Посланники
Шрифт:
В голове зуд: Ганс Корн разбередил во мне неизведанные прежде чувства и мысли, и, если он не вернётся, то, возможно, упущу что-то очень важное, и, помимо того, я собиралась спросить, почему в столь красивом мире столь много некрасивого.
Сон не приходит, а это может означать лишь только одно: из того пространства, где Гансу Корну привольно, легко и малотревожно, он больше ко мне не явится.
Понимаю –
ему на поверхности земли трудно дышать…
Вдруг вижу –
на меня надвигается пугающая картина обвала
Дребезжит телефон.
* (лат) Пьёт и домосед, и странник,
Пьёт неведомый изгнанник,
Пьёт и старый, пьёт и малый,
Пьёт и шалый, пьёт и вялый,
Пьёт и бабка, пьёт и дедка,
Пьёт мамаша, и соседка,
Пьёт богатый, пьёт и нищий,
Хлещут сотни, хлещут тыщи"
(Пер. М.Л. Гаспарова).
– Завтра десятая годовщина со дня смерти той самой г-жи Орси, которая, схватившись с демонами, упрятала в деревне Ла-Шамбон-сюр-Линьон моих будущих родителей. Прошлое – это всегда печать признательности или упрёка.
Жестокость, которую порой проявляет человек, не укладывается в уме. То, что произошло, могло бы и не быть, если бы люди…И наоборот, вполне могло бы случиться то, чего не случилось, если бы люди не… "Поистине, люди вобрали в себя всё добро и всё зло", - так говорил Заратустра. Если бы люди…
Букинист помолчал. Потом сказал:
– Г-жа Орси знала, в чём секрет к спасению жизни. "Если бы люди, - говорила она, - помнили о безусловной ценности жизни, дорожили ею, то не свернули бы в бездну…"
Букинист снова помолчал.
Было слышно, как он тяжело дышит.
– Вылетаю в Лион, - проговорил он чуть погодя.
– Вернусь через два дня. Пожалуйста, присмотри за лавкой.
– Не сейчас…Жду к себе в сон убитого.
– Убитого?
– Не совсем. Не знаю, как мне это сказать…Я должна собраться с силами.
– С силами?
– О лавке позабочусь.
Однажды Лотан сказал, что у него сложилось впечатление о букинисте, будто тот человек одинокий. "Нет, - возразила я, - у него есть я. Быть вдовцом или быть одиноким – это разное…"
Вновь закрываю глаза и теперь вижу, как –
по поверхности оконного стекла скользят, извиваются полоски чёрного дождя, а за окном, над чёрными силуэтами холмов, повисло тёмное, вспухшее небо.
Комната погружена в безмерную таинственность.
Не дыша, за моей спиной стоит невидимый Ганс Корн.
–
– прошу я.
Не произнеся ни единого слова, он говорит: " …………………."
Я не возражаю, не спорю, не отвергаю его слова но, терпеливо пропустив через себя его упрёки, тем не менее, сетую на то, что мёртвые обожают поучать живых.
– Что ты думаешь о нашей теперешней операции в Газе?
– спрашиваю.
– Немногое.
– Тебе безразлично?
– Надеюсь на будущие разы.
– Разве будут ещё?
В его вопрошающих глазах читаю: "Иного выхода не будет!"
– Но разве мы не…- говорю я.
– Такое – напрасно! Вы не… - кажется, Ганс Корн не столько раздосадован, сколько озабочен.
– Вы всё оставили, как есть… Вы заблудились…
Теряется нить беседы.
Набежавшая струя ветра разбивает окно и, подхватив меня, забрасывает на гору Синай, где одно-единственное строение – родильный дом. Здесь на сплетенных из лавровых листьев ложах рожают солдат. Размахивая тяжёлым посохом, старик с невероятно длинной седой бородой возмущается: "Женщины, зачем вы рожаете одних только солдат?" Женщины отзываются: "Так распорядилась Судьба, а мы не Медеи, чтобы детей своих убивать". Старик заплакал: "Не делайте этого, прекратите рожать. Вы не понимаете, что ваши дети рано или поздно друг друга перебьют?"
Открываю глаза.
Меня обступает липкий озноб.
Напрягаю слух.
Оглушительное безмолвие.
Понимаю –
мне на поверхности земли трудно не дышать…
Опасаюсь –
если Ганс Корн в мои сны больше не войдёт, я останусь с миражом, видением, фантазией, душевным хаосом и чувством вины перед Лотаном.
Может, будет лучше про сон с Гансом Кнохом забыть... Если забуду, то... Обняв себя за плечи, шепчу: "Отпусти от себя тот сон…"
Догадываюсь –
миражи возникают, чтобы напомнить о необходимости возврата в реальность, и в конечном итоге – ничто не ясно.
В сумочке зеркальце.
Протягиваю руку.
Убираю руку.
Зеркальце не достаю – опасаюсь себя не узнать.
Букинист считает, что не помнить – это то, что хуже некуда…
За оконным стеклом слабеет ночь, утихает ток крови в мозгу, глазах, груди.
Гляжу на холмы. Они выглядят усталыми.
Думаю –
несмотря на свою кажущуюся быстротечность, жизнь всё же позволяет разыскать время для исправления старых ошибок, для поиска времени не допустить новых.