Порочный круг
Шрифт:
Эту историю поведал мне врач по пути к боксу. Когда я уже подошел к перламутровым дверям палаты, полицейский кибер, не интересуясь, кто мы такие, отодвинулся в сторону, пропуская нас. "Значит, он уже получил по рации приказ прекратить наблюдение. Путь свободен",— отметил я про себя с удовлетворением. В боксе, как я и предполагал, обитал Пак. Мы быстренько утрясли процедуру выписки и, к великому облегчению медперсонала отделения, покинули педиатрию и пошли выручать Жана.
Тут дело оказалось не таким простым, как в случае с Паком. По-видимому, мальчишка всерьез перегорел во время ареста, так что психиатр однозначно твердил, мол, ребенок болен и его непременно надо подлечить. Я не видел другого выхода, иначе как откровенно объяснить ему ситуацию. Врач не хотел брать на себя ответственность,
— Ладно, забирайте.
К Жану я зашел один. Оператор лежал на низкой койке и был спеленут как младенец. Увидев меня, он покраснел и отвернулся к стенке. Я не спешил его освобождать, а подсел к пострадавшему, осторожно взял пальцами мочку его уха и слегка потрепал из стороны в сторону:
— Что же ты так психанул, малыш?
Жан все так же рассматривал стенку и молчал. Его губы слегка задрожали. Преодолев сопротивление мальчишки, я повернул его голову к себе, желая, чтобы наши глаза встретились, и улыбнулся. Через некоторое время Жан зашмыгал носом и расплакался.
Высвободив мальчика из смирительной рубашки, я бросил ему на постель сложенную рядом на тумбочке одежду:
— Обещай мне, что будешь кротким.
— Я же не сумасшедший, как эти придурки. Хватают ни с того ни с сего, таскают за волосы, а как только попытаешься постоять за себя — парализуют.
Жан опять распалился и с досадой пнул подвернувшийся под ногу стульчик. Специальный, сенсорный, нетравмирующий мягкий пластик с легкостью деформировался и тут же принял исходную форму. Я похлопал мальчика по загривку:
— Ну ты же обещал мне успокоиться...
Жан закивал.
Очередное, совершенно неожиданное осложнение возникло, когда мы выходили из отделения психиатрии. К нам подошел охранник из штата служащих госпиталя и недружелюбно промолвил:
— Мне доложили, что там,— он махнул рукой в направлении окна,— у ворот, значит, больницы собралась толпа журналистов. Они, несомненно, ожидают вас.
Я немного растерялся и посмотрел на сержанта: "Чего делать-то?" Тот погрузился в раздумья. Сталкиваться с прессой было весьма чревато, но я прекрасно понимал, что теперь писаки будут по пятам следовать за нами, где бы мы ни появились. Наконец, видя, что сержант столкнулся с неразрешимой для себя дилеммой: как оградить нас от репортеров, но в то же время не применять силу, я предложил:
— Давайте отдадим им на съедение меня.
Конвоир недоумевал и машинально поправил портупею. Мне пришлось пояснить:
— Я в сопровождении кибера направляюсь к выходу. Орава журналистов набрасывается на нас. А вы быстро сажаете мальчишек в полицейскую авиетку, которую заранее подгоняете к служебным воротам в тот момент, когда репортеры, занятые мною, ничего не заметят. Затем подбираете меня.
Сержант переговорил с командованием и кивнул, мол, сделаем все именно так. Данная примитивная конспирация была необходима по нескольким причинам. Во-первых, я хотел оградить и без того натерпевшихся Пака и, особенно, Жана от столкновения с весьма бесцеремонной компанией писак. Во-вторых (и тут мои стремления совпадали с мнением полиции), необходимо было как можно меньше дать информации газетам. Честно говоря, я, ведомый скорее подспудным желанием навредничать, добивался этого с целью не позволить приправить сенсационные статьи неопровержимыми фактами или хотя бы моими высказываниями, что сразу подняло бы уровень их достоверности. Полиция же, создавая себе плацдарм для шумного процесса, как мне показалось, специально не давала сведения журналистам, позволяя фантазии последних обрабатывать и без того напуганное развернувшимися событиями местное население. Как бы там ни было, ни я, ни блюстители порядка решили пока не ставить все точки над "и", отказываясь откровенничать с прессой.
