После поцелуя

Энок Сюзанна

– Во-первых, тебе несколько недель не терпелось вступить в противостояние с одним из Салливанов, так как они, казалось, удовлетворились тем, что забились в норы, пока ты грабил всех их друзей.

– Я не хотел вступать в противостояние там, где мне нужно следить за своим языком! – рявкнул Салливан, с такой силой опустив кружку на стол, что жидкость выплеснулась на пистолет. Замечательно. Теперь порох, скорее всего, сырой. – Не перед…

– Не перед девицей, которая тебе нравится? – вмешался Брэм.

– Она мне не нравится. Девица шантажирует меня. И это еще одна причина, чтобы я избегал откровенных разговоров перед

ней, между прочим. – Он сердито глянул на друга. – И какое, черт возьми, это имеет значение, если, так или иначе она мне нравится? Она – дочь маркиза.

– А ты – сын маркиза.

Салливан фыркнул.

– Даже не притворяйся, будто ты веришь в то, что это существенно.

– Так будет, если он признает тебя.

– Чего он не сделает. Мы с тобой и раньше обсуждали это. – Он ткнул пальцем в Брэмуэлла. – И ты должен был сказать мне, крысеныш.

– Да, ты прав. Я должен был рассказать тебе про Тилдена. Извини. – Брэм оперся локтями о стол. – Однако же у меня есть кое-какие новости, которые поднимут тебе настроение, Салли.

Внимание Салливана немедленно обострилось. Он узнал этот тон голоса.

– Ты нашел еще одну мою картину.

– Нашел. И ты ни за что не угадаешь, где.

Салливан пристально посмотрел на него.

– Ты знаешь, я бы дал равные шансы на то, выстрелит этот пистолет или нет. Стоит ли нам проверить это?

– Очень хорошо, давай притворимся, что ты напугал меня ради того, чтобы узнать информацию. Но ты должен дать мне слово, что не станешь прерывать меня, пока я не закончу говорить.

– Ты собираешься говорить о том, где ты нашел картину? – скептически спросил Салливан.

– Да.

– Тогда я даю тебе слово. Никаких помех.

Брэм снисходительно кивнул.

– Ты знаешь, что сегодня днем я был вызван на аудиенцию с его светлостью. Что ж, я сидел в его кабинете, и он сообщал мне о том, что я прожигаю жизнь и нахожусь на грани того, чтобы лишиться его денег и всей семьи в целом, и мой взгляд блуждал по стене позади него. И там, мой мальчик, оказалась большая картина Франчески У. Перрис, изображающая маленького мальчика, который ловит рыбу в ручье. Мальчика, который очень сильно похож на тебя.

Салливан на мгновение закрыл глаза.

– Она называется «Мечта юного рыболова о славе», – произнес он. – Она нарисовала ее, когда мне было восемь лет.

– Интересно, как ты думаешь, неужели твой отец сделал моему подарок?

– Картина не принадлежала ему, чтобы отдавать. – В течение нескольких тяжелых ударов сердца он смотрел на друга. Месть против верности. Все это стало таким запутанным. – Это твоя семья, Брэм. Я не стану вламываться в дом твоего отца без твоего разрешения.

– Ради Бога, вламывайся. И избавься от этой идиотской бирманской статуэтки плодородия, пока занимаешься этим. Она тоже стоит в его кабинете.

Салливан с облегчением усмехнулся.

– Что-нибудь еще?

– Если те дуэльные пистолеты с серебряными ручками, которыми он угрожал мне, все еще в бильярдной, то я определенно не стану по ним скучать. Также там где-то была большая инкрустированная шкатулка с сигарами из красного дерева. Однако ими тебе придется поделиться со мной.

– Я смогу унести только небольшое количество. – Откинувшись на спинку, он допил остатки горького пива из кружки. – Почему ты не сказал мне, что у меня есть отличные шансы столкнуться с Оливером? –

спросил Салливан, понизив голос. – Правду, Брэм.

– Ты все еще предлагаешь свои услуги леди Изабель? – ответил вопросом на вопрос Брэм.

– В твоих устах это звучит грязно. Да, я все еще буду тренировать для нее Зефир. Она попросила меня остаться.

– Вот как, в самом деле?

– Перестань менять тему. Почему, Брэм?

Лорд Брэмуэлл Джонс сделал глубокий вдох.

– Честно? Потому что ты раздражаешь меня.

Салливан забыл о том, что собирался сказать. Вместо этого он сосредоточился на том, чтобы сохранять бесстрастное выражение лица, не желая, чтобы Брэмуэлл увидел, насколько сильно это краткое заявление ранило его. У него было немного друзей, а Брэма он считал одним из самых близких среди них. С тех пор, как Салливан вернулся с Полуострова, Брэм и семья Фина Бромли были практически единственными представителями высшей знати, которых он мог терпеть. Если…

– Ты хотя бы имеешь представление о том, насколько ты талантлив? – вмешался в его мысли Брэм.

Он совсем не это ожидал услышать.

– Что?

– Конюшни Уоринга. Люди хвастаются тем, что владеют одной из твоих лошадей, Салливан. Я видел, как мужчины подрались во время аукциона на одного из твоих гунтеров.

– Они были пьяны, – парировал Салливан, начиная понимать, что раздражение Брэма имеет совершенно иной источник, нежели он думал.

– Это к делу не относится, – пренебрежительно заявил Брэм. – Если ты просто перестанешь изучать происхождение людей перед тем, как продать им лошадь, то никому и никогда даже не понадобится искать другого коннозаводчика.

Салливан нахмурился.

– Я не сужу о людях по их…

– Ты не продашь никому, о ком известно, что он – близкий друг Салливанов. И не пытайся убедить меня в обратном, потому что я тебе не поверю. Поэтому я не рассказал тебе о Изабель Чалси и Оливере Салливане. А ты продал двух лошадей этой семье, и повеселился при этом.

– Она увидела меня в своем доме, недоумок. Вот почему я продал им двух лошадей.

– Именно об этом я и говорю, дурачок. Ты не знал об их связи с Оливером, а я не знал, появится ли он или нет. А тем временем ты расширил свой бизнес и получил еще одного довольного владельца лошади, который рассказывает всем, кто готов его слушать, какое прекрасное животное он получил из конюшен Уоринга.

– Итак, ты солгал ради моей пользы.

– Я пропустил кое-что ради твоей пользы. Не всех волнует твоя родословная, мой друг. Твое мастерство говорит за себя.

Салливан сгреб пистолет со стола обратно в карман и встал.

– Я знаю, что тебе нравится играть в игры с людьми, Брэм, но не надо играть в них со мной. С этого момента и впредь я рассчитываю на полную правду. А не только на удобные для тебя частицы.

С этими словами он пробрался через толпу и вышел обратно на влажные, темные улицы. Итак, он придирчиво выбирает тех, кому продает лошадей. Так это его дело. И эта неразбериха произошла только потому, что его силой вовлекли в нее. Если бы Данстон и Тилден изначально не украли его собственность, то Салливан не вломился бы в Чалси-хаус, чтобы вернуть ее, и никогда не увидел бы, не говоря уж о том, чтобы поцеловал, Изабель Чалси. В конечном счете, все вело обратно к Джорджу Салливану, маркизу Данстону. Так всегда было. И, вероятно, всегда будет.