Поселок на трассе
Шрифт:
— Ничего, ничего, Алик, потерпим, потерпим по поры до времени, а там посмотрим, кто у кого на поводке. У меня тоже планец имеется. — Пантюшкин вдруг запнулся. — Ты что, Алька? Ты что? — Тусклые, воспаленные глаза настороженно ощупывали Алика. — И ты в сторону? Все в сторону от Пантюшкина? Сволочи! — вызверился он и выругался грязно. — Сволочи вы!
— Угадали, папаша, и я в сторону, угадали полностью: я на ваши карты не игрок, хватит с меня, вот так, сверх головы наигрался, кончено; одно могу вам сказать в смысле сродственной
— Ну, и черт с тобой, я сам мотнусь, до Катерины стукнусь, она баба смелая, не откажется.
— И не думайте. У Катерины Игнатьевны совсем другая жизнь, она и раньше вам дорожку заказывала, а теперь у нее семья, мужа своего ждет… Так что, папаша, извиняйте, разошлись — мой автобус на подходе.
Пустовойт проворно сбежал по ступеням галереи.
Вернулся:
— Слушайте меня, папаша, единственный верный вам совет: отвяжитесь от своих гавриков, отвяжитесь — чем скорее, тем лучше, явиться вам надобно с повинной, другого выхода не имеется.
Алька ехал в поселок без какого-либо решения и цели, зная, что ехать не следовало, но подчиняясь прежнему намерению повидать Симку — безотчетная жажда успокоения прошлым, было ведь когда-то, а вдруг найдется и сегодня слово, ласка, взгляд…
В салон Алька не зашел, убоялся. Только недавно толокся тут, топтал паркет, в зеркала смотрелся залихватски, а сейчас обошел салон стороной, ждал Симку, авось выскочит на коктейль, пригубить соломинку.
Симка не показывалась.
По должна выйти, должна, с минуты на минуту.
В уголке отдыха на поворотном кругу появиться не посмел, примостился поодаль, на заброшенной скамье прежней остановки, за чахлыми, пожухлыми от выхлопов кустами.
— Заглянем на рыночную площадь — предложил Анатолий, — авось угадаем, в какой ларек просились с левым товаром.
К автобусной остановке примыкали ряды поселкового базара, проходная универсальной базы, высокая ограда складов. Анатолий остановился у крайнего ларька на повороте трассы:
— Любопытственно выяснить, кто здесь хозяин; не приходилось сюда заглядывать?
— Это новые ряды, давно уже нет знакомых титочек и дядечек.
В стороне, на развилке, кто-то запросился в попутную машину, Анатолий едва разглядел выступивших из темноты: торопливого, требовательного человека и мальчишку, топавшего следом. Человек вскочил в кабину — знакомые, быстрые, расчетливые движенья… Водитель погнал грузовик.
— Похоже, Валентин, опять «чепэ», — сказал Анатолий.
Мальчишка остался на трассе; размахивая руками, крикнул что-то вдогонку машине, постоял, почесывая затылок, как бы сожалея, что не успел в кабину, или, напротив, досадуя, что влип. Рванулся, промчался мимо.
— Женька Пустовойт, сынок Романихи, — сразу признал парня Никита.
— Точно работает наш Валек, — вырвалось у Анатолия.
— Ладно, Толька,
Выдался ласковый вечер, где-то в темноте хорошую песню завела радиола, в сгустившемся запахе жасмина угадывались близкие сады — нелюбимый запах нелюбимых цветов почему-то принес Никите успокоение.
Анатолий воскликнул:
— Чудо устоявшего в бурю цветенья!
Многоэтажка светилась голубыми сполохами телефильма, лишь в окнах двух квартир под самой крышей было черно и, казалось, безлюдно.
— Помнится, Никита, ты оставлял свет включенным?
— Как всегда… Мама и Катерина Игнатьевна требуют, чтобы я включал лампу в кабинете, отлучаясь по вечерам.
— Но света нет!
— Странно, — посмотрел на окна Никита, — я отлично помню…
— И у Катерины Игнатьевны темно, неужели Оленька не смотрит последнюю серию?
— Ушли в гости, наверное.
— Уходя с Оленькой в гости, Катерина Игнатьевна по указанию твоих родителей…
— Замолчи, Толька, я и так придавлен указаниями, опасениями, барахлом. Она выдрессировала отчима; что уж обо мне говорить…
— Послушай, Никита, давай пойдем через двор.
— У нас двора нет, растем на пустыре.
— Пойдем через пустырь, неохота глаза мозолить на парадном крыльце.
— Преждевременная профмнительность…
— Хоть мнительность, хоть предусмотрительность, называй как хочешь, но пойдем через пустырь.
На верхней лестничной площадке было темно, чтобы осветить ее, Анатолий оставил дверцу лифта открытой.
— Лампочка в плафоне разбита!
— Тут залетные мальчишки лазят на чердак.
— Чердак должен быть закрыт.
— У них страсть открывать закрытое.
— Дай ключ, я пройду первым.
— Толя!
— Дай ключ… Закроешь дверцу лифта.
Новый, исправный замок квартиры сработал безотказно, Анатолий распахнул дверь — луч карманного фонаря ударил ему в глаза.
— Спокойно, — приказал кто-то, — входить по одному!
— Валек! Валентин? — переступил порог Анатолий. — Ты? Здесь?
— Должен ведь кто-то быть здесь, когда хозяева прохлаждаются на чистом воздухе?.. Тихо!.. Заходите в кабинет, располагайтесь на диване, рядом с Катериной Игнатьевной. Замрем на часок, не более.
Валентин притаился в углу, возле окна, так, чтобы видеть бетонную переборку, разделяющую соседние балконы.
— При любых обстоятельствах не шевелиться, эти стервецы башкой своей рискуют.
Прошла минута, другая… Лифт поднимался и опускался, останавливался где-то на средних этажах и вновь опускался, наконец, щелкнув реле, кабина задержалась на верхней площадке, открылась и закрылась дверца, кабина вернулась вниз. В квартиру Катерины Игнатьевны позвонили. Снова позвонили, настойчиво и долго. Выждав время, позвонили в квартиру Никиты.