Попаданец со шпагой-2
Шрифт:
«Подтвердить от меня во всех ротах, чтобы они с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки. Сказать командирам и всем офицерам, что отважно держась на самом близком картечном выстреле, можно только достигнуть того, что неприятелю не уступить ни шагу нашей позиции. Артиллерия должна жертвовать собою; пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор, и батарея, которая таким образом будет взята, нанесет неприятелю вред, вполне искупающий потерю орудий»
Умели
И палили (и, уверен, будут палить) в упор по наступающему врагу, русские пушкари. И умирали в следующие минуты на своих орудиях. Противник, только что получивший град картечи в лицо, пощады, как правило, не давал. И осуждать его за это трудно — только что чудом прорвался сквозь смерть и добрался до тех, кто эту смерть послал...
Запели трубы и валторны, призывая остатки Седьмой дивизии вернуться на место, предписанное по плану сражения, и полки, расцепившись с недобитыми французскими пехотинцами, стали откатываться на исходные.
Противник не преследовал. Пока.
Снова построив своих солдат в шеренги, французы поджидали подкреплений. Под огнём нашей артиллерии. Смыкая ряды в тех местах, где русские гранаты вырывали целые куски строя. Действительно — «эпоха железных людей». Хотя...
А когда было по-другому? Когда спартанцы защищали Фермопилы? Когда японские «белые помочи» шли на штурм Порт-Артура? Когда русские солдаты времён Первой Мировой, поднимались из «лунного пейзажа», оставленного германскими снарядами от их позиций и встречали в штыки атакующих немцев?
Когда наши деды в Сорок Любом Году бросались под гитлеровские «панцеры», форсировали под огнём Днепр и иже с ним, когда за день до Великой Победы гибли штурмуя Рейхстаг?
Любой солдат павший на поле боя и честно выполнивший свой долг до конца, заслуживает уважения. Даже вражеский.
И, если Бог всё-таки есть, то сложившему голову в бою воину должны проститься все его прежние грехи. Не может быть иначе!
Дивизия генерала Капцевича снова строилась для отражения атаки, батареи продолжали поливать смертью вражеские колонны, но ситуация складывалась тревожная. Недооценивать французскую линейную пехоту в бою нет никаких оснований. Что мужества, что умения у бойцов наполеоновской армии в достатке.
А Дохтуров не имел возможности отправить на усиление обороны атакованного участка ни одного штыка из состава Двадцать Четвёртой дивизии — её полки и так были «размазаны» по всему фронту, и, кстати, имели значительно более скромное минное прикрытие, чем то, что раньше находилось перед позициями Седьмой. Только иркутцы и сибирцы Скалона являлись неким резервом на этом месте сражения. Ну и конно-артиллерийская рота в двенадцать пушек...
Даже сквозь грохот орудий со стороны наплывающих синих шеренг совершенно отчётливо донёсся глухой рокот барабанов и высокие ноты запевших флейт — французские
Ох, и лихо же сейчас придётся нашей пехоте! Да и батареи потерять можем.
Несмотря на пушечную пальбу, на ружейный огонь егерей, синяя лавина неумолимо накатывала на русские позиции. Уже дистанция выстрела для гладкоствольных ружей — идут не останавливаясь, хотят врезать залпом с минимальной дистанции, наверняка. Уже жахнули встречным ружейным огнём наши пехотинцы — выдержали, идут.
Наконец остановились, получили вдобавок ко всему прочему шквал картечи от батарейцев, и только после этого вражеский строй окутался дымом выстрелов в нашу сторону.
В храбрости, в мужестве им не откажешь.
— Экие молодцы! — не удержался даже Дохтуров, когда французские ряды, ощетинившись штыками, рванули на порядки Седьмой дивизии. — Таким и проиграть не стыдно, а победить их весьма почётно.
— Всё-таки будем надеяться на победу, ваше высокопревосходительство, — отозвался начальник штаба корпуса, полковник Монахтин.
— Теперь всё в руках Божьих, Фёдор Фёдорович. Управлять этой сшибкой уже невозможно.
— Капитан Демидов! — угу, это уже ко мне. — Ваши ракеты готовы?
— Не извольте беспокоиться, ваше высокопревосходительство: через минуту после вашего приказа выстрелю в указанном направлении.
— Благодарю. Но пока торопиться не нужно — пусть драгуны потерпят.
Рукопашный бой... Наверное самое страшное и беспощадное, из всего, что случается на поле сражения. Почти не бывает лёгких ранений, разве что из тебя прикладом только сознание вышибут, а не череп размозжат. Штык, проникающий в тело, практически не оставляет шансов выжить. Особенно при уровне медицины этого времени. Просто умрёшь не сразу, а через несколько часов или дней...
Конечно, пуля, картечь или сабельный удар, тоже «гуманизмом» не отличаются, но в этом случае противник либо на приличном расстоянии, либо его уже пронесло мимо на «лихом скакуне» — добивать не будет.
А при встречном бое на штыках, правила «лежачего не бьют» не существует. Скорее наоборот: упавшего — добить, раненого (лёгкую добычу) — добить. И дело не в жестокости — во-первых глаза застилает от ненависти, а во-вторых — при первой же возможности этот самый раненый, в котором ненависти не меньше, чем в тебе, запросто может ударить в спину.
И каким бы мастером штыкового боя ты не был — дерёшься ведь не один на один: ну ладно, «сделаешь» ты противника с которым сошёлся «глаза в глаза», но ведь нет никакой гарантии, что откуда-то сбоку тебя не ткнут холодной сталью под рёбра... Выжить здесь — лотерея.
«... Надеемся только на крепость рук, на руки друга...»
Именно. На себя и на руки друга. Надеешься только на то, что твой однополчанин ещё жив и не позволит пырнуть тебя штыком с той стороны, которая не прикрыта. Но разве можно рассчитывать на это всерьёз во время схватки «стенка на стенку»?