Поселок на трассе
Шрифт:
— Спокойно, — шепнул Валентин, — проверочка!
Еще звонок. Отошли от двери. Открыли замок в квартире Екатерины Игнатьевны. Минута, другая… На соседнем балконе шепоток:
— Ты первый, я за тобой… Делай, что говорят!
Что-то полетело вниз с балкона, грохнулось на панель.
— Ша, не совай лапами, козел!
Шарканье на соседнем балконе, скребки по стенкам переборки.
— Ногу, ногу закидывай, я страхую, перекидывай ногу и ныряй. Ну, подстрахуй, я за тобой. Пошел, пошел,
В просвете окна появилась куцая тень, за ней вторая, поболе.
— Давай-давай, не боись! — подгонял старший.
Младший нерешительно сполз в кабинет.
— Давай-давай, — подбадривал Валентин, убедившись, что третьего нет, — давай заходи, посидим, погутарим. — Он включил свет. — Та-ак, номер один, номер два. А третий внизу, на шестой подле лифта? Правильно говорю? — принимал незваных гостей Валентин. — Третий номер лифт стережет? Хозяева к лифту, а третий в лифт и гуд бай?
Слышно было, как к парадному крыльцу подкатила машина.
Ребята затоптались, старший подталкивал младшего вперед, бормотал за его спиной: «То мы той… Того… Это самое…» Прислушиваясь к рокоту мотора, младший онемел, зачмыхал носом. Старший наступал на пятки кореша, требуя поддакивать:
— Это мы что?.. Это у нас голубка залетела… У нас турмана классные. Голубка белая. А какие-то гады с балконов голубку сманывают.
— Хватит, ребятки, турманами голову морочить! — прикрикнул Валентин. — Честно говорите, что вас занесло? Картинками интересуетесь? На картины наводка была?
— Какими картинами? — выкатил глаза старший. — Мы за голубкой шли, голубка летит, а мы за нею.
— В дурочку играешь? Про картины не слыхал?
— Мы за ружьем лезли, — выпалил сквозь чмыханье младший. — Тут ружо фирмовое висит… Нехай Митька не замалчивает. Сам на ружо наводил, а сам замалчивает… А мне теперь как же? Мне теперь батя голову скрутит. Я сказал ему, что в кино иду.
— Будет тебе кино! — вскочила с дивана Катерина Игнатьевна. — Ишь, ружье ему фирмовое! Влепит тебе отец кино, десять серий с продолжением. До ружья руки потянулись!
Валентин призвал к порядку разгневанную женщину.
— Ну, вы тут оставайтесь, гуляйте, а мы с мальчиками пойдем, в спокойной обстановке разберемся, кого за чем принесло — кто за голубкой, кто за ружьем.
Кабина лифта поднялась и опустилась, машина отъехала от крыльца.
— Ах, жулье какое, — негодовала в столовой Катерина Игнатьевна, окидывая встревоженным взглядом вещи и реликвии, собранные по углам; подошла к стене, словно намереваясь снять двустволку, или хотя бы притронуться, прикоснуться, не сводила глаз с украшенного инкрустациями приклада, ложа, любовалась черненным узором стволов.
— О чем вы, Катерина Игнатьевна? — крикнул из кабинета Анатолий. —
— А я об этом и говорю… Сопляки паршивые, ружье им потребовалось, такая вещь! Руки коротки! — Катерина Игнатьевна продолжала любоваться черненным узором стволов. — Руки коротки, говорю.
Анатолий и Никита вошли в столовую. Катерина Игнатьевна не отходила от стены, возвышалась на модных каблучках, красовалась в нарядном платье.
— Почему явился Валентин? Что произошло, Катерина Игнатьевна?
Она не могла оторвать глаз от черненого узора:
— Ваша матушка, Никита Георгиевич, обещалась подарить мне ружье — за мою заботу и хлопоты!
— Вам, Катерина Игнатьевна? Да зачем вам?..
— Я готовлю подарок моему мужу… Мои муж возвращается…
— Возвращается? — не преминул уточнить Анатолий.
— Что вы на меня так смотрите, Толя? Плохое подумали про моего мужа?.. Муж работал на Севере по договору, а не что-нибудь такое. Свекруха наговорила, что он отказался от нас, от семьи и тому подобное, а я письмо от него получила, возвращается, дин считает, про Оленьку спрашивает…
— Где Оленька? — перебил Анатолий.
— А где ей быть? У бабушки, у свекрухи моей. Меня муж сегодня на переговорную вызывал. Срочно. Едва успела в салон заскочить, марафет навести, бегом, бегом…
Пойми женщину — приоделась, в салон сбегала, к мужу на переговорную спешила, а разговор не по бильдаппарату, обыкновенный междугородный, за тысячу километров.
— Подарок ему готовлю… Он у меня заправский охотник, на волка ходит.
— На волка, это действительно, — одобрил Никита, — на волка нарезное самый раз.
— Да! Вы знаете, Никита Георгиевич, они — волки — этой зимой до Нового поселка добирались. Своими глазами видела матерого на Горбатом мосту, взошел, на стройку смотрит. Никогда такого в жизни не было. На ступени, на мост, не то что волка — собаку приучать надо, особливо, если просветы, щели в помосте, брюхом припадает, лапы разлазятся.
— Да вы, Катерина Игнатьевна, заядлый болельщик, пожалуй, сами непрочь на охоту?
— А что? Могу. Но должна сказать — если пичужка там или животное — не согласна. А на зверя могу. С мужем ходила.
— Интересно вы говорите — зверь и животное! — отозвался Анатолий.
— Ничего особенного, сразу видать, где зверь, где животное.
Она еще что-то рассказывала о пичужках, об охоте, как будто оттягивала, не хотела возвращаться к тому, что произошло… И вдруг воскликнула с неожиданной горячностью:
— Как вы могли, Никита Георгиевич, такое допустить! Матушка у вас разумная, деловитая женщина, а вы… Да и вы тоже, Анатолий, хорош! В друзьях Валентина Ивановича ходите, а настоящего отношения нет.