Полжизни
Шрифт:
Р?звый слушалъ это съ глубочайшимъ вниманіемъ, опустивъ голову и закусивъ слегка нижнюю губу.
— Онъ прі?детъ съ дочерью графини? быстро спросилъ онъ. Она уже большая д?вица?
— Ей семнадцать л?тъ.
— У графини такая дочь — это изумительно! Который же ей годъ?
— Графиня л?тъ своихъ, кажется, не скрываетъ: ей тридцать восемь.
— Тридцать восемь, повторилъ онъ и, взглянувъ на часы, взялся за шляпу. Извините еще разъ, Николай Иванычъ, я вамъ, быть можетъ, пом?шалъ… Сб?гаю узнать, какъ графиня.
Онъ уб?жалъ, а я сталъ гляд?ть на него въ окно. При поворот? въ улицу, вся фигура его, блистающая на солнц?, заставила
«Жизнерадостный!»
Об?дать я пошелъ къ Пипо. День стоялъ ужасно жаркій. По дорог? я раздумывалъ о томъ, какъ бы устроить все безъ грязи и скандала. Я объ этомъ думалъ; да и кому же было думать, когда она объявила, что «ни о чемъ разсуждать не хочетъ и не можетъ». Слово «грязь» забралось въ мои соображенія, но я остановилъ ихъ ходъ. Я тоже не хот?лъ и не могъ обличать и обнажать… У меня у самаго было кое-что на душ? предъ т?мъ же графомъ, и предъ той же Наташей.
Пришелъ я къ тому выводу, что надо подождать и не вм?шиваться до т?хъ поръ, пока графиня совс?мъ не потеряетъ разума; а это врядъ-ли могло случиться, что бы она на себя не наговаривала.
Пипо оказался совс?мъ пьяненькій, и его болтовня куда не подходила къ моимъ думамъ; но зато онъ мн? разсказалъ, какъ д?лаютъ «maccheroni alla Napolitana» и такъ обстоятельно, что я могъ бы сейчасъ начать д?йствовать по его рецепту.
Жаръ поспалъ въ седьмомъ часу, и я пошелъ бродить по парку, миновалъ площадь съ краснымъ кафе и проникъ въ новую аллею, совс?мъ утонувшую въ густой т?ни. Тамъ было особенно хорошо. Черезъ четверть часа я опять вернулся къ площадк?, на которой экипажи поворачиваютъ, чтобы, прокатившись мимо кафе, стать противъ него. Я с?лъ на каменную скамью подъ деревомъ и смотр?лъ на этотъ, довольно-таки глупый способъ пользоваться катаньемъ. Коляски, фаэтоны и желтыя корзинки на колесахъ становились въ рядъ и барыни сид?ли въ нихъ, поглядывая по сторонамъ. Къ иныиъ никакихъ кавалеровъ и не подходило вовсе, а он? сид?ли себ?, точно восковыя фигуры. Лакеи, спустившись съ козелъ, заходили за экипажи и стоя группами, курили и болтали, нахально скаля зубы. И такъ-то съ?зжаются сюда каждый день одн? и т? же модныя синьоры: мн? это въ подробности разъяснилъ Пипо. Я ужь, конечно, больше забавлялся, ч?мъ вс? эти восковыя фигуры, сид?вшія въ экипажахъ.
Топотъ лошадиныхъ копытъ заставилъ меня обернуться къ алле?, около которой я сид?лъ, глядя не на нее, а по направленно большой площади передъ кафе.
Отъ площади катилъ низенькій четырехм?стный шарабанъ, запряженный двумя вороненькими клиперами, съ св?тлыми гривами, въ б?лой упряжи и еъ цв?тными перьями на холкахъ.
Правила ими — графиня. Да, это была она, сіяющія, бодрая, съ бичомъ и возжами въ рукахъ. Ея станъ обтягивало черное платье, все въ золотой матовой тесьм?. На голов? сид?ла уже не та шляпка, какую я вид?лъ утромъ, высокая-превысокая и совс?мъ назадъ; я зам?тилъ какіе-то бл?дные цв?ты и б?лый тюлевый вуаль. Рядомъ съ ней сид?лъ Р?звый, од?тый по-вечернему, но въ своей живописной гугенотовской шляп?. На задней скамь? пом?щались Коля и грумъ, во всемъ б?ломъ и съ с?рой шляпой, по итальянской лакейской мод?, сложа руки на груди.
