Порочная королева

Стил Бекка

— Поскольку Мэтти принимает душ, а ты вчера пил, я заберу Эверли. — Я помахал ключами у него перед носом и вышел за дверь.

Когда я добрался до кампуса, я оставил грузовик немного вне поля зрения. Затем я направился в комнату Эверли. Я прикрыл ручку своим телом, чтобы люди не увидели, что у меня нет ключа, и открыл замок.

Эверли была без рубашки, в одном лифчике, ее бледное лицо было испуганным.

— Почему ты не постучал? — прошипела она, явно немного озадаченная. И если раньше я не чувствовал себя мудаком, я почувствовал, как только мои глаза увидели ее спину. Я быстро вошёл и закрыл

дверь, пока кто-нибудь еще не увидел.

Синяки были не свежими, но, черт возьми, они оказали влияние на меня.

— Они болят? — прошептал я, направляясь к ней.

Эверли схватилась за рубашку, которую собиралась накинуть на грудь, не потому, что стеснялась, а из-за чего-то другого. У нее были большие глаза лани, которые выражали слишком много, но рот говорил недостаточно — по крайней мере, не то, что я хотел услышать.

— Не так уж сильно, как голова, — тихо ответила она.

Я схватил прядь ее волос, которая обрамляла ее лицо и не позволяла мне как следует рассмотреть ее, и осторожно заправил ей за ухо.

— Вот, — сказал я, забирая у нее рубашку. — Позволь мне помочь тебе.

Теперь, когда передо мной была Эверли, мой член был твердым, но я даже не думал о том, чтобы трахнуть ее — я имею в виду, я хотел, но не сейчас. Мгновенное удовлетворение всегда было моим коньком, и все это ожидание не казалось таким отстойным, если я ждал ее.

Я развернул ее спиной к себе. Своими руками я поднял ее руки вверх, и, поскольку я был выше ее, я мог легко стянуть рубашку вниз.

Ее дыхание стало поверхностным. Когда рубашка закрывала ей глаза, я перестал опускать ее.

— Ты что-нибудь вспомнила о той ночи?

Она медленно покачала головой.

Мой рот оставил раковину ее уха и вместо этого начал целовать синяки, каждый, так медленно и деликатно, как только мог. Я хотел, чтобы мои губы были мягкими, как перышко, чтобы ей не было больно

Я чувствовал, как поднимается ее грудь, видел, как она начала двигать бедрами. Как только я выпрямился в полный рост, я закончил ее одевать.

— Твоя голова может не помнить, — прошептал я в то же время, когда моя рука коснулась ее задницы. Она затаила дыхание, когда моя рука изогнулась вниз, пока я не обхватил ее киску через леггинсы. — Но твоя киска знает, кому она принадлежит.

Эверли прочистила горло и обернулась. Она положила руку мне на грудь и попыталась оттолкнуть меня, но я не сдвинулся с места.

— Может быть, это ваши члены принадлежат мне, — уверенно сказала она, и мой член, который некоторое время назад казался довольным, теперь умолял меня наклониться к ней.

Я взял ее руку, поднес к губам и медленно поцеловал каждый палец, пока эти карие глаза пытались скрыть ее похоть.

— Тогда тебе лучше быть готовой взять нас всех. — Мой голос был низким, и она заметила перемену. Она попыталась сделать шаг назад, но я не позволил ей. Я использовал ее руку, чтобы прижать к себе.

— Я не могу дождаться, когда твой рот окажется на моем члене, пока один из моих братьев будет трахать эту тугую маленькую киску.

Теперь ее щеки покраснели, и я больше не мог сдерживаться. Я приподнял ее подбородок и поцеловал. Целовать ее было все равно что тонуть, и, возможно, именно поэтому мне это так понравилось. Адреналин, который заставил

меня хватать ртом воздух без воды.

Я отступил первым, потому что, если я не отведу ее обратно на свалку, мои братья, вероятно, убьют меня. С тем, что она рассказала нам, и с тем, что узнал Матео, у нас, наконец, появилось больше фишек в игре, в которую мы, блядь, играли.

Может быть, только может быть, Эверли не должна была быть жертвенной пешкой, а гребаной королевой.

— Никогда не убегай от нас, — предупредил я.

13

Никогда не убегай от нас.

Слова Сэинта эхом отдавались в моей голове, когда мы подъезжали к свалке. Но вместо страха я почти чувствовала себя… в безопасности? Вся эта ситуация казалась мне испорченной. Никто из нас не доверял друг другу, не доверял должным образом, но у меня было чувство, что как только я доберусь до сути, в чем бы ни заключалась их проблема со мной, мы сможем работать вместе. Я просто знала, что все, что происходило с моим дядей, было связано с тем, во что, по их мнению, я была вовлечена.

Мы вошли в маленький дом через узкий коридор и прошли в гостиную с потертым диваном, креслом и качалкой в углу. На кофейном столике перед диваном лежала стопка автомобильных журналов, увенчанная гаечным ключом, а остальную поверхность занимали несколько стаканов и тарелок. На каминной полке стояли фотографии в рамках, а на стене над ними висел маленький крест. Огромный блестящий телевизор с игровой приставкой, стоящей рядом с ним, был единственной современной вещью в комнате. Было уютно, и я постепенно расслаблялась. Когда Сэинт сел на диван рядом с Каллумом, я уставилась между ними.

— Прежде чем мы обсудим что-нибудь еще, мне нужно знать, что случилось с моей машиной.

Матео, который сидел в кресле, обменялся взглядами с Каллумом и Сэинтом. Я не могла прочитать выражения их лиц, но Каллум почти незаметно покачал головой. Матео кивнул, а затем ответил:

— Мы не смогли ее спасти.

— О. — Я пыталась унять дрожь в губах, но слезы наполнили мои глаза. Моя последняя связь с моим отцом. Умерла.

По моей щеке скатилась слеза, и я опустила взгляд, нетерпеливо вытирая ее. Я не могла позволить себе сломаться перед ними. Развернувшись, я слепо выскочила из комнаты, промчалась по коридору и выскочила через парадную дверь. Когда я вышла на улицу, прохладный ветерок обдувал мои разгоряченные щеки, я прислонилась к стене и дала волю слезам.

— Эй. — Теплые руки обняли меня, и мое тело рухнуло на твердую грудь. Губы поцеловали меня в макушку, а рука успокаивающе погладила вверх и вниз по спине.

Каллум. Из них троих я бы подумала, что он наименее склонен предлагать мне утешение, но вот он здесь. Он больше не говорил, но держал меня, пока мои слезы не прекратились. Когда я, наконец, отстранилась от него и встретилась с ним взглядом, он поднял большой палец, чтобы аккуратно вытереть у меня под глазами. Его брови нахмурились, и в его глазах было выражение, которое я не могла расшифровать.