Полжизни
Шрифт:
Мн? казалось въ ту пору, что у такого благовоспитаннаго челов?ка, говорившаго о севастопольской войн? языкомъ изящнаго и бойкаго адъютанта, не можетъ быть никакихъ затаенныхъ вещей: порока-ли, страсти, зазнобы или хронической душевной хандры.
Графъ опять заторопился; вс? мои хозяйственный предложенія на сл?дующую осень и зиму безусловно одобрилъ и на прощанье сказалъ мн?:
— Вы, однако, добр?йшій Николай Ивановичъ, подумайте немножко о себ?. Вамъ нужно осв?житься хоть нед?льку-другую. На Святки прі?зжайте погостить къ намъ. Мы проведемъ зиму въ Москв?. Графиня будетъ весьма рада съ вами
Вотъ все, что я отъ него слышалъ о жен?. Несмотря на свою словоохотливость, онъ до сигъ поръ не касался ни своего семейства, ни даже своихъ личныхъ житейскихъ испытаній. Онъ только разсказывалъ или резонировалъ, но не изливался. Изліянія пришли гораздо позже. Онъ даже ни разу не намекнулъ мн? на то, что и онъ учился въ университет?, и о своемъ Георгі? не упоминалъ. Меня это изумляло. Я думалъ: «полно, не совралъ-ли Стр?чковъ?» Но Стр?чковвъ не вралъ, и графъ былъ д?йствительно георгіевскій кавалеръ.
«Вотъ, говорилъ я про себя, проводивши своего «патрона», какую выдержку им?ютъ эти «господа»; не то, что нашъ братъ. В?дь поживи зд?сь графъ лишній денекъ, я бы, нав?рняка, сталъ съ нимъ разглагольствовать о собственной особ?; а моя особа нисколько не занимательн?е его особы».
Приглашеніе прі?хать въ Москву какъ-будто смутило меня. Вернулся я къ своему флигельку, огляд?лъ дворъ, нав?съ амбара, гд? я подъ-вечеръ бес?довалъ съ Капитономъ Ивановымъ, избы рабочихъ. Кухарка моя Фелицата вышла на заднее крылечко, собираясь идти доить «Пестренушку». Черезъ частоколъ видн?лось облако пыли, взбитой стадомъ; овцы блеяли, пастухъ щелкалъ своимъ веревочнымъ арапникомъ. Картина куда невзрачная, а меня схватило за сердце: точно я прощался со вс?мъ этимъ.
И отчего? Оттого, что графъ пригласилъ меня на Святки въ Москву. Слова: «графиня будетъ весьма рада съ вами познакомиться» — все еще звучали въ ушахъ. Я даже разсердился на себя. А между т?мъ впечатл?ніе сид?ло во мн? — я это чувствовалъ. «Что-же, я боюсь что-ли этой графини?» спросилъ я, входя къ себ? въ рабочую комнату и садясь у окна, хотя мн? нужно было идти на скотный дворъ дворъ распорядиться насчетъ годовалыхъ бычковъ.
Вспомнилъ я тутъ разговоръ со Стр?чковымъ о его тетеньк?. Мн? такъ ясно представился жестъ Стр?чкова, когда онъ сжалъ кулакъ, желая показать, какъ она держитъ въ рукахъ его дядю. Я даже повторилъ вслухъ его возгласъ — «Мраморная»!
Заходящее солнце заглянуло въ комнату красноватымъ отблескомъ и разлилось по большому некрашеному столу. На немъ у меня стояли разныя сткляночки и горшечки, вся моя немудрая лабораторія, гд? я смастерилъ кое-какіе анализы почвъ. На ст?н? вис?ла такая-же некрашеная этажерка съ книгами. Тутъ я просид?лъ столько зимнихъ вечеровъ, одинъ, при св?т? экономической ламночки, слушая храпъ Фелицаты, доносящійся изъ кухни. Это было единственное женское существо моего ежедневнаго обихода. И вдругъ я отъ общества Фелицаты, обрус?лой мордовки, л?тъ подъ пятьдесятъ, перейду въ общество графини! Почему-то я началъ вспоминать, съ какими женщинами водилъ бес?ду, и оказалось, что кром? Гоголевской исторіи за Булакомъ, у меня не было никакихъ, самомал?йшихъ столкновеній съ женщинами. Па мадамъ Стр?чкову я какъ-то особенно посмотр?лъ, больше какъ на курьезный экземпляръ. У сос?дей моихъ я могъ наткнуться на женское общество, и особаго смущенья и робости я не чувствовалъ, когда попадалъ къ нимъ. Жена гусара-механика лежала въ диванной, по разслабленному состоянію, и я до нея и не доходилъ совс?мъ; а
— Вы клубничное варенье предпочитаете, или малиновое?
