Полжизни

Боборыкин Петр Дмитриевич

Я не рванулся сейчасъ-же «умничать»; но не сразу разгляд?лъ, что о раціональномъ хозяйств? «по книжкамъ» нечего и думать, даже и на вольнонаемномъ хутор?. А — тогда «вольный трудъ» былъ модной игрушкой. Въ немъ чувствовалось предверіе эмансипаціи. Иные изъ фанфаронства, другіе изъ боязни торопились заводить хутора.

Кругомъ д?ло это не было уже внов?. Ближайшими сос?дями моими оказались тоже «агрономы», каждый въ особомъ тип?: ругательномъ и благожелательномъ. Ругательный типъ изображалъ отставной гусарскій майоръ ?едоръ ?едоровичъ Лессингъ. Мужчина онъ былъ круглолицый, ростомъ почти съ меня, моложавый, стройный. Ходилъ онъ л?томъ въ славянофильскомъ плать? собственнаго изобр?тенья, т. е. въ розовой рубашк?, б?лыхъ штанахъ въ сапоги и въ коротенькомъ парусинномъ пальтец?. Говорилъ онъ высокимъ теноромъ, р?зко, громко, всегда почти ругательно.

Лессинга — настоящего, онъ конечно не читалъ, но въ корпус? заглядывалъ въ учебники геометріи, почему и вообразилъ себя великимъ механикомъ и изобр?тателемъ. Все онъ строилъ и устроивалъ «по-своему», и даже изобр?лъ собственную соломор?зку. Д?ло у него, однакожь, спорилось, потому что онъ хоть и въ гусарахъ служилъ, а все-таки былъ «изъ н?мцевъ». Хутора свои (ихъ было у него ц?лыхъ три) онъ заводилъ щеголевато, на широкую ногу, хотя и не считался денежнымъ челов?комъ. Разум?ется, вс?хъ своихъ сос?дей обзывалъ онъ дураками и неучами; а меня съ перваго-же знакомства сталъ звать презрительно: «этотъ студентъ». Сос?дъ онъ былъ отвратительный: завистливый, мелочной, забіяка и ненавистникъ. Отъ него не раздобылся бы я гарнчикомъ овсеца на пос?въ, еслибъ былъ въ крайней нужд?.

Благожелательный сос?дъ, Павелъ Павловичъ Шутилинъ, ходилъ тоже въ русскомъ ополченскомъ наряд?, изъ себя былъ с?доватый степенный баринъ, съ овальнымъ лицомъ и ласковыми карими глазами. Говорилъ тихо, успокоительно и д?лалъ все, не то что исподтишка, а «подъ шумокъ». Онъ въ механики не л?зъ, но почитывалъ учебники политической экономіи, «сл?дилъ за идеями» и хозяйничалъ исподволь, толково, держась навыковъ хорошаго мужицкаго хозяйства. Меня онъ началъ нав?щать и бес?довать объ университетахъ. Въ его «себ? на ум?» было что-то пріятное, своего рода барская гуманность, или по крайней м?р? разсудительность и тактъ. Онъ не-прочь былъ дать «добрый сов?тъ» и подшучивалъ-таки надо мной, когда я въ первую-же запашку закобянился сначала насчетъ «рутинныхъ» пос?вовъ, а кончилъ т?мъ, что внялъ резонамъ Капитона Иванова.

Эти два агронома подмывали меня, и ихъ сос?дству я обязанъ т?мъ, что черезъ годъ всякія сомн?нія во мн? улеглись, и я пришелъ къ точнымъ выводамъ насчетъ того: чего д?лать не сл?дуетъ. Но ихъ общество, ихъ жены и дочери меня ни мало не привлекали, да и когда мн? было разъ?зжать «на тройк?», поставленной графомъ въ наше условіе? И л?то, и осень, и зима, и новая весна прошли такъ, какъ они проходятъ въ д?ятельномъ одиночеств? молодаго челов?ка, впервые столкнувшемся съ жизнью народа. Мужики (хоть я и орудовалъ вольнымъ трудомъ) всего больше меня наполняли.

