Полынь - трава горькая
Шрифт:
Она поняла, что постоянно говорит с ребенком, это пришло, как озарение. Вернее, не разговор, а связь, ее мысли были адресованы ему, и она точно знала, что ее слышат! Понимают. И она, как мантру, повторяла любимую фразу Сергея: "Все будет хорошо, все будет хорошо…"
Не заметила, как уснула, разбудил другой врач, молодой высокий красавец с тонкой, искусно выбритой монгольской бородкой. На доктора встрепенулись все женщины в палате, зашебуршились, поправляя волосы и халаты. Он великодержавно проигнорировал эти приготовления, ни с кем не заговаривая, подошел
"Все будет хорошо… все будет хорошо…" — билось в мозгу Нины, он же не скажет, что она потеряла ребенка. Живот под ладонями снова окаменел.
— Все хорошо, не смотрите на меня с таким ужасом, — улыбнулся врач, — Я буду наблюдать за вами, Нина… — он заглянул в карту, — Нина Андреевна, зовут меня Константин Михайлович.
Он отвернул одеяло, отодвинул руки Нины, пощупал живот, неодобрительно качнул головой.
— Расслабьтесь, так нельзя… У вас угроза выкидыша, небольшое отслоение, но процесс обратим при соблюдении постельного режима. Анализы хорошие, спровоцировать угрозу могли смена климата, стресс, физические нагрузки. В вашем состоянии они противопоказаны. Также никакого самолечения травами, сейчас модно народная медицина, я категорически не советую. Вставать нельзя. Понаблюдаем вас, подберем схему сохранения.
— Спасибо, — Нина пыталась, но не смогла справиться со слезами, они поползли по щекам и за уши.
— А вот этого не надо, нервничать противопоказано в первую очередь, — врач присел на стул у кровати Нины. — В последние дни что делали? Не падали? Тяжелое не поднимали? Лекарства какие-то принимали?
— Нет, ничего такого… Плавала, на экскурсию ходила на Карадаг.
— В горы! По такой жаре.
— Я тогда еще не знала, — виновато прошептала Нина, соленые струйки снова потекли по щекам.
— Что же делать с вами? Успокоительное назначу, будете спать все время.
— Не надо, я сейчас… Я не буду…
— Муж ваш тоже беспокойный такой, сестер звонками замучил.
— Это жених, у нас… свадьба должна быть через месяц, даже меньше уже.
— А вот с этим не получится, вы ведь из Петербурга приехали? Обратный переезд в ближайший месяц противопоказан, ни поезд, ни машина, ни, тем более самолет. Если хотите сохранить ребенка.
Доктор взглянул с сочувствием, Нине стало стыдно, что о таком думает, сожалеет. Сейчас нет ничего важнее малыша.
— Расписаться наверное сможете и здесь, в посольстве, пусть жених справки наведет, пока мы вас сохраняем. — утешил он и поднялся, — ну, отдыхайте, главное не вставать и все будет хорошо.
Стоило доктору выйти из палаты, как началось оживленное обсуждение.
— Ты смотри, сколько времени беседовал, — удивилась очкастая блондинка, — а на нас и не глянул. Он всегда так, на обходе пролетом. Заведующий отделением! А с тобой вон как долго. Что значит из Петербурга! А ты правда оттуда?
— Правда.
— Хоть бы раз съездить, да куда теперь, — женщина погладила себя по животу, — третьего жду. А Михалыч строгий у нас. Уж как просят-молят пустить на отделение, хоть на лестницу, а он ни за что. Мужики под окнами
— Я зараз подывлюся, — наконец Нина увидела обладательницу зычного голоса, дородная молодая женщина в косынке и цветастой ночнушке прошлепала к окну. — Стоят.
— А может там мой? — кудрявая Зина тоже не утерпела, полезла с кровати, облокотилась о подоконник, потянулась открыть створку.
— Вот куда тебя несет! — очкастая последней подошла к окну, отодвинула Зину, высунулась, крикнула наружу. — В девятую палату кто?
— Мы в девятую!
Голос Сергея! А встать нельзя…Нина приподнялась:
— Это ко мне.
— Так их там двое, светленький и темненький, какой твой-то? — хихикнула Зойка.
Ответить Нина не успела, снова снизу Сережин голос:
— К Нине Кирсановой!
— Ты Кирсанова? — обернулась в палату очкастая. Нина кивнула. — Здесь она, — крикнула женщина, — все с ней хорошо и с ребеночком тоже. Но вставать им нельзя, месяц лежать надо, угроза выкидыша…
— Это что здесь происходит?! — распахнула дверь палаты медсестра.
— Сейчас мы, сейчас, это к новенькой жених, — застрекотала Зойка, свесилась в широко раскрытое окно, — а что передать Нине — то?
Снизу в ответ на всю улицу:
— Передайте, что я ее люблю!
Нина улыбалась и плакала, ничего с собой поделать не могла, да и не пыталась — видно организм просил этих слез, от счастья тоже плачут, а может, малыш нуждался в них.
" Он нас любит" — сказала она про себя и прислушалась — какой будет ответ, но малыш молчал. "Спит" — решила Нина и тоже закрыла глаза. Слова доктора успокоили её лучше всяких лекарств. Может быть она задремала, из полусна ее вывели звяканье посуды, металлическое тарахтенье каталки и громкий разговор.
— Вам третий стол, рыбный суп и запеканка.
— Суп не хочу, а запеканки побольше.
— Хочу — не хочу… У меня все по порциям рассчитано.
Зойка с кружкой в руках пошла к раскрытой двери.
— Как же, рассчитано, сами запрутся в сестринской, — пробубнила она себе под нос.
— Не ворчи, тебе вон вес надо сбрасывать, — очкастая показала на последнюю в ряду кровать, что у стены, — на Иришину долю возьми и для Нины, ей вставать нельзя.
— Хорошо теть Маш, а если Ира не будет, я ее порцию съем?
— Я тебе съем, ты к родам в слона превратиться хочешь?
— Чего это в слона? Может организм просит. У нашей новенькой чашки нет, ни ложки, ничего. Все ей давайте, — заявила она раздатчице. Та возникла в распахнутых дверях и начала отмерять еду по тарелкам.
Очкастая тетя Маша присела у дальней кровати, стала тормошить одеяльный кокон, из него раздалось невнятное мычание. Маша не отставала, отвернула одеяло, и Нина увидала еще одну соседку по палате — бледную блондинку с огромными темными кругами под заплаканными глазами. Худоба так искажала лицо женщины, что трудно было определить возраст, светлые волосы сбились в ком на одну сторону, руки тащили одеяло обратно, женщина сопротивлялась Маше.