Полундра!

Дельсат Владарг

Гладко было на бумаге… У повара обнаруживается совсем не поварская прыть, да еще и группа поддержки, так что через несколько минут в лесу разгорается настоящий бой, а вот я вдруг чувствую холод внутри. Сердце будто обрывается, сигнализируя о страшной беде, но о любимой я не думаю, мне кажется, что гад убегает, и в тот же миг я устремляюсь за ним.

Что-то сильно бьет меня в грудь, я лечу на землю, даже не определив тот миг, когда все меняется. Вдруг становится почти совсем тихо, только слышатся чьи-то голоса. Не слышно ни канонады, ни стрельбы, ни яростных команд. Я поднимаю голову, обнаруживая себя на поляне в совершенно

другом лесу, но это неважно — совсем недалеко от меня поднимается с земли любимая. Я буквально прыгаю с места, чтобы обнять ее, прижать к себе и закрыть от всего мира. Потом разберемся, как это возможно.

Кэти

Меня списали в летнабы, потому что побилась я сильно при посадке, хотели списать, но новенькая не дала. Расспросила меня, показала что-то комэска, и меня передумали списывать, поэтому мы летаем вдвоем, а на земле нас наша лапушка ждет, поэтому каждый раз я знаю, что просто обязана вернуться. А вот подруга моя решает иначе.

— А что ты делаешь? — спрашиваю я ее.

— Мы с тобой можем погибнуть в любой момент, — строго глядя мне прямо в глаза, жестко говорит она. — Малышка останется одна.

— Поэтому мы не имеем права погибать? — интересуюсь я просто, чтобы что-то сказать.

— Нет, — вздыхает она. — Я ее запишу своей дочерью. Если не погибнем, то сама выберет, а если все же… То будет членом семьи сотрудника НКВД. Ты знаешь, что это значит?

— Знаю, — киваю я, потому что это, конечно, не секрет.

У малышки будет не просто детдом, а, возможно, новая семья, ну и много чего еще хорошего в жизни. Подруга права и очень правильно делает, просто я не ожидала от нее такого… Но мы продолжаем летать, нас прикрывает любимый подруги, отчего мне как-то спокойнее делается.

Это случается неожиданно — весь полк выстраивают на поле, и командир ставит задачу сразу всем, а моя подруга мрачнеет. Я знаю почему — ее милого вызвали в Москву, так что мы сегодня без прикрытия получается. Ну да ничего не поделаешь, приказ есть приказ и у него, и у нас.

— Товарищи, цель чрезвычайно важная, потому идем все, — жестко говорит наша командирша.

Знаем мы, что это за цель, там уже две эскадрильи штурмовиков легли, теперь, значит, наша очередь. И чует мое сердце, этот вылет у нас последний. Кажется, и подруга моя что-то такое чувствует. Она разблокирует управление в моей кабине, затем берет меня за локоток, уводя к нашей малышке. К нашей Танюшке родной. С ней мы и сидим до самой ракеты.

— Мамочки… — она обнимает нас на прощанье. — Я буду помнить вас всегда… И если… Если… Я у вас есть!

— Не плачь, Танечка, все хорошо будет, — говорю я ей, а у самой слезы дождем льются.

И вот мы летим всем полком, а предчувствие мне говорит, что идут последние минуты моей жизни. Что же, я отомстила фрицам за моих родных, а за меня отомстят другие ребята и девчата. Сколько бы нас ни убивали, победа все равно будет за нами! Я просто знаю это.

— Над целью! — сообщаю я в переговорную трубу, только сейчас поняв: что-то не так.

И в этот самый момент зажигаются, кажется, тысячи прожекторов и будто воздух взрывается — десятки пулеметов и орудий, взрывы со всех сторон, подруга моя маневрирует, пытается вырваться из конуса света, а я кидаю вниз прихваченные с собой гранаты. Я понимаю, надо бомбить, потому что мы все равно ничего не видим. Тут вдруг мне становится очень

больно — ноги будто отрывает, я дергаю руками, сбрасывая сразу все бомбы и кричу от раздирающей меня жуткой боли, но тут что-то взрывается прямо под нами, становится очень горячо, и я падаю. Просто падаю наземь, не в силах пошевелиться.

— Что это? Где мы? — сипит моя подруга, а я привстаю, чтобы оглядеться.

Вокруг расстилается полянка, укрытая зеленью, невдалеке шумит лес, а прямо передо мной… Мамочка! Папочка! Аленушка! Я взвизгиваю, резко подпрыгнув, чтобы обнять их. Нас убили, я понимаю это, но вот сейчас я могу обнять моих родных…

Гарри

Внезапно оказалось, что фрицев я, любимую защищая, набил видимо-невидимо и мне за это положены плюшки. Вот и вызвали меня в самую Москву — за плюшками. Очень мне не хотелось оставлять любимую одну, ну да приказ есть приказ. Понадеявшись, что ничего не случится, улетел я.

Смерть любимой я почувствовал. После награждения, готовясь лететь обратно, ощутил я, как захолодело сердце. И будто бы мир рухнул вокруг меня, но в тот момент я еще не понял, что произошло. Залез в самолет, отправившийся на родной аэродром.

Мы летим ночью, а я чувствую боль, просто разрывающую меня боль в душе, молясь только, чтобы она уцелела. Пусть без рук, без ног, но жила. Весь я в этой мольбе, потому полет проходит незаметно. Выпрыгнув из самолета, я несусь со всех ног к разъездной нашей машине, но встречает меня комиссар. Он долго смотрит в глаза, вздохнув, и я понимаю — нет на свете моей любимой. От этого я просто вою. Вою от боли, в меня вливают спирт, укладывают спать, а там она. Та, без которой я не умею жить.

Но мне нужно отомстить, мне очень нужно! И я вылетаю на охоту, ведь фрицы должны заплатить за все! Мне пытаются запретить, но куда там… Я лечу, поднимаясь над тучами, рассказывая нашим по радио все, что вижу. Вот такая разведка получается, вот только фрицев нет. Попрятались, что ли, гады? И вот тут я вижу эти пять самолетов — четверо явно защищают одного.

— Вот вы где, гады поганые! — ору я, не помня себя, срываясь затем в пике.

Тот, кого защищали, даже хрюкнуть не успел — очередь прошила его от винта до хвоста, и он ссыпался вниз, по дороге распадаясь на запчасти. И тут фрицы озверели, как накинулись на меня толпой, мешая друг другу. Я матерюсь и кручусь, потому что это мой последний бой. Мне жить без милой совершенно незачем, и я стреляю. В глазах темнеет от перегрузки, в меня попадает, но машина жива еще, дышит, поэтому я бью их, сколько могу бью.

Самолет уже горит, теряя высоту, и тут я замечаю внизу, прямо на летном поле какого-то фрицевского аэродрома, легковые машины и кого-то рядом с ними. Туда я и направляю свою горящую машину. Напоследок хотя бы еще кого-нибудь убью! Но я не сгораю в огне, а вдруг падаю на землю. Очень мягко падаю, так и не скажешь, что с высоты.

Приподнимаю голову и вижу — много народа вокруг. Матросы, которых можно угадать по бескозыркам, солдаты, девчата даже… Вон санинструктор, а вот… Обнимающаяся с удивительно похожими на нее людьми стоит моя любимая. Весь мир исчезает для меня, с ее именем на губах бросающегося к ней. Стоит нашим рукам и губам соприкоснуться, как все вокруг будто вспыхивает. Яркая, даже очень, вспышка, как от зенитного прожектора, ничуть не отвлекает нас друг от друга. Любимая… навсегда.