Сторонушка выдавалась дремучая, по дикости, почти невообразимой. Въ двухъ верстахъ отъ меня д?вки и бабы до смерти забивали всякаго мужика, который встр?тится имъ, когда он? опахиваютъ деревню сохой. Изъ колдуновъ, напустившихъ «глазъ», выпускали «весь духъ», в?ря въ то, что больной, испорченный имъ, мигомъ выздоров?етъ. И среди этихъ-то туземцевъ «Огненной Земли» находилъ я моихъ героевъ-медв?жатниковъ, простыхъ и добродушныхъ, какъ малыя д?ти. Я поставилъ себ? задачей: знать, какъ «Отче нашъ» весь годовой обиходъ му-жидкаго хозяйства со вс?ми «его ужасами», какъ нынче говорятъ о западномъ пролетаріи, и узналъ его. Этимъ я обязанъ графскому хутору, гд? я ничего не изгадилъ, но ничего и не «усовершенствовалъ», а нашелъ, напротивъ, что все было заведено слишкомъ по-барски и въ такихъ разм?рахъ, что порядочнаго доходу давать не могло. Над?ясь на графа, какъ на порядочнаго челов?ка, я см?ло ждалъ его прі?зда, чтобы изложить ему мои отрицательные результаты. На хутор? я готовъ былъ просид?ть хоть еще пятъ л?тъ; но не сталъ бы зат?вать съ графомъ д?ла, еслибъ онъ, вопреки контракту, прогналъ меня и посл? перваго года. Кром? мужика и медв?дя съ ихъ берлогами, я на хутор? же узналъ и того зв?рька, который сид?лъ еще и во мн? самомъ. Не св?тская дикость моя меня разсердила, а моя городская наивность, книжный формализмъ и самодовольство школьника, глупый задоръ «оберъ-офицерскаго сына», воображавшаго, что онъ «красный», потому что читаетъ тайкомъ рукописные листки «Колокола», и сердцемъ не думавшаго никогда о томъ, какъ взять за рога чудище народной дрёмы и мужицкаго горя, какъ растолковать своимъ героямъ-медв?жатникамъ, что колдуна Акима колошматить бревномъ гнусно и нел?по, ибо тетушку Маланью не перестанетъ отъ этого бить «лихоманка».

XII.

Къ Петрому дню дождался я графа. Онъ опять изм?нился противъ прошлогодняго: кудерьки

на вискахъ кое-гд? блест?ли с?дымъ волосомъ, по об?имъ сторонамъ носалегли р?зкія черты; но вообще-то оиъ былъ все тотъ же видный баринъ, смахивающій на ярославца, и я нашелъ въ немъ даже большую юркость, ч?мъ въ первыя наши встр?чи. Должно быть мой отчетъ очень понравился ему своей откровенностью, а лучше сказать, — онъ уже тогда началъ свое «самосовершенствованіе»; только, вм?сто того, чтобы отказать мн?, онъ разразился въ похвалахъ и сталъ упрашивать меня не покидать его хутора.

— Какой у васъ умъ! повторялъ онъ, ходя со мною по полямъ, я просто въ восхищеніи! Я, признаюсь, боялся, что вы, какъ молодой студентъ, занесетесь, а вы меня же удерживаете!..благодарю васъ! Совершенно съ вами согласенъ: первое д?ло знать — чего не сл?дуетъ зат?вать. Я готовъ на всякую жертву; но глупо л?зть изъ кожи и пересаживать Англію въ наше медв?жье царство.

Ему (какъ я тогда еще зам?тилъ) хот?лось, прежде всего, выставить себя гуманн?йшимъ русскимъ «сквайромъ», готовымъ насаждать всякій прогрессъ вплоть до личнаго освобожденія крестьянъ. На эту тему мы съ нимъ обширно не толковали, но онъ самъ заговорилъ, что «если д?йствительно изъ этого что-нибудь выйдетъ», то онъ никому не уступитъ въ великодушіи и выкажетъ себя «дворяниномъ въ высокомъ значеніи слова».

