После того как ты ушел

Мэйсон Кэрол

Мы обвенчались в небольшой католической церкви на Святом острове. Джастин всегда утверждал, что не отличается особой религиозностью, потому что, по его словам, ни один Бог не отважился бы отнять отца у маленького мальчика, но на самом деле вера всегда была частью его натуры. Он по-прежнему ходил в церковь на Рождество и Пасху, а также в другие дни, когда ему нужно было отвлечься от мирской суеты и подумать. Мне импонировала эта его черта, хоть для меня самой церковь значила очень мало. Я никогда не ходила туда, даже ребенком. Я не имела ни малейшего понятия, венчались ли мои родители, потому что никогда не видела их свадебных фотографий; после того как отец нас бросил, мама уничтожила все снимки, на которых он был запечатлен.

Приехав сюда из Манчестера, я была до глубины души поражена тем, что дважды в сутки прилив отрезает остров

от материка. Этим Святой остров волшебным образом отличался от Стокпорта, в котором я выросла. Я явилась сюда в первый же уикенд сразу после того, как трехмильный перешеек открылся для автомобильного движения. Было нечто непреодолимо притягательное в этом маленьком клочке суши с зелеными пастбищами, на которых паслись козы и овцы; с отмелями, заливаемыми приливом и обнажающимися во время отлива; с перевернутыми рыбацкими лодками на берегу и медового цвета домиками под терракотовыми крышами; с узенькими улочками, петляющими между зданиями. Помню, как сидела в одиночестве на скамье и, словно завороженная, вслушивалась в загадочную музыку ветра, поющего на склонах Чевиот-Хиллз, и в блеяние овец, изредка доносившееся до меня; более ничего: никаких других звуков слышно не было. На скалистом утесе примостился замок Линдисфарн, похожий на крепость, вылепленную детьми из песка. Постройка, которую, казалось бы, с легкостью мог смыть высокий прилив или растоптать какая-нибудь неугомонная собака, тем не менее благополучно стояла на своем месте еще с шестнадцатого столетия. Я читала о прошлом этого замка, о его многочисленных владельцах, один из которых стал основателем журнала «Сельская жизнь». Со стен Линдисфарна, подставляя лицо ветру, перебирающему ваши волосы, и вдыхая соленый морской воздух, можно было разглядеть на горизонте архипелаг Фарн. Будь вы писателем или художником, лучше места для вдохновения вам не найти. Если бы Уайет родился в Англии, он непременно осел бы на Святом острове и отыскал бы свою Кристину среди местных девушек, которые наверняка были столь же пленительными и неприступными.

Когда я узнала, что замок Линдисфарн можно арендовать для проведения брачной церемонии, он тут же утратил для меня толику своего очарования, превратившись в один из памятников национальной архитектуры, сдаваемых внаем случайным женихам и невестам, которые обладали достаточно большим для этого бюджетом. Тем не менее я захотела стать одной из них. Джастину нужна была католическая церковь, и в итоге мы оба получили то, что хотели.

Я щелкаю по первой же собственной фотографии. Она кажется мне экстравагантной, даже дикой – я не узнаю себя в этой особе, облаченной в белое платье. Это все равно что встретить свою сестру-близняшку, о существовании которой ты и не подозревала; понимаешь, что должна почувствовать в ней родственную душу, но у тебя ничего не получается. Меня не интересует, в какую прическу уложены мои волосы, и не слишком ли яркий у меня макияж, и как выглядит сзади мое платье. Все, что я вижу, – это женщина (с которой я никак не могу себя идентифицировать), опирающаяся на руку мужчины, который, судя по всему, с недоумением спрашивает себя, что же он, черт возьми, наделал.

– Я хочу устроить большую свадьбу, – сказал однажды Джастин. – В конце концов, я намерен жениться один-единственный раз в жизни.

– А что, если я умру молодой? – поинтересовалась я.

– Какая разница? Жена у меня будет только одна.

Это было очень похоже на Джастина – он думает не так, как большинство людей. Но своим заявлением он покорил мое сердце; я собиралась стать той самой единственной женой…

Затем мне на глаза попадается его фотография, сделанная вполоборота, увеличенная и обрезанная как раз под его кремовой бутоньеркой. Я вижу его густые ресницы. Безупречно чистую оливковую кожу. Глаза, которые нельзя назвать ни ярко-синими, ни зелеными – окна души. Мне вдруг приходит в голову, что это – глаза человека, которого я, как выяснилось, совершенно не знала и потому потеряла самым неприличным образом. Что же в нем было настоящего? На задней стенке моей гортани зарождается безмолвная истерика. Желание получить ответы становится сильнее моей способности справиться с собой – не исключено, что я просто растворюсь в небытии незнания. Пожалуй, так мне будет легче. Я делаю глоток воды и продолжаю щелкать по фотографиям, торопливо пропуская те, на которых нет Джастина. И задерживаюсь там, где видно его лицо, – всматриваюсь в него до рези в глазах, выискиваю подтекст

в выражении его лица, в жестах, в том, как он держит бокал с вином или почесывает щеку; ищу моменты истины, озарения, что-нибудь такое, что бросится мне в глаза и заставит воскликнуть: Вот оно! Джастин только что понял, что совершил ошибку! Вымученная улыбка, скрывающая водоворот сожаления и отчаяния… Но я ничего не нахожу.

