Посланники
Шрифт:
и о смерти.
Целан вспомнил русскую поэтессу:
"У скульптора может остановиться рука (резец),
У художника может остановиться рука (кисть),
У музыканта может остановиться рука (смычок),
У поэта может остановиться только сердце"*.
– Прочти что-нибудь своё, - попросил я.
Он прочёл:
"Я рою, ты роешь, и червь дождевой
Я вслушался в спазм этих слов.
"Ещё!
– просил я.
– Ещё!"
Пауль продолжил:
"Земля была в них, и
они рыли.
Они рыли и рыли. На это шёл
их день, их ночь. И они не славили Бога,
который, как они слышали, всё это замыслил,
который, как они слышали, всё это провидел.
Рядом мы, Господь,
рядом, рукой ухватить.
Молись, Господь,
молись нам,
мы рядом.
Твой образ ударил в глаза нам. Господь.
Пить мы шли, Господь.
Рот и глаза стояли открыто и пусто. Господь.
Мы выпили это, Господь.
Кровь и образ, который в крови был, Господь.
Молись, Господь.
Мы рядом".
Это было кровью. Это было тем,
Что ты пролил, Господь.
Мы выпили это, Господь.
Кровь и образ, который в крови был, Господь.
Молись, Господь.
Мы рядом"**.
Совершенно обессиленный, я впервые за многие годы уснул и увидел –
Люди бродили по Вене и, держа в руках белые топорики, убивали друг друга.
Огромный кит выбросил себя на берег.
* Марина Цветаева.
** Пауль Целан. Tenebrae. Пер. О. Судаковой.
На иерусалимском рынке продавец фисташек голосил: "Господа, скупайте быстрее, пока не наступил конец света!"
Приблизившись к ларьку, Цибильски прокричал: "Граждане, суетиться нет
надобности:
В Нью-Йорке на статую Свободы кто-то нацепил плакат с надписью: "Ха- ха-ха!"
Д-р Франкл вновь напоминал о том, что всё наляпанное в мире (за исключением самого мира) – дело рук человека, а потому то, что он сам себе слепил, то теперь и имеет…
Французский премьер-министр Блюм, заглянув в ров, заявил: "Это сделали не немцы, а люди".
Проснулся я с чувством твёрдой готовности исполнить возложенную на меня миссию посланника.
Качнулся мой череп.
Мои челюсти разжались:
"Никто вылепит нас вновь из земли и глины.
Никто станет хранить наш прах.
Никто.
Слава тебе, Никто.
Ради тебя мы хотим цвести.
Тебе навстречу".*
"Выберись туда, - твердил я себе, - предупреди живых, уговори их не повторять ошибки сломленного ложью и насилием моего поколения. Скажи живым, что преждевременным уходом из жизни мы поплатились за своё бездумье и нерешительность, что до сих пор несём в себе вечное, мучительное чувство стыда. Ты должен им сказать… Ведь в словах по-настоящему свободны лишь мёртвые. Помнишь, Лев Шестов** писал, что "нужно…даже смерть использовать для целей жизни".
Я собрал то, что от меня осталось, и стал обдумывать различные варианты-способы подъёма наверх.
Сводило мышцы, не слушались кости, но вспомнилась библейская картина усыпанного костями поля и слова Господа Бога: "Я введу дух в вас, и оживёте.
И обложу вас жилами и покрою вас кожею. И введу вас в землю Израилеву."***
Внезапно наступило мгновенье, когда –
в моём черепе вспыхнул свет озарения,
меня осенила удачная мысль,
я отыскал способ вырваться за отмеренный нам предел.
Прогремев радостными челюстями, выплюнув набившие рот песчинки вместе с несколькими задохнувшимися насекомыми, я воскликнул: "Эврика! К живым в их сны проникну!"
Моя душа возрадовалась.
Напряжение отошло.
И пришло недоумение: "Как мы, мёртвые, в течение десятков лет могли допускать по отношению к живым столь преступное бездействие?"