После всего: Стихи 1920-1942 гг.
Шрифт:
В то же время для Ирины Кнорринг, как для всей ее семьи, как для Павла Николаевича Милюкова (в это время уже одного из друзей Н.Н.Кнорринга) было абсолютно невозможно какое бы то ни было сотрудничество с дьявольской гитлеровской системой. Даже во имя борьбы против Сталина. В «Повести о моей дочери» Н.Н.Кнорринг с осуждением вспоминает о немногочисленной группе русских литераторов — «пораженцев» (Н.Берберова и другие), вступившей в такой альянс.
…А.А.Ахматова, ознакомившись с шестью толстыми машинописными тетрадями, которые в середине 50-х годов привез из-за рубежа репатриировавшийся в Советский Союз Николай Николаевич [1] , писала о стихах до того неизвестной ей поэтессы:
1
В предреволюционные годы Н.Н.Кнорринг был директором гимназии в Харькове. О его роли в воспитании братьев Дунаевских, у него учившихся (впоследствии известных деятелей нашей культуры) писал не так давно З.О.Дунаевский. Николай Николаевич опубликовал интересные воспоминания о И.О.Дунаевском, который пытался помочь ему в пору изгнания. В последние годы жизни в Алма-Ате Н.Н.Кнорринг сотрудничал в журнале «Простор», в местных газетах. Писал рецензии, воспоминания (о Бальмонте, о невесте Александра Ульянова Шмидовой, о Тургеневской библиотеке в Париже и др.) Историк по специальности, он является автором монографии о M.Д. Скобелеве (Париж, 1932).
В 1933 году, знаменательном миллионами безвинных жертв коллективизации, Ирина Кнорринг написала такие пронзительной силы строки:
Зачем меня девочкой глупой От страшной родимой земли, От голода, тюрем и трупов В двадцатом году увезли?— Этот упрек дочери до сих пор отдается болью в моем сердце, — говорил мне Николай Николаевич, с которым я познакомился и подружился вскоре после того, как его «направили на жительство» в Алма-Ату. — Но что было бы со мной, с семьей, если бы я, член кадетской партии, дворянин и действительный статский советник, остался в Советской России? Без сомнения, погиб бы, как погиб в сталинских застенках мой старший брат (отец журналиста Олега Кнорринга)… И какова была бы судьба самой Ирины?
С глубоким волнением рассказывал Николай Николаевич о том, что последним желанием, последней надеждой и завещанием его покойной дочери были слова: «Напечатай мои стихи на Родине». Не надеясь на удачу, по его просьбе в середине 60-х годов я составил небольшой сборник ее стихов, а Дементий Алексеевич Шмаринов (известный художник, двоюродный брат И. Кнорринг) в доме О. Верейского вручил рукопись Твардовскому. Как писал мне Шмаринов, Александр Трифонович прочитал ее сразу же, «не отрываясь и не поднимая головы». Но… помочь в издании в то время не смог: «белоэмигрантов» у нас не издавали. Рукопись вернулась ко мне.
История алма-атинского издания 1967 года может служить занятной иллюстрацией того, как удавалось нам преодолевать препоны цензуры и «руководящих указаний» — благодаря тому, что конкретные люди в конкретной ситуации осмеливались идти против течения.
В то время в казахстанском издательстве «Жазушы» была задумана серия книжек начинающих авторов под общим заглавием «Новые стихи». В издательском плане фамилии поэтов не указывались, и редактор серии З.В.Попова решилась «подбросить» сборник И.Кнорринг в этот молодежный «набор».
Задуманное предприятие отличалось несомненной дерзостью даже для начала «эпохи застоя». Сигнальный экземпляр книжки был уже готов, когда обман во спасение обнаружился. Главный редактор «Жазушы» Аманжол Шамкенов вызвал к себе Попову.
— Как вы осмелились на такое?! Вы понимаете, что вы сделали? — спросил он.
— Аманжол, — ответила Зоя Васильевна, — ведь вы поэт. Ведь вы же понимаете, какие это стихи!
И она произнесла пламенный монолог в защиту поэзии, русских эмигрантов 20-х годов, старика Кнорринга, который в свои 86 лет ждет — не дождется выхода этой книжки, и, наконец, в защиту здравою смысла.
Шамкенов долго думал. А потом сказал:
— Ну, что ж! Пусть меня выгонят вместе с вами…
И подписал сигнальный экземпляр в «свет!» [2] .
Книжку я послал Твардовскому — и он тотчас же опубликовал отклик на нее в своем журнале.
Но и спустя десять лет, когда очередную попытку напечатать стихи Ирины Кнорринг сделал Борис Слуцкий, тогда один из соредакторов «Дня поэзии», ему это не удалось.
И только новое время сделало возможным то, что казалось невозможным еще совсем недавно: стихи русского поэта возвращаются к русскому читателю.
2
Ирина
Писать Ирина Кнорринг начала рано (8 лет). Детские стихи ее, сочиненные еще в России, здесь не представлены, но я счел возможным открыть сборник строчками, написанными четырнадцатилетней девочкой на корабле «Генерал Алексеев», в виду Стамбула, когда покинувшая Крым русская эскадра ожидала разрешения турецких властей на выход в Средиземное море. Следующие далее стихи 1922 — начала 1925 гг., писались в Тунисе, все остальные (за исключении тех, которые имеют специальные пометки) — в Париже.
Два небольших сборника были подготовлены и опубликованы самой поэтессой («Стихи о себе», Париж, 1931, и «Окна на север», Париж, 1939). Сборник «После всего», содержавший стихотворения разных лет, составленный Н.Н.Кноррингом и с его предисловием, вышел также во Франции в 1949 году. Общий тираж все трех книжек не превысил 750 экземпляров.
Литературное наследие поэтессы было собрано и тщательно систематизировано Н.Н. Кноррингом в шести машинописных тетрадях, послуживших основным источником при составлении этой книги, в которую вошла лишь небольшая часть содержащихся в них стихотворений.
Александр Жовтис
«…Брожу по палубе пустынной…»
Бизерта
«…В углу тихонько скребется мышь…»