Помню, когда онъ выговорилъ эту фразу я опустилъ голову: въ голос? его заслышались какіе-то «офицерскіе» звуки, какъ я ихъ опред?лилъ впосл?дствіи. Я ихъ слыхалъ и потомъ, но подъ другой формой, когда графъ уже стыдился употреблять въ серьезъ слово: «дворянинъ». Въ этотъ же прі?здъ прорывалась и его, тоже офицерская, простота обращенія. Онъ вдругъ, ни съ того, ни съ сего, началъ мн? разсказывать, какъ онъ славно воевалъ подъ Силистріей и подъ Севастополемъ; осада, съ ея бойней, выходила у него чуть не балетомъ, съ заманчивой перем?ной декорацій, со стеклышкомъ ярмарочной панорамы, въ промежутокъ кутежей и пьяныхъ вспышекъ глупой отваги. Но фанфаронства не слышно было; не слышно было и бездушія, а такъ что-то гвардейское, стихійное, д?тское. И вдругъ онъ словно спохватится и скажетъ что-нибудь хорошее, но это хорошее взято точно совс?мъ изъ другаго ящика, откуда-то имъ вычитано, или заучено съ голоса, или же надумано уже впосл?дствіи, когда нельзя было все переворачивать военныя картинки «райка».

На второй день своего пребыванія на хутор?, графъ, условившись со мною ?хать на б?говыхъ дрожкахъ, ч?мъ св?тъ, смотр?ть всходы проса, что-то опоздалъ, такъ что я долженъ былъ его разбудить. Онъ ночевалъ, по собственному выбору, въ передбанник?, на с?н?, покрытомъ ковромъ. Подхожу къ двери и стучусь. Дверь заперта на внутреннюю задвижку. Слышу, — вскакиваетъ онъ врасплохъ, окликнулъ меня хриплымъ голосомъ и не сразу отворилъ дверь; я дожидался минуты дв?-три. Вхожу — и меня тотчасъ-же озадачило лицо графа. Онъ усп?лъ уже наскоро од?ться и облить всю голову водой. Лицо отекло и глаза смотр?ли воспаленно, щеки покрыты были особой бл?дностью, какой я у него не зам?чалъ до того. Поздоровался онъ со мною пріятельскимъ тономъ, но словно ст?снялся ч?мъ-то. На полу, около того м?ста, гд? онъ спалъ, стоялъ раскрытый погребецъ. Мн? показалось, что одинъ изъ граненыхъ графинчиковъ (безъ пробки) былъ пустъ, отъ графа, какъ-будто, шелъ запаха рома. Я подумалъ тутъ-же: — «Неужели онъ испиваетъ втихомолку?»

Графъ наскоро докончилъ туалетъ и чрезъ н?сколько минутъ вошелъ въ свою обычную тарелку; дорогой много и очень гладко говорилъ и о трехпольномъ хозяйств?, и о мельчаніи дворянскаго сословія, и опять объ «ней», т. е. крестьянской вол?. Онъ собирался д?йствовать въ губернскомъ комитет? и развивалъ мн? на словахъ свои будущія «записки и мн?нія». Я больше отмалчивался, видя, что онъ самъ блуждаетъ въ какомъ-то лже-либеральномъ туман?, а за свои «земельныя права» держится не хуже гусара Лессинга, который мн? уже отр?залъ разъ:

— Мн?, батенька, чортъ ихъ подери, вс? эти души-то хрестъянскія; я и съ хуторами не пропаду — иди они на вс? четыре стороны, никакихъ я обязательныхъ отношеній знать не хочу!

А годика черезъ три, сказать мимоходомъ, и онъ пошелъ въ посредники, учуявъ плохо-лежащія полторы тысячи рублей; да еще въ красныхъ очутился. — Графъ все говорилъ; а я, н?тъ-н?тъ, да и вспомню про утренній расплохъ и запахъ рома.

«Неужели, думалъ я, трясясь позади его на осяхъ б?говыхъ дрожекъ, у этого кровнаго аристократа (такимъ я тогда считалъ его) есть какое-нибудь ядовитое горе, и онъ заливаетъ его водкой, что твой посл?дній хуторской батракъ?»