Полжизни

Графиня такъ кончаетъ:

«Довольно вамъ, м?дв?жатникъ, сид?ть въ своей берлог?. Л?томъ вы должны двинуться. Можете даже и раньше. Я собираюсь на воды. — И вамъ бы немного пол?читься… отъ суровой морали и разныхъ другихъ недуговъ. Вы знаете теперь, какъ мы съ Колей живемъ зд?сь. — Въ моихъ письмахъ все можно найти, хотя я и р?дко пишу, а въ вашихъ ничего не видно. Наташу вы неум?ренно расхваливаете. Не къ лицу намъ съ вами такая сантиментальность.

«Ну, прощайте же. Жму вашу

руку и прилагаю свою старую физіономію, сд?ланную весьма курьезнымъ фотографомъ Анджьолини. Вообразите: онъ, вм?сто солнечнаго св?та, пускаетъ въ д?ло стеариновую св?чу.

«Ваша В»

По?ду-ли я? Зач?мъ? Зат?мъ, чтобы не б?гать отъ жизни? Теперь я врядъ-ли чего боюсь и въ прошломъ, и въ будущемъ.

Оставшись безъ нихъ одинъ, я совс?мъ застылъ, и сдается мн?, что въ эту-то минуту и надо бы начать подводить итоги, хоть для памяти, на всякій случай, коли не для бол?е возвышенныхъ ц?лей.

Будь я сочинитель, я бы уже началъ за?дать чей-нибудь чужой в?къ. Гд?-то читалъ я, что средняя жизнь русскаго сочинителя—35 л?тъ; а мн?,—вотъ уже второй м?сяцъ пошелъ, какъ стукнуло ц?лыхъ тридцать шесть. Подбираюсь къ сорока годамъ; а тяжести ихъ все еще не чувствую, точно будто съ юныхъ л?тъ водплъ мазурки на балахъ, и ничего иного не испытывалъ, кром? пріятной испарины.

Оттого, что живу-то я, что называется живу — не больше десяти-дв?надцати л?тъ. И какой же я былъ вьюнецъ, когда у меня за плечами уже сид?ла четверть в?ка! Пріятно даже вспомнить..

А между т?мъ, всегда я былъ старше возраста. Отецъ продержалъ меня ц?лыхъ три года въ приходскомъ училищ?, и въ у?здное попалъ я уже куда какимъ верзилой, первымъ силачемъ считался и по наукамъ угодилъ бы во второй классъ: да родительская воля изрекла свое самодержавное слово, и зас?лъ я въ первый, чуть не за букварь. Такъ первымъ ученикомъ и просид?лъ три года. Посл? того и въ гимназіи-то такимъ же точно манеромъ. Первокласники были — мелюзга-мелюзгой; а я и рожей, и складомъ смахивалъ чуть не на «богослова» изъ семинаріи. Ну, да тутъ особая причина была: латыни не зналъ. Такъ я и студентомъ-то очутился опять-таки на возраст?, л?тъ двадцати безъ малаго. Одно слово — не торопился и усп?лъ-таки вобрать въ себя всякую казенщину. Отъ меня за три версты отдавало гимназистомъ. Это, въ мое время, особый былъ запахъ: онъ и въ университет? не пропадалъ совс?мъ-то.

По «недостаточности» попалъ я на второмъ же курс? въ п?вчіе, хотя басу у меня никакого и въ помин? не было, а фигура только им?лась басистая.

И вотъ какъ это вышло: въ казенныя я угодить не могъ потому, что факультетъ выбралъ дворянскій… въ камералисты пошелъ. Тогда этотъ разрядъ былъ внов?. Сд?лалъ я такъ изъ форсу, а думалось мн? въ ту пору, что не вс?мъ же, въ самомъ д?л?, въ лекаря идти, надо кому-нибудь и хозяйствомъ заниматься, благо у насъ, на Руси, земля обильная. Ну, и поступилъ въ «камералы», какъ ихъ въ шуточку называли и медики, и юристы. Между своими-то я смотр?лъ, опять-таки, богословомъ, который перешелъ ужь и «великовозрастіе», какъ семинаристы говорятъ. А камералисты были вс? жиденькіе, малол?тки, франтики, въ тоненькихъ въ обтяжку штанишкахъ, въ золотыхъ очкахъ, сюртукахъ ниже кол?нъ (такая тогда офицерская мода была), съ красной подкладкой подъ рукавами; совс?мъ убогій народецъ по части «занятій», какъ говорятъ гимназисты.