Вся эта скачущая группа слилась въ одно ц?лое, нарядное, удалое, съ какимъ-то ужь русскимъ «чортъ побери», хотя все въ ней было иноземное, начиная отъ грума и кончая шляпкой графини. Ни сл?да утомленія не зам?тилъ я на лиц? ея. Она сид?ла грудью впередъ, ловко и красиво натянула одной рукой возжи и обернулась
Ненужность, нел?пость моего присутствія предстали предо мною, и, право, я сейчасъ же бы отправился домой укладываться, еслибъ я считалъ себя вправ? спасаться б?гствомъ. Я р?шилъ уже — стушеваться. Но ждать я долженъ былъ.
Совс?мъ почти смерклось, когда я подходилъ къ ?іllino Ruffi, но безъ всякаго нам?ренія зайти къ графин?.
Къ тому же я зналъ, что она еще не могла вернуться съ катанья.
— Buona sera, signor! окликнулъ меня хриплый женскій голосъ.
Я узналъ Марію. Она стояла за р?шеткой сада, взявшись об?ими руками за полосы чугунной р?шетки.
— Buona sera, отв?тилъ я.
Она меня остановила, просунувъ руку, и начала болтать. Сразу я ея никакъ не могъ понять. Черезъ минуту я догадался, что она говорить о графин?.
— Dolori, dolori, tanti forti dolori! завыла она, вздергивая плечами, такъ что голова совс?мъ уходила въ нихъ.
Этимъ т?лодвиженіемъ она, должно быть, хот?ла мн? показать, какъ сильны были страданія графини.
На это я ей съум?лъ сказать, что сейчасъ вид?лъ графиню въ парк?. Она нимало не сконфузилась и продолжала болтать, поглядывая все на мои рукава. Догадался я, что ее привлекаютъ мои золотыя пуговицы.
— Ріесіnо, ріесіnо! ткнула она въ одну изъ пуговицъ, и глаза ея, разноцв?тные и съ косиной, загор?лись жадностью.
Я ждалъ, что-то будетъ изъ всего этого заигрыванія?
— La signora, начала она опять лепетать…
Я схватилъ слово «passeggiata» и «lei», и сообразилъ, что она говоритъ о нашей утренней по?здк?.
Марія подмигнула тоть-въ-точь, какъ Пипо: «знаю-молъ я все, и ты долженъ мн? платить дань за скромность». Видя, что я храню вовсе не ласковый видъ, она продолжала изъясняться на своемъ гортанномъ тосканскомъ діалект?, и я очень явственно разслышалъ слова «il sig-norino biondo» и тотчасъ же сообразилъ, что это — Р?звый.
«Ахъ ты — дрянь этакая!» выругался я про себя, и давъ ей еще разъ ощупать мою запонку — повернулъ круто и перешелъ улицу.
— A rivederla, signorino! крикнула она мн? и почему-то пренахально захохотала.
За мной никто не присылалъ вечеромъ, и я не пошелъ въ ?illіnо Ruffi. Я сходилъ только въ городъ справиться, н?тъ-ли мн? писемъ на poste-restante. Мн? подали одно письмо — отъ Наташи. Огромный крытый дворъ почтоваго зданія былъ настолько осв?щенъ, что я прочелъ Наташино письмо подъ газовымъ рожкомъ.
Оно дохнуло на меня всей искренностью этой прекрасной д?вичьей души. Наташа и мн? говорила о впечатл?ніяхъ Парижа; но я не нашелъ ея фразъ «восторженными». Въ прокъ пошло ей все, что она читала одна или со мной, о чемъ я ей разсказывалъ… Удивительно даже вид?ть въ семнадцатил?тней д?вушк?, выросшей въ ея сред?, такую серьезную челов?чность, такое пониманіе высокихъ задачъ жизни. Ни о тряпкахъ, ни о бульварахъ, ни о Пале-Роял? н?тъ въ письм? никакихъ восторговъ. Она попала на лекцію въ College de France, она пос?тила вс? развалины 1870 года, она была въ рабочихъ кварталахъ, ей пріятно вид?ть, что народъ въ Париж?—сытый, хорошо од?тый, веселый, свободный.