Поскольку я живу

Светлая et Jk

Когда у нее вечер – он спит. Или в бессоннице сходит с ума.

Еще секунда.

Mirosh: Приезжай в Берлин, пожалуйста.

Mia: Мои дела не отменятся. Мы уже говорили об этом.

Mirosh: Мне бы очень пригодилась твоя помощь. А тебе бы не помешал отпуск. Обещаю устроить экскурсию и показать, где самый вкусный кофе.

Mia: Воспользуйся шансом и начни сначала не только карьеру.

Иван хохотнул. Сделал еще глоток. Вискарь обжег горло.

Не жди.

Я не могу.

Поспешил.

Ошибся.

Каждая фраза – ударом в висках. Ударом

под дых. Ударом в спину.

Но постепенно, вопреки всему, напряжение его отпускало по мере того, как хмель бил в голову. Он теперь стал легко и быстро пьянеть. Два года не брал в рот, пока сюда не вернулся. И вот пожалуйста. Легкая слабость в ногах. И пульсация в висках.

Mirosh: Почему ты уверена, что я могу?

Mia: Потому что тебе 26 лет.

Mirosh: Ты меня переоцениваешь) Всегда переоценивала)

Mia: И поэтому ты зовешь меня в Берлин =)))

Я зову тебя в Берлин, чтобы не сойти с ума!

Mirosh: Признавайся – завела кого-то?

Mia: Да, у меня есть близкий друг.

Mirosh: =)

Mirosh: Так и знал. Он тебе подходит?

Mirosh: Он тебя веселит?

Mia: Мне с ним хорошо.

Ну хоть кому-то на земле хорошо! Пусть у черта на ногах в долбаном Торонто!

Mirosh: Наверное, я рад, что так вышло. Еще не совсем, конечно. Но когда переживу Берлин, точно буду рад. Песни-то послушаешь? Мне все еще нужен преподаватель по вокалу))

Mia: Обязательно послушаю. Пригласи кого-нибудь с собой, все будет хорошо. А я для тебя – старая тетка, которую ты, к тому же, не любишь.

Mirosh: Я не буду это комментировать, бабуль.

Mirosh: Вопрос можно?

Mia: ??

Mirosh: Я же лучше него целуюсь?

Mia: Ты пьян?

Mirosh: Нет, но планирую=)

Mia: Ложись спать. Утром все будет по-другому.

Она перестанет быть сестрой? Утром – она перестанет быть ему сестрой?

Иван поднял глаза и посмотрел на улицу. Растерянно, устало. Впервые осознавая за это время, где и в каком виде находится.

Сделал еще глоток напитка – завтра репетиция, но сейчас на это было плевать. И взглянул на экран мобильного. Последняя попытка ухватиться за разум успехом не увенчалась. На этом можно упасть на спину лапами кверху. И позволить себя допинать.

Mirosh: Могу я рассчитывать на кофе из Старбакса и прогулку по набережной, если меня занесет доучиваться?

Mia: С удовольствием угощу тебя кофе!

Mirosh: Спасибо, мисс Кларк. Жду вашей оценки своей работы))))))))

Главное – это улыбка. Смайлик в конце, чтобы не казаться невменяемым. С вменяемостью были большие проблемы. Телефон полетел в противоположный угол лоджии, а Иван залпом осушил бокал. Одним махом. Раскрыв рот, смотрел в темноту, а видел фосфоресцирующие глаза приблуды.

Вот так и все. Не получилось. Хотелось ли? Действительно хотелось? Да черта с два. Ему нужен был хотя бы кто-нибудь, чтобы удержать себя по эту сторону человеческого разума.

Впрочем, оставалась ли теперь надежда на это…

 «Ты тоже звони, ладно?»

Она говорила негромко, но

ему хватило, чтобы расслышать. После озвученного имени «Стас» Иван не мог не вслушиваться. А единственного выдоха «Вань» – оказалось достаточно, чтобы он на секунду оказался в их прошлом, когда они были «Полька» и «Ванька».

Мирош позволил себе глухой стон – вместе с ощущением слабости и опьянения. И воспоминание о том, как она прошмыгнула мимо него в дверном проеме. В нескольких сантиметрах, старательно обходя, тогда как в нем вспыхнуло острое, на грани жизни, желание, чтобы она коснулась его ненароком.

Не коснулась. Но запах ее духов обдал его свежестью и ненормальной, неправильной, дикой потребностью схватить здесь, сейчас, прижать к стене и вжаться в нее всем телом, забыться и все забыть.

Извращенец. Урод. Псих. Кусок дерьма, не способный управлять собственными страстями. Потому что страсти, какими бы яркими они ни были, оказывались вторичны – они исходили из главного, из его сути. Полина была в нем, вся, целиком. Как тогда, так и теперь. И понадобилось совсем немного времени, чтобы осознание этого встало в полный рост.

Он хотел ее. Он любил ее. Он был частью целого с ней. Всегда. Даже теперь, когда ясно, что вся их цельность и все их единство – всего лишь повторяющиеся элементы в одном участке генома. А все остальное – невозможно, даже если она совсем близко, всего лишь оглянись за спину, чего он почти никогда себе не позволял.

Все эти недели, пока шли репетиции, Мирош придерживался единожды выбранной стратегии. Иг-но-ри-ро-вать. Ему было плевать, как она выходит из этого игнора в отношении работы, но любое проявление эмоций с его стороны грозило сносом башки. А терять голову он не мог, потому что слишком многое было на кону – для нее же, пусть она и не знала этого.

Ивану казалось, что он справляется, казалось, что у него получается ничем не выдать, как ему страшно и больно. И вместе с тем, с каждым днем эта сдержанность давалась ему все труднее.

Дело в том, что он начал к ней привыкать. Снова, как когда-то. Привыкать к ее присутствию. К ее негромкому голосу, так редко раздающемуся в противовес его воспоминаниям. К ее чертам – чуть заострившимся, обретшим окончательную форму, ставшим завершенным полотном вместо наброска. К ее глазам, подернутым льдом, за которым, он знал это, помнил, было тепло и мягко. Нежно. И к ее пальцам, выворачивавшим его мехом внутрь. Неважно, касались они клавиш рояля или прокладывали дорожку по его животу к паху, заставляя плавиться от желания.

Прошлое и будущее переплетались для него в этой проклятой студии, когда она была рядом. Почти каждый день – рядом. Никуда не девалась. И ни секунды этого времени Мирош не отдал бы, сохраняя каждую как сокровище в своей памяти.

Я скучаю.

Я знаю.

Я тоже.

Мазохизм. Тоже извращение. Но лучше быть мазохистом, чем то, что случилось с ним. С ними.

Иван начинал испытывать холод. Ви?ски больше не грел его изнутри. Карамба запросился с лоджии в комнату, начиная завывать дурным голосом.