Полукровка
Шрифт:
Да, все так. Но стоило ли жертвовать жизнью ради того, чтобы он не стал говнюком, как его биологические родители.
«Тебе не повезло, парень, тебя родили те, кто из этой дрянной породы», – говорил Пет-Роч.
Не повезло, но родителей не выбирают. И что теперь делать? Покойный Часовщик говорил, что надо бежать. А куда бежать? И как? Ведь не может же он взять всех, кто ему дорог, и увезти куда-нибудь в Тмутаракань. Никто не послушается. У всех есть какие-то якоря, которые держат на месте. И нужна очень весомая причина, чтобы эти якоря поднять.
И что делать? Ждать, что будет дальше? Бояться думать о том, кого убьют в следующий раз? Или бежать одному? Но ведь это не остановит тех, кому он нужен. Что делать?
Перед глазами снова возник Пет-Роч. Маленький и деловитый. С большими ушами, здоровенным носом и глазами, как у филина. Смешной в своей серьезности.
«Ты всегда был славным мальчиком. Но они тебя не отпустят», – сказал Часовщик.
Володя дернул молнию на куртке и сунул руку за пазуху. Туда, где висел на шнурке теплый камешек.
– Прости меня, Петрович, – тихо произнес он. – Прости. Я очень хотел быть хорошим мальчиком, но, видно, не судьба.
В горле поднялся комок. Глаза защипало. Володя заморгал, чтобы не расплакаться. И Часовщик, и папа, и Оля, и кое-кто еще готовы были пожертвовать собой, чтобы только у него все было хорошо. Пет-Роч уже пожертвовал. Вот только он, Володя, принимать такие жертвы больше не мог.
Теперь он точно знал: когда в следующий раз позвонит мать, он сделает все, что она захочет.
Глава 12
В университет он не поехал. Добрался до «Арбатской», вышел в город и заглянул в кафе, где вчера встретил папу. Надо было поговорить. Но того в кафе не было. И на звонки он не отвечал. Может, нашел какую-то работу и сидит на собеседовании.
Наверное, так, решил Володя и пошел на Старый Арбат.
В переходе растрепанный парень орал Цоя под гитару. Рядом от стенки к стенке болталась девушка с ультрамариновыми волосами и такими же ресницами и, покачиваясь в такт песне, предлагала прохожим пустую шляпу.
Володя честно вывернул карманы. Девушка подмигнула, словно на какое-то мгновение между ними возникло чувство общности. Он не стал к нему прислушиваться и выскочил наверх. Через минуту уже шагал по главной пешеходной улице столицы.
Папа не перезванивал. Вообще никто не звонил. Володя вынул телефон из кармана джинсов и посмотрел на дисплей, опасаясь, что пропустил вызов. Но экран был девственно чист.
Сунув телефон в карман куртки и придерживая его рукой, чтобы, если не услышит, почувствовать виброзвонок, Володя зашагал по мостовой.
Арбат жил своей жизнью. Работали торгаши, художники, музыканты и мимы. Гуляли студенты, забившие на пары, и гости столицы. Мимо проплыл сутулый бронзовый Окуджава в изгибах арки. С другой стороны остался странный памятник на пушкинскую тему, более напоминавший плохую статуэтку, сделанную дрянным литейщиком. Мелькнул «Макдоналдс».
Володя,
Он ждал только, что во вспотевших пальцах зазвонит телефон и он скажет то, что от него хотят услышать. И все будет хорошо. Хотя и понимал, что хорошо уже не будет. Хорошо было раньше. А что бы он сейчас ни сделал, так, как раньше, никогда уже больше не будет.
Володя шел по темнеющим улицам. Шло время. А телефон молчал. Наконец он спустился в метро. В подземке все время боялся, что пропустит важный звонок. Что мать позвонит, решит, что он ее игнорирует, и сотворит еще что-нибудь столь же страшное и омерзительное.
Она обещала, что он будет жалеть всю жизнь. И он будет. Потому что несчастный Часовщик, изгнанный своими за любовь к человеческой женщине, тихо живший в одиночестве и никому никогда не мешавший, теперь мертв. И мертв он только потому, что Володя пошел на принцип.
Теперь принципов больше не осталось. Только ноющая боль в сердце, тоска и усталость. Апатия. Пусть делают с ним, что хотят, только не трогают никого.
Выбравшись из метро, первым делом полез проверять пропущенные вызовы, но никто не звонил. Володя поискал глазами знакомый джип или хоть дворнягу с похожими на лопухи ушами, но никого не было.
Что, придется ехать к Тинеку в клуб? Но ведь она сама обещала перезвонить!
Чертова джинна, то появлялась по два раза на дню, а то пропала, будто не было. Или она решила довести сына до сумасшествия? Если так, то осталось немного. Как сказал бы папа: «Верной дорогой идете, товарищи».
Дома встретила мама.
– Ну, хоть ты наконец, – сказала с порога. – Дверь закрой, у меня руки жирные, я готовлю.
И убежала на кухню.
Володя закрыл дверь, снял куртку, ботинки. Помыл руки и прошел в кухню.
– А папы еще нет?
– Как видишь. Я уже волноваться начала. Тебя нет, папы нет. Оля звонила. Я думала, ты к ней поехал, а она говорит, что нет. Суп себе сам нальешь?
– Конечно.
Володя положил телефон на стол, еще раз глянув на дисплей, не пропустил ли что, и полез доставать тарелку. Стоило поднять крышку, как из кастрюли ударила волна ароматного пара. Мама никогда не варила большими кастрюлями на неделю, считая это неправильным. Папа, сколько помнил себя Володя, всегда работал, а мама всегда вела хозяйство. И она его действительно вела, а не просто сидела дома.
Наполнив до краев тарелку, Володя вернулся к столу. От горячего супа и домашнего уюта даже на душе стало немного теплее.
И тут же затрещал телефон. Володя вздрогнул. Дернулся было к мобильнику, но сообразил, что звонок противный, и это вовсе не тема убийцы крупного рогатого скота из оперы «Кармен».
– О, вот и он, – обрадовалась мама и побежала в комнату, к телефону.
Володя прислушался. Мама, ответив что-то, слушала теперь того, кто был на другом конце провода. Затем сказала что-то тихо и коротко и положила трубку.