На всех фотографиях Джастин выглядит точно так же, как и всегда.

За исключением одной.

Когда я натыкаюсь на нее, мой желудок сначала поднимается к горлу, а потом обрывается. Я максимально увеличиваю снимок – сама не знаю зачем, ведь лица Джастина на нем не видно. Он стоит рядом с Риком, который был шафером.

Сейчас, глядя на этот снимок, я вспоминаю, когда он был сделан. Мы только что сфотографировались рядом с перевернутыми рыбацкими лодками, некогда входившими в состав самого крупного сельдяного флота на восточном побережье Англии.

– Ты была права, здесь очень красиво, – сказал Джастин с легкой печалью в голосе.

Его рука почти невесомо и в то же время твердо лежала у меня на талии; мне показалось, что я вновь ощутила это прикосновение. Мы только что официально стали мужем и женой. Я всегда хотела выйти замуж. Мои подруги были счастливы в гражданском браке. Для меня же это было все равно что нарочно держать дверь открытой – то есть кто-то из вас не желает брать на себя повышенные обязательства. Я мечтала встретить мужчину, который захочет решительно захлопнуть эту дверь. Именно в этом для меня и заключалась романтика. Быть может, такое отношение к браку сложилось у меня потому, что я никогда не могла понять, почему моя мать не желает выходить замуж за отчима, несмотря на то что он регулярно делал ей предложение и испытывал глубокое разочарование каждый раз, когда она говорила ему «нет». Мой родной отец оказался лживым ублюдком и бабником, и мама поклялась, что больше никогда не свяжет себя узами брака. Мне же ее поведение казалось по-детски эгоистичным – если Алан был достаточно хорош для того, чтобы прожить с ним жизнь, значит, он был достаточно хорош и для того, чтобы выйти за него замуж.

– Не исключено, что мы купим себе дом где-нибудь поблизости, – сказал тогда Джастин, и в его голосе опять прозвучала интонация, распознать которую я не смогла. Тоска? Сожаление? Или же это была печаль? Но с чего бы ему грустить? – Как только я рассчитаюсь хотя бы с частью своих долгов, мы сможем приобрести здесь летний домик. Место, где будут с радостью играть наши дети – когда они у нас появятся. – Эта мысль вызвала у него улыбку. – Быть может, мы даже обзаведемся лодкой.

Но тут фотограф попросила его немного помолчать. Я захихикала. Джастину всегда нравилось планировать, загадывать наперед, извлекать пользу из каждого мгновения.

И вдруг, совершенно неожиданно, небеса разверзлись ливнем. Помню, как мы наперегонки бросились под крышу. Джастин крепко держал меня за руку. Я сказала ему: «Я счастлива». А он ответил: «Я тоже. Причем гораздо сильнее, чем ты можешь себе представить».

Он вдруг приостановился и как-то торжественно взглянул на меня. Мне даже показалось, что Джастин тронут до глубины души и пытается справиться со своими чувствами. Помню, как нас догнала Салли, задержавшаяся на пляже.

– Бог ты мой, там зыбучие пески! – рассмеялась она.

Незадолго до этого она разозлилась на меня и даже немного обиделась, потому что я не спросила у нее совета, как организовать собственную свадьбу. (Я хотела, чтобы все прошло без суеты и помпы.) Но теперь между нами снова все было хорошо.

Салли полагала, что мы с Джастином сглупили, решив пожениться весной.

– Вы же не хотите, чтобы в день вашей свадьбы пошел дождь! – воскликнула она. – Вы ведь понимаете, что это значит!

Но я не знала.

– Слезы, которые предстоит пролить после свадьбы, – принялась втолковывать мне подруга.

У Салли имелись суеверия на все случаи жизни. Я не поверила ей, но вдруг перед моим мысленным взором появилось видение: я пл'aчу в свадебном платье; мне даже пришлось сделать над собой усилие, чтобы отогнать его прочь, и я дала себе слово, что не стану прислушиваться к подобным глупостям, потому что, как выяснилось, у меня нет против них иммунитета.

Но смотрите – дождь все-таки пошел, а предсказание Салли не сбылось… У меня в памяти остался соленый морской воздух, капли дождя на лице и волосах и ощущение такого счастья, какого я еще никогда не испытывала.