Я предпочелъ клубничное.
Посл? того и не былъ больше у Шутилина.
Съ крестьянскими д?вками «медв?жьяго пансіона», гд? я завелъ столько пріятелей между мужиками, я непрочь былъ балагурить, приглашалъ ихъ всегда самъ «на помочь», или полоть просо, разсчитывался тоже самъ, у себя на двор?, и немало у насъ случалось см?ху, но особаго знакомства ни съ одной не сводилъ. Моя Фелицата даже начала тужить за меня, и, бывало, остановится въ дверяхъ, когда я пишу что-нибудь или читаю у большаго стола, постоитъ-постоитъ и начнетъ вздыхать:
— Все-то въ книжку читаетъ, скажетъ наконецъ, все-то въ книжку; хоть-бы на посид?лки по?халъ…. или денегъ жаль на пряники д?вкамъ? Да и такъ любая приб?житъ.
Я посм?юсь молча; она махнетъ рукой и завалится спать.
А въ Москв? ждала меня настоящая графиня, поди бол?е настоящая, ч?мъ ея супругъ. Такъ я объ этомъ задумался, что просид?лъ до сумерекъ у окна, и спохватился только тогда, когда Капитонъ Ивановъ, кашлянувъ въ руку, пришелъ спросить:
— Какъ въ разсужденіи завтрашней с?нной разметки, въ случа?, иаче-чаянія, дождливаго ненастья, полагать изволите?
Въ Москву эту я, въ конц?-концовъ, могъ и не ?хать. Меня никуда еще не тянуло съ хутора; но слишкомъ по-мальчишески было-бы отказываться отъ по?здки потому только, что тамъ сидитъ какая-то «мраморная» бука.
«Ну ужь это-то его сіятельство соврать изволилъ, р?шилъ я, что она весьма рада со мною познакомиться. Она, я думаю, и знать-то не знаетъ, — какой-такой на хутор? управитель». Въ первый разъ эта кличка слегка покоробила меня; и въ первый разъ-же я ее прим?нилъ къ себ?.
Шесть м?сяцевъ прошли до Рождества все въ той же обстановк?, но уже съ другой внутренней работой. Запахло-ч?мъ-то св?жимъ оттуда, сверху, изъ Петербурга.
«Она» была уже на чеку, приближалась, какъ чудище въ злов?щемъ туман?—для рабовлад?льцевъ, какъ-яркое солнышко въ радужномъ сіяніи — для сермяжныхъ зипуновъ. И мои медв?жатники загуд?ли, стали ко мн?-подсылать ходоковъ:
— Взаправду, аль н?тъ, Миколай Иваныч, баютъ воля будетъ?
Было что-то кр?пкое, возбуждающее въ воздух?, точно его переполнили озономъ. Впереди блест?ла какая-то общая радость, н?что слагающее обузу грязи и неправды даже и съ т?хъ, кто и не думалъ выходить изъ сословія душепріобр?тателей, какъ я наприм?ръ. Это уже не была мечта, блажь, либеральное мальчишество; чувствовалось, что «она» станетъ, не черезъ годъ, такъ черезъ два-три года, правдой и былью.
Ч?мъ-же передъ этимъ «мірскимъ» д?ломъ показалось мн? мое хуторское хозяйство? Пуст?йшей забавой, или поблажкой барской широкой мошн?! И то и другое — не стоило честнаго труда и головной натуги. Ну, какія тутъ «соломор?зки» и «зерносушилки», когда милліоны народа стояли на порог? своей скотоподобной кр?пости, когда у каждаго челов?ка съ душой дрожалъ внутри вопросъ: пустятъ-ли эти милліоны на вс? четыре стороны, какъ желаетъ того майоръ Лессингъ, «безъ кола, безъ двора» или дадутъ имъ клочекъ земли, утвердятъ и закр?пятъ въ ихъ в?ковой жизни общину?