Попаданка в академии драконов 4

Свадьбина Любовь

Как она Валариона…

— Сегодня с утра проснулась и поняла: если бы не помогла товарам мисс Глории пройти таможню, эта зараза не попала бы в Академию.

— Попала бы. Неужели ты думаешь, Культ остановит какая-то таможня? Даже я, Видящая, не понимала, в чём дело.

Пушинка, осмотрев диванчики, вздыхает и ложится на ковёр.

— Принц Линарэн, — Ника сдерживает всхлип, — разработал несколько методик, обещал этим утром опробовать их на Вале… но что, если не получится?

Утром он не сможет этого сделать: у него отбор. Но говорю я совсем другое:

— Ты

должна мыслить позитивно, помнишь? — пытаюсь улыбнуться, но губы дрожат.

— А если получится, как я посмотрю Вале в глаза? Я же виновата… ещё неизвестно, как это на нём скажется, он столько занятий пропустил, призыв оружия пропустил… это… это… Нечестно! — рыдания душат её.

Обежав диван, сажусь рядом с ней. Выпустив сковороду, Ника тянется ко мне, утыкается в плечо, тут же намочив платье слезами.

— Лера, мне так страшно.

Её ужас хлещет меня, пробивается сквозь щиты, но я крепче обнимаю Нику.

— Валарион поправится. И ты не виновата. Виноват Культ.

Но утешать проще, чем успокоиться, когда считаешь себя виноватой. А Ника считает.

— Это всё ошибка, ошибка, — причитает она. — Мне не стоило поступать в Академию драконов, я же просто торговка, мне не место…

— Не смей так говорить! — встряхиваю её и тут же прижимаю к себе. — Ника, ты столько всего хорошего сделала: всех правителей спасла, меня, семью Тордоса. Ты нужна нам, нужна, чтобы победить Культ и тех, кто за ним стоит.

— Лера, я такая никчёмная…

— Вот уж кому это говорить, так не тебе. Ника, — глажу её по растрёпанным волосам, а у самой текут слёзы. — Поправится твой Валя. Поправится…

В сжимающемся от её боли сердце разгорается ненависть: к Культу, демонам, Безымянному ужасу… и Шарону Фламиру, так некстати отвлекающему Линарэна дурацким отбором.

* * *

За титанической уравновешенностью Ники скрывается неожиданно много переживаний и боли. У неё хватает грустных воспоминаний: чужих страхов и секретов, невольно подхваченных из-за просыпающегося дара (простые люди редко защищены от менталистов), и своих собственных — расплата за эти знания: ощущаемый ею страх окружающих случайно передать свои мысли. Ей было одиннадцать, когда она случайно уловила воспоминания сумасшедшего убийцы, и он, когда его арестовывали, клялся убить «маленькую тварь». О том, как её «любили» вороватые сотрудники и партнёры отца и говорить не стоит.

Сквозь слёзы и нервный смех поделившись этим, Ника переходит на полные тепла и надежды воспоминания о тех, кто её любил, несмотря на своеобразный дар, о связанных с ним забавных происшествиях: как она отжимала конфеты у кузенов, стянувших их из закрытого для детей буфета, как «списывала» у отличников в школе. О Валарионе. Она успела почти болезненно к нему прикипеть. «Это было… как… как первое волшебство, как озарение — я вдруг поняла, что с ним мне спокойно, что с ним я будто цельная». И это у Ники безжалостно отобрали, этот свет в её сердце пытаются погасить.

Выговариваясь до глубокой ночи, она, наконец, засыпает. Я сижу рядом, переплетая

свои пальцы так крепко, что ногти впиваются в тыльные стороны ладоней.

Ярость клокочет в душе, заставляя до боли стискивать зубы.

Ненавижу Культ.

Ненавижу всё, что они делают с этим миром.

Ненавижу Безымянный ужас.

Источающая золотое сияние Пушинка бесшумно подкрадывается и замирает, глядя мне в глаза. Её мягкий свет напоминает об Арене, и я вновь вспоминаю, сколько нежности было в словах Ники о Валарионе, о близких, всех тех, за кого она боится сейчас, когда Культ пробирается даже в королевские и императорские дворцы.

Любви и переживаний за родных у Ники было больше, чем страхов.

И сейчас, когда вокруг нас смыкается тьма, нужна не ненависть, нужна любовь, надежда, умение видеть, ради чего мы боремся: не ради того, чтобы утолить свою жажду крови, а ради жизни, возможности просто дышать.

Поднявшись, бесшумно прохожу по комнате, ориентируясь на проблески бытовых чар. Из тёмной гостиной в спальню. Сладкий запах цветов напоминает о сокровищнице Арена. Забраться бы сейчас туда и не вылезать — хотя бы немного, чуть-чуть, чтобы перевести дыхание.

Приоткрываю тяжёлую бархатную портьеру, впуская в спальню цветные отсветы фонариков. Дворцовый парк ярко освещён. В небе за его стеной перемигиваются дирижабли.

Слетелись…

Наставник Дарион куда-то спешит с отрядом гвардейцев, в ногу бегущих по дорожке. В башне Элоранарра ослепительно горят окна. Башня Арена выглядит потухшей и заброшенной. Гвардейцы у её основания точно игрушечные солдатики. Кажется, там не только они, но и ещё кто-то. Отсюда не разобрать. Руки сами собой сжимаются в кулаки.

Качнув головой, отступаю. Стягиваю с кровати под балдахином тихо шуршащее, мятое покрывало и вытаскиваю одеяло.

Лишь укутав Нику и убедившись, что она спит, выхожу из комнаты.

Гвардейцы на посту сменились, к ним добавились ещё шестеро. Эти следуют за мной. На перекрёстках коридоров выставлены караулы, а в некоторых комнатах оживлённо переговариваются.

Скоро отбор Линарэна. На сердце так тяжело, что трудно дышать: как не вовремя! Линарэн должен лечить Валариона, а теперь эксперимент может отсрочиться на две брачные недели. Что мы будем делать без консультаций Линарэна? Что, если в это время случится что-нибудь, требующее его изучения?

Это не говоря о том, что отбор отсрочит следующий, дожить до которого у Элоранарра и так шансов мало.

Как же несправедливо! И опять виноват Культ! Хотя и Шарон Фламир постарался.

Стараюсь дышать глубоко, чтобы вытравить испепеляющий душу гнев. Не хочу уподобляться врагам. Не в ненависти сила.

Пушинка мягко бодает меня в плечо. Улыбается без своего зверского оскала.

— Прорвёмся, — улыбаюсь в ответ.

Освещённый сад встречает ночной прохладой. Небо на фоне мерцающих фонариков дирижаблей кажется беспросветно-тёмным, но если присмотреться, на горизонте оно уже сереет. До отбора осталось всего ничего, а я ещё спать не ложилась.