Порт
Шрифт:
Сейчас бы и проводить разные мероприятия, но помполит находился в «энергетическом кризисе». Неудача с праздником Нептуна, который не состоялся из-за того, что на судне оказался всего один некрещеный — он сам, сильно убавила его энергию.
Из иллюминатора в каюту втекал холодный, тяжелый воздух и, пройдя по палубе, просачивался в коридор. Воздушные слои не успевали смешаться. Ноги зябли, хотя на термометре стояло двадцать пять. «Условия работы для термопары, — подумал Ярцев. — Не бродят ли по мне дополнительные биотоки?»
Он
«Нам не надо дополнительных, нам своих — с избытком», — сказал он себе.
Сизый пласт у подволока качнулся и потек, рисуя бледные узоры, неясные тени исчезающих связей, почти неуловимые очертания. Зыбкие, медленные струи, на миг соприкасаясь, рождали дивные фигуры, текучие, переходящие друг в друга… И вдруг из закутка около койки выползла и на миг застыла отчетливо различаемая рачья клешня.
— Рак — это болезнь, — сказал Олег.
Он снова сел в кресло и углубился в схемы, чтобы выявить на них те связи, которые должны существовать у его неверной КЭТ. Общую картину он себе уже представлял, и помог ему в этом Уильям Росс Эшби, книгу которого «Конструкция мозга» он нашел у дока.
С точки зрения биолога, говорит Эшби, мозг — это орган для выживания, созданный в ходе эволюции. Основным свойством его является способность к научению. Посредством научения организм приспосабливается к внешним условиям и изменяет свое поведение к лучшему. «К лучшему» — то есть больше способствует выживанию. Жизнь — это процесс, суть которого — научение, благодаря этому свойству мы существуем. То есть жизнь, в функциональном определении, — это учеба.
Механизм этой учебы, методика «школы» — постоянна. Она и была положена в основу самоуправляющихся систем. Если отбросить все сложности, суть ее такова:
Любой организм существует не изолированно, он окружен средой. Организм и среда образуют систему, способную существовать. Организм влияет на среду, среда с помощью обратных связей влияет на организм — так мы видим, слышим, констатируем наше существование в окружающем мире. Это внутренняя обратная связь, она пассивна, ею мы только отражаем среду.
В каюте снова стало жарко. Ярцев выключил обогрев и сбил задрайку с иллюминатора.
В дверях появилась длинная фигура Алика. Головой он почти касался датчика пожарной сигнализации. Бедный парень, он даже в койке не умещался и вынужден был перебраться на диван. Дед говорил, что при обсуждении проекта не один день спорили, как койки располагать, вдоль или поперек судна. Но никто не подумал об акселератах, о том, что новый плавсостав увеличился в росте и традиционные размеры койки для многих не подходят.
Алик выглядел очень мрачным.
— Только что поймал по радио, — глухо произнес он. — В Японии, на трассе Киото погиб в аварии Рони Петерсон.
Ярцев не сразу вспомнил, что это фаворит «Формулы I»,
— Ну, видишь, а ты говорил, Петерсон — Лев, умрет под забором.
— Под забором и умер. Там забор-то знаешь какой? Ограждает.
— Все равно, — сказал Ярцев, — врет все твой гороскоп. Ничего у Рака с Весами не получается. У Весов от Рака — интоксикация.
— Ты так говоришь, Иваныч, будто это я гороскоп составлял. Может быть, где-то и ошибка. Вот, например, у Рака с Водолеем получилось, а не должно бы.
Алик чуть ли не всю команду проверял на совместимость по гороскопу.
— А кто у нас Водолей?
— Ну, ты даешь! — удивился Алик. — Старпом, конечно. Про это все знают, уже давно. Совсем ты со своей КЭТ зашился.
— Он что, тоже кораблик делал?
— Ему боцман смастерил. Четырехмачтовый фрегат, размерами с полстола.
«Спокойно, спокойно, — уговаривал себя Олег. — Это не должно тебя касаться. Ты же сказал: нет ее, не существует, растворилась в тумане, вытекла».
— Ты дай мне изоленты. Я хочу Рони в рамку взять.
— Какого Рони? Ты что, очумел?
— Ну и что, если американец? Мне его по-человечески жалко. Ты бы знал, как он вел себя в Сан-Пауло. Рамсей вылетел на обочину и загорелся, так Петерсон…
— Слушай, пошел ты от меня со своими Рамсеями и Сан-Пауло! Какого черта тебе надо! Забери свою изоленту и убирайся!
Ярцев швырнул моток в ошарашенного Алика:
— Ты чего? Ты чего? — забормотал Алик. — Злой, небритый…
Ярцев стиснул руками голову и тупо уставился в распластанные на столе схемы.
С мутного иллюминатора медленно стекали капли, оставляя прозрачные дорожки. На улице было холодно, и стекла в каюте снова стали отпотевать.
Накануне прихода на промысел Ярцев настроил КЭТ. Ложный сигнал давал канал эффективной обратной связи, элемент, который выдавал базовый параметр. Элемент сам по себе был так прост, что на него и подумать было грешно — сопротивления, диоды да один потенциометр. Заменив его и несколько раз проверив установку, Ярцев долго крутил в руках дефектный модуль, любовался его точечной пайкой, симметрично стройным расположением диодов и резисторов, словно специально для красоты окольцованных цветными эмалевыми ободочками, означающими их параметры.
Ярцев показал модуль деду, ребятам.
— Ну, поздравляю, — сказал дед. — Добились все-таки взаимности. Я, признаться, думал, что здесь дело дохлое.
Ярцев поднялся в мастерскую и по одному выпаял, проверил резисторы и диоды. Все они были нормальны. Оставался еще потенциометр. Причина оказалась именно в нем. Не диодно-транзисторная логика подвела, а старое, как мир, вернее — электротехника, сопротивление. Какой бы сложной ни была система, какие бы ни творила она чудеса и лицедейства — основы-то остаются одни и те же — без закона Ома не обойтись.