Только
— Ваши комментарии к случившемуся! Что вы здесь делали?
Краем глаза я заметил, что отнюдь не все журналисты сгрудились вокруг меня. Кое-какие проницательные господа еще продолжали рыскать вдоль ограды больницы, подозревая, что мы вполне можем, воспользовавшись суматохой, вывезти нечто важное. Мне пришлось пойти на крайние меры. Я осмотрел репортеров, которые моментально замолкли, словно ожидали услышать нечто потрясающее, и произнес:
— Я желаю сделать заявление для прессы.
Атас. Тут уж началось просто невообразимое. Кольцо осаждавших меня людей зашлось в невиданном броуновском движении. Трещали куртки, друг другу давили ноги, лезли на плечи коллег. Мне удалось спрятаться за могучую спину полицейского кибера, стоявшего как скала, — единственного, кто мог прекратить мое невольное линчевание. Несколько особенно настырных микрофонов, которые были зажаты в цепких пальцах чьих-то немыслимо вывернутых конечностей, напоминающих извивающихся змей, чуть не разбили мне губы. Глядя с философским спокойствием на этот содом, я подумал: "Изголодались, шакалы, ух как изголодались по жареному средства информации..."
В это время никем не замеченная полицейская авиетка уже забрала сержанта вместе с моими операторами и направлялась ко мне. Толпа репортеров загудела, дескать, "давай, давай же, говори что-нибудь, черт тебя раздери!"
— Закон — тайга, — произнес я, — заснул — сожрали. — И оставив недоумевающих газетчиков кумекать, что к чему, запрыгнул в подлетевший к месту интервью полицейский аппарат.
Мы ринулись прочь от мегаполиса, сопровождаемые экспортом из авиеток. Сержант намеревался произнести несколько фраз, вероятно, относящихся ко всему происходящему, но я жестом остановил его. По моей просьбе цербер обшарил мою одежду и извлек на свет божий дюжину передающих устройств всяческой формы и размеров, начиная от небольшого существа, похожего на земную божью коровку, которое якобы совершенно случайно прицепилось к моему поясу, и заканчивая вроде бы совершенно безобидными плюшечками глины на моих брюках. Сержант положил все эти "подарки" от репортеров на пол и с удовольствием принялся давить их ногами. Наблюдая за данной процедурой, кибер поставил в известность своего командира:
— Мистер, таким образом вы в состоянии уничтожить лишь три передатчика. Остальные не пострадали.
Мой конвоир зарычал, сгреб все жучки в охапку и просто выкинул в иллюминатор, пригрозив при этом кулаком какому--то нахальному летуну, приблизившемуся к нам на предельно допустимую дистанцию.
* * *
— Здравствуйте, я уже порядочно вас прождал! — У входа в корабль присутствовало новое лицо нашего спектакля. Не ответив на реплику, я внимательно разглядывал вроде бы дружелюбно настроенного незнакомца. Кожа его была кофейного цвета, начинающая седеть коротко стриженная шевелюра напоминала тугой моток тонкой проволоки. Само тело его обладало той худощавой грациозностью, которая свойственна только уроженцам Индостана, не употребляющим в пищу мясо и с упоением занимающимся йогой.
— Мистер Рай, адвокат. — Еще раз представился человек и протянул мне руку.
Я осторожно пожал ее:
— Признаться, я думал об адвокате, но не предполагал, что вы вот так сами явитесь сюда... Кто вас нанимал?
Мистер Рай принялся энергично жестикулировать, будто общаясь с глухонемым: — Нет-нет! Я госслужащий и нахожусь здесь по долгу и по собственной инициативе.
Жестом пригласив его зайти в линкор, я пешком направился в сторону командирской рубки.
— Ваше положение очень серьезно, — продолжал адвокат, идя за мной, — вы сами понимаете, что кое-какие силы хотят предать делу политическую окраску...