После третьего звонка

Лобановская Ирина Игоревна

– Кого музей?
– недоуменно спросил Петр.

– Салтыкова-Щедрина, темнота!
– повторил Виктор.
– Неужели не читал? В школе проходили!

– Не помню, - пробормотал Петр.
– Это давно было... Я потом сразу в армию попал... Ты не служил?

– Бог миловал, - сообщил Виктор.
– Я от армии в институте косил. Ну, валяй дальше! У нас с тобой сегодня получается вечер под названием "Расскажи мне о себе". А чего ты назад в Тверь не вернулся? Видать, чтобы любимый город спал без тебя спокойно?

Петр снова съежился, сжался в грязный плотный комок. Свою водку он так и не допил, и Крашенинников

подумал, что он сильно загнул по поводу своего пьянства.

– В армии...
– пробормотал Петр.
– Ты не служил, не поймешь... Я молодой был, тосковал шибко... И женщина у меня до армии была... Зоей звали.

– Хорошее имя!
– быстро вставил Виктор.

Петр глянул на него с ненавистью.

– Заткнись ты! Что ты понимаешь?! Я без нее... Но это так поначалу казалось... Я просто без бабы обезумел... Когда молодых, здоровых мужиков отрывают на два года от баб - это подонство, Витюха... Один у нас, грузин, вешаться надумал... Спасли. И под суд отдали. А мы с Толиком сбегли. Ночью как-то ушли, под Москвой мы стояли, тут недалеко...

Виктор побарабанил пальцами по столу. Этот странный, отвратительный тип, которого он был готов убить в любой момент, становился ему близок и понятен. И даже почти оправдан в его глазах. Затравленный зверек, не умеющий владеть своими инстинктами. Да неизвестно еще, как бы сам Виктор справился в такой ситуации!

– Думали, не поймают?
– поинтересовался он.

– Так ведь не поймали же!
– воскликнул Петр.
– Самое смешное, что так и не поймали! Лето было, ночью мы в лесу спали, тепло... Потом вечером женщину заметили... Молодую, с двумя сумками... Она, видно, на дачу к себе шла с электрички. Ну, мы ее... того... сам понимаешь... Сначала Толик, потом я... Я не хотел убивать, но Толик убедил, говорил, ведь выдаст, дубина! И ремнем своим солдатским задушил... Очень быстро все получилось... Ремень вот только мы там Толиков забыли... Боялись долго потом... Но все обошлось...

– У нее осталось двое детей, - негромко сказала Таня.
– Мальчик и девочка трех и пяти лет. И они все время вечерами спрашивали, когда же придет мама...

– Танюша!
– радостно вскочил Виктор и взлохматил руками волосы.
– Танюша, наконец-то! Ну, вот видишь, Петро, я же говорил, что она обязательно придет!

Петр судорожно вздрогнул и вцепился в стул, словно боялся с него свалиться. Глаза у него стали совершенно дикими и безумными. Он пугливо озирался, в ужасе косясь в угол, куда обращался Виктор. Кажется, ничего не видно: темно, пыльно... Грязные стены с картинами...

– Танечка, смотри, кто к нам пришел!
– радостно продолжал Виктор.
– Его зовут Петром. Парень вполне ничего, неплохой, мы о многом с ним без тебя потолковали. Салтыкова-Щедрина любит! Прямо страницами наизусть шпарит!

Таня улыбнулась.

– Не веришь? Правда-правда! Жизнь у него тоже не задалась, баба попалась мерзкая, прилипчивая, как лейкопластырь! Мрак! Хочешь с ним побеседовать?

– Бестолковкой пошевели, Витя!
– холодно посоветовала Таня.
– Ну о чем нам с ним говорить?

– О любви!
– объявил Виктор.
– Это самый наболевший и нерешенный вопрос в его неудавшейся судьбе. Расскажи ему, что есть любовь на Земле, Танюша, а то он до сих пор не знает! Или лучше мне ему рассказать?

– А ты знаешь?
– спросила Таня.

– Ну, ты даешь!
– протянул Виктор.
–

Кому же об этом знать, как не мне? Богатый жизненный опыт, изумительная теория и такая же практика!

Таня молчала. Крашенинников неожиданно опустил голову, сделал два неверных шага к столу и тяжело сел, почти рухнув на табуретку.

– Прости меня, Таня, - прошептал он, закрывая руками лицо.
– Сам не понимаю, что говорю... Опять перепился... Но я так ждал тебя! А тут этот... Все пасется возле мастерской и пасется. Ну, я и не выдержал, взял и пригласил его зайти... Думал, развлекусь...

– Развлекся?
– поинтересовалась Таня.

– Более чем, - глухо ответил Виктор.
– Я кругом виноват, Танюша... Прости, я опять за свое. Ночь была ужасно длинная без тебя, и я вдруг подумал сегодня: а ведь жизнь каждого из нас на Земле разыгрывается лишь в четырех трагедиях. Сначала - "Красная шапочка", потом - "Ромео и Джульетта", затем - "Маскарад", и, наконец - "Сто лет одиночества". Я подбираюсь уже к самой последней... Но, видимо, чересчур увлекся третьей. Хотя человек всегда чудовищно одинок на Земле... Любой. Каждый. Независимо от возраста и обстоятельств.

Виктор отнял руки от лица и посмотрел на Петра, совершенно серого от страха и ужаса.

– Ну, ты, братец Кролик! Чего ежишься? Поди, обоссался со страху? Я ведь тебя честно предупреждал, падла, что она придет! Она и пришла! Чего ж ты весь скукожился?

Петр ничего не отвечал.

Крашенинников подошел к нему и с силой рванул со стула вверх. Петр не сопротивлялся и беспомощно, испуганно повис в его огромных руках, болтая в воздухе тряпочными ножонками.

– Не качок ты, дядя, и не в кассу въехал!
– бесстрастно констатировал Виктор.
– А вот теперь объясни мне, паскуда, что у тебя там дальше по заданному сценарию? Для чего ты за мной без конца шляешься? Тебе чего от меня нужно, мудила?

Петр по-прежнему не отвечал, только пугливо болтал ножками да серел еще больше.

– Оставь его, Витя!
– брезгливо сказала Таня.

– Нет, сначала я из него всю душу вытрясу!
– пообещал Виктор.
– А потом удушу! Опыт уже имеется! Ты это хорошо помнишь, мудак?

– Это... ты ее... убил!
– неожиданно прохрипел мужичонка.
– Мы бы... не стали!

– Во дает!
– воскликнул Виктор и от изумления выпустил Петра из рук.

Тот шмякнулся на пол, как мешок с сеном, и с трудом сел, потирая ушибленное колено.

– Значит, не стали бы, говоришь? А что бы вы тогда сделали с ней, интересно?

Петр испуганно покосился в угол. Там ничего не было видно.

– Я не могу... при ней...
– пробормотал он.

– Ничего, говори, я разрешаю!
– великодушно распорядился Виктор.
– Ей тоже интересно знать!

Петр совсем стушевался и напоминал полураздавленного дрожащего червяка.

– Ну... это...
– пролепетал он.
– Ты сам знаешь... Побаловались бы... а потом отпустили...

– Сомневаюсь!
– отрезал Виктор.
– Ведь как говорил твой мудрый и дальновидный Толик, она бы вас выдала! Странно только, что вы меня тогда не порешили на месте! Неплохо бы! Ну, потрепался - и будет!
– он снова схватил Петра в жесткие объятия.
– Побаловались бы они... Отвечай, скотина, а зачем ты тогда возвратился ко мне в лесу? Навестить шибко захотелось, проведать? Соскучился? Почему не пришил, гнида?