Помни время шипов
Шрифт:
– Что случилось? – спрашиваю я.
– Впереди справа от нас русские бегают совершенно свободно и переносят что-то к себе на позиции. Выпустите-ка по ним парочку пулеметных очередей.
Когда я смотрю через оптический прицел, я тоже вижу это. Вот так наглость! Они бегают перед нашим носом как на учебном плацу во время занятий. Я целюсь и выпускаю в них несколько очередей. Я вижу, что попал. Но сразу после этого я уже сожалею об этом, так как фронт, который до сих пор был относительно спокоен, внезапно взрывается. Пауль прерывает завтрак и поднимается. Он уже услышал выстрелы и шум в воздухе. Русские снова обстреливают наши позиции, как будто они только и ждали сигнала. Что они снова планируют? Наступление или только привет к Новому году? Очевидно, все должно ограничиться новогодним приветствием, так как признаков большого наступления не было. Но для этого обстрел
– Вот тебе и раз! Снова начинается, – слышу я, как бурчит Пауль, и вижу, как он вздрагивает каждый раз, когда снаряд взрывается рядом с нашей дырой. Только спокойно, сделай глубокий вдох и не нервничай, уговариваю я сам себя, как я это обычно делаю, наверное, уже сотни раз. Ведь у «коллег» с другой стороны когда-то должны закончиться снаряды, проклятье. Но они у них все не кончаются. Сильный обстрел продолжается более часа. Затем он стихает, но они все равно с небольшими интервалами попеременно стреляют из минометов и пехотных орудий.
Время от времени я смотрю в оптический прицел, и то, что я вижу, меня совсем не радует. Русские, согнувшись, бегают туда-сюда, и с такой дистанции мы вполне могли бы в них попасть, но мы не можем поднять голову. Они точно держат нас под прицелом. Как только они замечают какое-то движение у нас, они сразу начинают стрелять в нас из пехотных орудий. Кроме того, где-то там впереди устроился их снайпер. Он хорошо спрятался, и мы не можем увидеть его даже через оптический прицел. Я замечаю его присутствие, только когда возле нас с громким щелчком начинают лопаться опасные разрывные пули, от которых у нас еще долго звенит в ушах. Как долго это еще будет длиться, пока мы сможем высунуть наши головы из укрытия?
Пауль, сидевший на корточках, поднимается и нагибается за мной. – Что ты задумал? – спрашиваю я его озабоченно.
– Больше не могу сидеть на корточках или стоять на коленях, от этого я сойду с ума!
Я могу понять Пауля, у меня самого такие же ощущения, но я чувствую себя ответственным за него, так как он у нас только с конца ноября и все еще несколько импульсивен.
– Все равно лучше оставайся внизу, Пауль, они следят за каждой головой! – говорю я ему.
– Мне хотелось бы выстрелить по ним, тогда мне стало бы лучше, – рычит он яростно и нагибается за пулеметом.
– Не дури! Если не происходит ничего особенного, то от твоей стрельбы никакого толку.
Пауль смотрит в оптический прицел и ругается: – Да ты только посмотри на этих наглых Иванов, как они там впереди просто пляшут. Давай! Выпустим, все же, в них хотя бы одну ленту.
– Нет, – решительно говорю я. – Другие тоже не стреляют.
Меня по-настоящему удивляет, почему это ему вдруг так хочется пострелять. Ведь он уже хорошо знает, что в этой ситуации это ничего не даст, самое большее, они нас заметят и станут еще сильнее обстреливать. Но он продолжает наблюдать через оптический прицел. Через некоторое время он взволнованно говорит: – Вот черт! Они там впереди ставят пару минометов у себя на позиции! – Где? Это уже интересно. Я отодвигаю Пауля и смотрю в прицел. Действительно! Русские открыто тянут вперед миномет. Для нас всех это станет новой опасностью. Автоматическим движением я навожу пулемет и хватаюсь за спусковую скобу. Ловлю цель и в этот момент я замечаю за метелью меховую шапку с винтовкой. Я рывком бросаюсь назад и тяну Пауля за собой вниз. Резкий щелчок почти разрывает мою барабанную перепонку и еще долго звенит под каской. Я бледен как мел, так как разрывная пуля русского снайпера пролетела совсем близко от меня. Только медленно кровь снова приливает к моему лицу. – Проклятье! Снайпер точно держит нас под прицелом. Мы не сможем добраться до пулемета, – ругаюсь я. – Но ты же знаешь, где он. Стреляй по нему просто вслепую, ведь высоту ты уже установил, – предлагает Пауль. Можно было бы сделать, задумываюсь я..., тут снаряд ударяет точно по краю окопа. Мы рады, что были в это мгновение внизу, иначе в нас наверняка попали бы осколки. В узком окопе мы лежим бок о бок как сардины в масле. На нас падают куски земли и снега. Мы осматриваемся. Снова повезло! Только два ящика с боеприпасами разодраны и посечены дырами от осколков. Потом внезапно просыпаются наши минометы и обстреливают исходные позиции противника. Пауль снова встает. Я все еще очень напуган. – Тебе жить надоело? – ворчу я в его сторону. – Хочу только посмотреть, что Иван теперь делает.
