После всего: Стихи 1920-1942 гг.

Кнорринг Ирина Николаевна

«Я девочкой уехала оттуда…»

Темна твоя дорога, странник, Полынью пахнет хлеб чужой.

Анна Ахматова

Я девочкой уехала оттуда, Нас жадно взяли трюмы корабля. И мы ушли — предатели, Иуды, И прокляла нас темная земля. Мы здесь все те же, свято чтим обряды, Бал задаем шестого ноября. Перед постом — блины, по праздникам — парады, За родину, за веру, за царя. И, пьяные от слов и жадные без меры, Мы потеряли счет тоскливых лет, Где ни царя, ни родины, ни веры. Ни даже смысла в этой жизни нет. Еще звенят беспомощные речи, Блестят пол солнцем Африки штыки, Как будто бы под марш походный легче Рассеять боль непрошенной тоски. Мы верим, ничего не замечая, В

свои мечты. И если я вернусь Опять туда — не прежняя, чужая, — И снова к темной двери постучусь, О, сколько их, разбитых, опаленных, Мне бросят горький и жестокий взгляд, — За много лет, бесцельно проведенных, За жалкие беспомощные стоны, За шепоты у маленькой иконы, За тонкие, блестящие погоны, За яркие цветы на пестрых склонах, За белые дороги, за Сфаят! И больно вспоминая марш победный, Я поклонюсь вчерашнему врагу, И если он мне бросит грошик медный — Я этот грош до гроба сберегу. 7 — V — 1924

«У богомольных есть красная лампадка…»

У богомольных есть красная лампадка, В углу притаились образа Пречистой. Дрожа горит огонек лучистый. Придут из церкви — распивают чай. У домовитых тоже все в порядке. На окнах — белые занавески, В вазочках цветы, и ветер резкий Их касается невзначай. У вечно-мудрых есть страшные загадки, Есть толстые книги и мудрые фразы. У вечно-дерзких есть восторг экстаза, Заменяющий светлый рай. У меня нет красной лампадки, У меня нет белой занавески, Нет писаний мудрых и веских, А комната у меня — сарай. У меня есть синяя тетрадка, У меня есть белые книги, У меня зато есть пестрые миги И неистовый месяц — май. 17-V-24

«Станет больно — не заплачу…»

Станет больно — не заплачу, Станет грустно — не вздохну. Мне ли не найти удачу, Не найти свою весну! Или плох мой пестрый жребий, В омут кинувший меня? Или виден в темном небе Отблеск прожитого дня? Сердце не устанет биться, В нем звучит, звучит струна. Я на белые страницы Нанизала имена. С каждым именем — начало Новых дней и новых гроз. Много плакала ночами, А теперь — не стало слез. Мне ль не встретится удача? Дни звенят, как связка бус. Станет больно — не заплачу, Станет грустно — улыбнусь. 1924

«Я верю в Россию. Пройдут года…»

Я верю в Россию. Пройдут года, Быть может, совсем немного, И я, озираясь, вернусь туда Далекой, ночной дорогой. Я верю в Россию. Там жизнь идет, Там бьются скрытые силы. А здесь у нас темных дней хоровод, Влекущий запах могилы. Я верю в Россию. Не нам, не нам Готовить ей дни иные. Ведь все, что вершится, так только там, В далекой Святой России. 5 — V — 1924

Бедуинка

Как будто на пестрой картинке Далеких сказочных стран Красавицы-бедуинки Отточенный гибкий стаи. Из древних легенд и преданий, Из песен степей и гор Возникли синие ткани И пламенный, дикий взор. Как в статуе древней богини, В ней дышит величье и мощь. В ней слышится зной пустыни И темная, душная ночь. Над ней — колдовство и обманы, Дрожанье ночного костра, И звон, и хохот тимпана Под темным сводом шатра. И вся она — сон без названья У серых стволов маслин, Глухой Атлантиды преданья, Лукавый мираж пустынь… Блестящи на ней браслеты, И взгляд величав и дик, Как кованые силуэты Из ветхозаветных книг. 1924

В Бизерте

Я ехала по пальмовой аллее На быстром, словно конь, велосипеде. Мне дул в лицо соленый ветер с моря, И солнце жгло меня своим лучом. Там, как всегда, какой-то резвый мальчик Учился ездить на велосипеде И падал, не умея руль держать. И бегала за ним толпа мальчишек, Его придерживая за седло. Когда-то

