Полукровка
Шрифт:
Она крепко держала Орека, положив ладони на его толстую руку, пока грубые пальцы Анхуса протыкали иголкой и ниткой плоть. Она не могла смотреть, в уголок рта скатилась слеза, поэтому она успокаивающе гладила кожу Орека маленькими круговыми движениями и рассказала им все.
История лилась из нее быстрее, чем речные пороги, Сорча едва останавливалась, чтобы перевести дух между рассказами о том, как ее схватили работорговцы, и как ее освободил Орек. Кара сочувственно кивала, как будто в словах Сорчи был какой-то смысл, ее глаза расширились, когда она услышала об их переправе
К тому времени, когда Анхус закончил ужасную работу и перешел к порезу на лице Орека, Сорча добралась до того дня, когда следопыт-орк устроил засаду на них у реки.
— Он был крупнее и быстрее, но Орек держался стойко, — сказала она им, с гордостью глядя на своего спутника сверху вниз. — Я думаю, он мог победить, но я отвлекла его.
— Ты вытащила его из реки. Я бы назвала это победой, — съязвила Кара.
Сорча издала неопределенный звук. Она не скоро забудет сверкнувший нож следопыта перед тем, как тот вонзился в бок Орека.
Рука на ее плече заставила Сорчу подпрыгнуть. Она поняла, что дрожит, и Кара посмотрела на нее сверху вниз, озабоченно нахмурившись.
— Я думаю, вам обоим пора отдохнуть.
— О, нет, я присмотрю за ним…
— Он еще несколько дней ничего не сможет делать. Приляг и отдохни. Тебе понадобятся силы, чтобы ухаживать за ним.
Отказ снова вертелся у нее на языке, но когда она посмотрела вниз на Орека, то увидела гладкость его лба и ровный ритм дыхания. Теперь он действительно спал, на некоторое время избавившись от боли, и она знала, что маковое молоко продержит его в таком состоянии еще несколько часов.
— Хорошо, — наконец согласилась она.
Когда Кара ушла за кувшином воды, Анхус сказал ей:
— Нужно сделать кое-что по дому, так что тишины не будет.
— Я не думаю, что это помешает мне, — ее глаза щипало при каждом моргании, и только упрямство удерживало ее на ногах.
Вскоре Кара вернулась с чистой тряпкой и керамическим кувшином, полным воды. Убедившись, что у нее и Орека есть все, что им понадобится на ближайшее время, пара ушла, закрыв за собой дверь стойла.
От облегчения у Сорчи чуть не подогнулись колени, но она заставила себя продержаться достаточно, чтобы снять испачканную одежду, ополоснуться водой и обтереть себя тряпкой, надеть чистую рубашку и бриджи. Она собрала оставшиеся у них одеяла и разложила их рядом с Ореком.
Сорча легла, любуясь широтой его массивных плеч. В мягком свете сарая она могла разглядеть шрамы, которые усеивали и перекрещивали его спину, историю, которая говорила о тяжелой жизни.
Ее тело почти растворилось в мехах и сене, но она не смогла удержаться, чтобы не распутать несколько клоков на длинной гриве его волос и заплести короткую косу.
Сон настойчиво овладевал ее разумом, как зов сирены, затягивающий на дно.
Прежде чем сдаться, она придвинулась немного ближе, положив сжатые руки ему на спину. Его кожа горела, и она чувствовала каждый его вздох. Она позволила
Сорча проснулась намного позже с сеном в волосах и ватой во рту. Что ж, по крайней мере, так ей показалось. Она затуманенно моргнула, глядя на незнакомое стойло. Запахи и шум оживленного сарая были достаточно знакомы, но это были не конюшни ее семьи.
События предыдущего дня обрушились на нее, вызвав неожиданную волну паники в груди, и Сорча резко обернулась.
Орек лежал точно так же, как она его оставила, и глубоко спал, его дыхание было ровным. Кожа вокруг зашитой раны выглядела не воспаленнее и не краснее, чем когда она смотрела в последний раз, и Сорча вознесла безмолвную молитву Судьбе в надежде избежать лихорадки.
Она заглянула через его плечо, радуясь, что выражение его лица расслабленное.
Не в силах сдержаться, она провела рукой по его предплечью, успокаивая не столько его, сколько себя. Она так боялась за него, все еще боялась, что ему больно, или он не проснется. Сорча помогала своей матери заботиться о множестве больных братьев и сестёр и раненых конюхах, проводила много дней у постели больных, ухаживая, кормя и утешая. Но у нее всегда была помощь — тетя Софи была рядом и наблюдала за исцелением.
Здесь, сейчас, в незнакомом сарае, когда ее спутник тяжело ранен, Сорче пришлось признать, что она не в порядке.
Она сжала его запястье и похоронила эти мысли глубоко в сознании. Беспокойство и нерешительность никому не помогали, и в свете — она покосилась на высокое окно на фронтоне сарая — ближе к вечеру ей было довольно стыдно за то, как она вела себя вчера и как справилась в сложившейся ситуации. Вернее, не справилась.
Глубоко вздохнув, Сорча легла на спину и потерла глаза, пытаясь прогнать затянувший голову туман и песок из глаз.
— О, нет, ничего подобного, — сказала Кара, подбегая к двери стойла. Она открыла ее и ворвалась внутрь с подносом, на котором было что-то теплое и вкусно пахнущее. — Я знаю, что ты не спишь, так что оставайся в таком состоянии, пока мы не напичкаем тебя едой. Потом ты снова сможешь поспать.
— Я уже проспала весь день, — слабо запротестовала Сорча, принимая еду. Она никогда не была горда своим хорошим аппетитом, что доказывал щедрый зад.
Кара отмахнулась от ее слов, прежде чем наклониться, чтобы осмотреть Орека, не прикасаясь к нему.
— Ты устала до костей, — сказала она, снимая повязку, пропитанную травами, которую они наложили на рану прошлой ночью. — Я полагаю, ты все еще уставшая. Просто хотела убедиться, что ты поела перед тем, как снова лечь спать.
— Я ценю это, — сказала она с полным ртом теплого хлеба, намазанного маслом. Гороховый суп, который стоял на подносе, был сытным, соленые куски мяса — восхитительными, и Сорча забыла о хороших манерах.
— Пожалуйста, дай мне знать, как я могу отплатить тебе, — сказала она, прожевав и проглотив. — Твоя доброта…