Пауль смотрит вперед. Резкий удар отбрасывает его назад к стенке окопа. На кожухе пулемета несколько царапин.
– Надеюсь, теперь ты доволен, – ворчу я. Похоже на то, что нам до наступления темноты придется не высовываться.
Лицо Пауля снова розовеет, и он делает глубокий вдох. – Мы должны выкурить этого типа! – говорит он страстно.
– Конечно, но как? Он там наверху всегда замечает нас раньше и стреляет сразу. Кроме того, я полагаю, что он не единственный снайпер там впереди.
Мы и дальше сидим, скорчившись, на полу окопа и глядим на промерзшие глиняные стенки. Наши выброшенные окурки нагромождаются кучкой на земле. Наши губы сухие и потрескавшиеся, и к папиросной бумаге прилипают маленькие лоскутки кожи. Пауль вытаскивает из своего рюкзака оранжевую масленку, в которой лежит кусок плавленого сыра и остаток американской свинины из трофейной банки. – Приятного аппетита! – говорю я, немного подтрунивая.
– А что делать? – Пауль пожимает плечами. – Я совсем не хочу есть, но так хотя бы время проходит быстрее, а чего нет, того нет.
После этого он вытаскивает свой охотничий нож, который хотел подарить мне, и отрезает кусок солдатского хлеба. Осторожно он намазывает его плавленым сыром. Потом он берет кусок и почти тоскливо жует его. Погрузившись в свои мысли, он рассматривает прекрасный нож и крутит его в разные стороны. Очевидно, он думает теперь о своем брате, который остался в Сталинграде. Пауль даже не замечает, что я встаю и осторожно выглядываю через бруствер. Я стараюсь не высовывать голову слева от пулемета, потому что знаю, что, по меньшей мере, один снайпер навел свою винтовку на пулемет. Впереди больше не бегает так много русских. Я не могу увидеть снайпера через свою оптику. Зато я замечаю две головы, спрятавшиеся за сугробом. Приглядевшись внимательнее, я вижу, что они лежат за хорошо замаскированным станковым пулеметом. Окрашенный в белый цвет защитный щиток лишь чуть-чуть выделяется на фоне сугроба. Я издаю тихий свист. – Что там? – сразу спрашивает Пауль. – Я обнаружил перед нами пулеметное гнездо! – На самом деле? Пауль снова хочет подняться. – Оставайся внизу! Достаточно, если один наблюдает, – кричу я на него. – Может быть, снайпера там уже нет! – Ты же и сам, похоже, в это не веришь. Если он уже однажды поймал в свой прицел, то не уйдет отсюда, пока не подстрелит нас.
– Но в тебя же он не стрелял!
– Так я ведь был с другой стороны от пулемета, или ты не видишь!
Что же это происходит с Паулем? – думаю я. Таким упрямым я его еще никогда не видел. Он снова хочет подняться.
– Да оставайся ты внизу, черт бы тебя побрал! – я в первый раз, с тех пор как мы вместе, по-настоящему ору на него. Я сержусь на него, потому что он так упрям, и думаю также об обещании, которое я дал Кате.
Пауль протестует: – Но я же не могу вечно сидеть на корточках или стоять на коленях, у меня уже медленно онемели ноги. Он опирается рукой на бруствер и начинает топтаться на месте с согнутой спиной. Я не могу запретить ему размять ноги. Пауль почти на голову выше меня, и по фигуре настоящий здоровяк. В узком окопе ему гораздо тяжелее двигаться внутри или долго задерживаться в нем, нежели мне.
Когда я снова бросаю взгляд на то место, где я видел русских пулеметчиков, то вижу, как две фигуры пробираются назад к своим позициям, а два человека остаются. Они меняются. Если бы не снайперы, я выпустил бы по ним несколько очередей. Но я не хочу рисковать и наблюдаю дальше. Так как оптический прицел соединен со стволом, я медленно поворачиваю весь пулемет на поворотной направляющей станка в сторону, чтобы видеть больше – и тут выстрел снова резко звучит в моих ушах. Я молнией падаю вниз и застываю. С раскрытыми глазами я вижу, как Пауль, будто пораженный молнией, падает рядом со мной и лежит на земле. Он, вопреки моим предупреждениям, все же поднялся. Растерянно я гляжу на дыру над его левым глазом размером с кулак, из которой струится темно-красная кровь, стекающая в каску и по лицу до самого рта. Его рот автоматически открывается и закрывается. Меня охватывает паника, и я изо всех сил пытаюсь перевернуть его тело на бок, чтобы кровь выливалась изо рта. Она устремляется на землю и образует лужу. Кровь из раны бьет так сильно, что я слышу тихое бульканье. Мои два перевязочных пакета, которые я раскрыл и прижал к ране, не дают результатов. Лужа крови в окопе все увеличится. Мои руки трясутся, а мои колени слабеют и дрожат. Я больше ничего не могу сделать, его лицо уже белое как снег. Попадание снаряда рядом с окопом заставляет меня вздрогнуть. Я складываю обе ладони рупором и кричу назад: – Санитара! Санитара! – Что случилось? – спрашивают некоторые в ответ.