурпуру и к конюшне, полной лошадей, Хубертус был готов на всё. Правда, только при условии, что он исполнял приказание по правилу бенедиктинского послушания. В любом случае это был кто-то из монастыря, и его никогда не накажут, разве что потом, на Страшном суде. Никто не будет об этом знать, только приор и тот, кто это сделал. И я. Но я не хочу к ним принадлежать.
Обо всём этом я размышлял позже, но о том, что не пойду с этим к начальству и вообще больше никогда и ни для чего не пойду в монастырь, я знал сразу. У меня появилось такое чувство, что наша мать была тогда со мной и сказала: «Да, Евсебий, это правильно». Евсебием она называла меня очень редко.
От комьев холодной земли пальцы у меня заледенели и не разгибались, я боялся замёрзнуть насмерть, потому что теперь у меня не было места, где погреться. Шорш Штайнеман однажды на охоте нашёл незнакомца, замёрзшего или умершего от голода, точно уже нельзя было сказать, у него даже лица не было, его отъели звери. Дни теперь холодные, ночи тем более, до весны теплее не станет, но если бы я вернулся в спальню за своей верхней одеждой, то мог бы встретить приора. В конце концов мне в голову пришла одна идея, и я отметил: если покончил с послушанием, грешить становится от раза к разу всё легче.
Недалеко от входа в большой подвал стоит хижина, где келарь хранит головы сыра, их обязаны поставлять сюда монастырские крестьяне. На двери хижины висит тяжёлый замок, ключ от которого на поясе у келаря, но есть другой способ проникнуть внутрь; этот способ обнаружил Балдуин и выдал мне, потому что я хорошо смотрел за его свиньями. На задней стене хижины есть доска, висящая на одном гвозде, там можно протиснуться внутрь. Балдуин всегда проделывал в сырной голове небольшие дыры, чтобы подумали на мышей, но я отрезал себе целый ломоть, запасаясь дорожным провиантом, и стащил покрывало со свежих сырных голов. Послужит мне плащом. Правда, теперь я вонял сыром, но лучше вонять, чем мёрзнуть, да и вонь далеко не такая, как при чистке свинарника. Хорошо, что мне как бенедиктинцу запрещается владеть каким-либо имуществом, так что в монастыре осталась только моя одежда, да и той грош цена. Зато теперь у меня есть хабит.
Так начался мой побег.
Когда ты в пути один, у тебя много времени на раздумья, и я размышлял: вообще-то маленькой Перпетуе как мученице полагается попасть в календарь святых, в конце концов, она была невинноубиенной. Её следовало похоронить в монастырской церкви, а не в саду, она заслужила даже собственный алтарь, пусть и небольшой, просто место, где можно было бы ей помолиться. Она могла бы стать заступницей детей, для этого, правда, уже есть святой Николай и святой Квирик, но они были бы рады, если бы им помогал ещё кто-то. Время от времени и она совершала бы чудо, пусть маленькое, посильное для новорождённого ребёнка и лишь изредка большое, ибо если моё крещение ей помогло и она всё-таки попала в небе на райские луга, то она встретит там Спасителя, и если она его о чём-то попросит, он исполнит, просто так, из радости, ему это ничего не стоит. Но и этого одного достаточно, чтобы она не угодила в корыто для свиней.