по узорной тени листьев И я здесь также начинала ездить, Там, где теперь несусь легко и смело, Одной рукой придерживая руль. …На пляже вырос длинный ряд кабинок, Едва шуршало ласковое море, И раздавались радостные крики, И громкий смех, и звонкие слова. Я повернула влево, где дорога Была покрыта пылью и камнями. Дома теснились, как грибы. И дети Играли на пустынной мостовой. И толстая, босая итальянка Белья комочек вешала на куст. Я въехала на ровную дорогу И быстро заскользила по асфальту. По улицам я ехала одна. Лишь в угловых кафе и шумных барах, На ровном тротуаре, под навесом, У маленьких столов сидели люди, Держа бокалы ледяного пива. Толпа стояла у дверей костела. Мелькали канотье, пестрели банты, И голубые шапки офицеров, И яркие костюмы хрупких женщин, И белизна открытых рук и плеч. Я быстро ехала на треугольник, Где гордо к небу возносились пальмы И где вокруг извозчики лениво Под козлами дремали на жаре. Не встретив там того, кого искала, Я снова быстро повернула к морю. Завешаны витрины магазинов, На тротуарах не было прохожих. Пыхтя не ползали автомобили, Навстречу никого не попадалось, И улицы, напуганные зноем, Так были странно глухи и пустынны, Пустынны, как душа моя пустынна, Способная вместить в себя стихии, И жгучесть ветра, и дыханье солнца, И шорох моря, и напевы слов, — Как та душа, которая преступно Не сберегла ей данного богатства… 1924

«Догорая, лампады меркли…»

Догорая, лампады меркли, В темноте уставая мерцать. Вы вошли в полутемную церковь, Чтобы шелковым платьем шурать. Вы вздыхали, и губы шептали У загадочных строгих икон — Для того, чтобы все увидали Ваш красивый земной поклон. И какая бездна проклятий, Едкой злобы и гнусных фраз В этом скромном опущенном взгляде Ваших светлых мигающих глаз! Не хочу с вами рядом стоять я. Ваш изящный покорный вид, Ваше томно шуршащее платье Не по-Божьему говорит. Ваша свечка перед распятьем Неправдивым огнем горит. 1924. Бизерта

Россия

Россия — плетень да крапива, Ромашка и клевер душистый; Над озером вечер сонливый, Стволы тополей серебристых. Россия — дрожащие тени. И воздух прозрачный и ясный, Шуршание листьев осенних, Коричневых, желтых и красных. Россия — гамаши и боты, Гимназии светлое зданье. Оснеженных улиц пролеты И окон промерзших сверканье. Россия — базары и цены, У лавок — голодные люди, Тревожные крики сирены, Ревущие залпы орудий. Россия — глубокие стоны От пышных дворцов до подвалов, Тревожные цепи вагонов У душных и темных вокзалов. Россия — тоска, разговоры О барских усадьбах, салазках… Россия — слова, из которых Сплетаются милые сказки. 1924

«Шумят мне ветвистые клены…»

Шумят мне ветвистые клены В широкую прорезь окна. Под сенью сфаятской иконы Опять я осталась одна. Гляжу — огоньки в отдаленье, Как звезды на небе, горят, И пахнет лиловой сиренью Туманом окутанный сад. И было ли грустно — не знаю, Но было мучительно жаль. Далеко визжали трамваи И плыли в воздушную даль. Какой же нежданной тревогой, Какой же тоской одаришь Ты серый, холодный и строгий, Так долго желанный Париж? 1925, Севр (Франция)

Март

…А там нарциссы расцвели, В долине, за Джебель-Кебиром, — И пахнет весело и сыро От свеже вспаханной земли. Уже рассеялся туман, Прошла пора дождя и ветра, И четко виден Загуан За девяносто километров. И девственною белизной Под небом, будто море, синим, Белеет в зелени густой Цветок венчальный апельсина. Шуршит трава, басит пчела, А скоро зацветут мимозы У той тропинки под откосом… Тропинка, верно, заросла… 1925 (Из сборника «Стихи о себе», 1931)