Немудрено,

что между ними я сталъ выше вс?хъ головой, и въ прямомъ, и въ переносномъ смысл?. И программа-то перваго курса подходила подъ калибръ слушателей. Всего два главныхъ предмета стояло въ ней; а остальное — такъ, всякое дрянцо: французскому языку даже опять чуть не съ азовъ обучали. Сдалъ я экзаменъ. «на пять съ плюсомъ». Инспекторъ зам?тилъ меня. Тогда такіе порядки были, что передъ инспекторомъ вел?но было на улиц? стоять безъ фуражки въ будни, и съ рукой у кокарды треуголки — въ праздничные дни. И мн? приводилось такъ вытягиваться. Должно быть эта «свинья въ ермолк?», какъ его звали студенты, осталась отм?нно довольна моимъ внушительнымъ и вм?ст? благонам?реннымъ видомъ, больше, я полагаю, ч?мъ плюсами моего перваго экзамена.

Говоритъ онъ мн? съ благосклонностью, отпуская на вакацію:

— Вы не им?ете казеннаго об?да?

— Н?тъ, отв?чаю.

— Н?тъ ли у васъ голоса?

— Не пробовалъ.

— Поступайте въ п?вчіе: они пользуются квартирой… и столомъ, во вниманіе къ усп?хамъ и хорошему поведенію…

Мн? это было на-руку.

Первый годъ я, съ свид?тельствомъ о б?дности, пробился на сто-двадцать серебряныхъ рублей, предоставленныхъ мн? родителемъ. Попробовалъ искать уроковъ; но по необщительности ли характера, или потому, что много было въ город? и безъ меня охотниковъ получать купеческіе и чиновничьи полтинники — ничего я на первомъ курс? не нашелъ.

Дома, на вакаціи, мн? просто зазорно стало отцовскихъ денегъ. Онъ, по родительскому самодовольству, л?зъ изъ кожи, сколачивая мн? сто-рублевую стипендію. А у него отъ мачихи родился третій бутузъ; да моихъ «единоутробныхъ» было ц?лыхъ пять штукъ. Жалованья магистратскому секретарю въ у?здномъ город?, хоть и съ «благодарностями», на такую ораву не хватитъ.

За п?вчество я и схватился об?ими руками, сталъ сейчасъ же у соборнаго регента нотамъ учиться и на скрипиц? пилить, чтобы хоть слухъ-то свой немного оболванить.

— Вытяну-ли я хоть что-нибудь? спрашивалъ я неоднократно у регента.

— Больше вы, сударь, желудкомъ забираете; но когда нотамъ обучитесь, то, можетъ статься, и октаву себ? нагудите.

Ну, я и нагуд?лъ.

Когда, по прі?зд? съ вакацій, явился я къ университетскому регенту, коренастенькому медику-четверокурснику, изъ семинаристовъ, онъ, испробовавъ меня, сейчасъ же безъ запинки и выговорилъ:

— Весьма удовлетворительно-съ для второй октавы.

«Вторую октаву» пом?стили на государственные харчи въ п?вческой комнат? и предоставили ей, кром? того, об?дъ за студенческимъ столомъ, казенную баню и казеннаго цирюльника.

П?вчіе въ то время жили въ университетскомъ зданіи особнякомъ, «съ прохладцей», какъ про нихъ выражались студенческіе дядьки. И въ самомъ д?л? имъ было житье. Инспекторъ, по разъ заведенному обычаю, имъ покровительствовалъ, а стало быть и экономъ ублажалъ ихъ. Мерзостный былъ это челов?чишко, но такъ и л?зъ намъ въ душу, завтраками угощалъ въ «двунадесятые» праздники, пуншами поилъ, доставлялъ на иодержаніе казенные мундиры, даже въ комнатахъ приказывалъ не смолкой, а аптекарскимъ порошкомъ курить. Дишканты и альты набирались у насъ изъ учениковъ у?зднаго училища. Такъ и ихъ экономъ всячески ласкалъ, точно они были подъ особымъ благоволеніемъ начальства.