Последнее дело "Валетов"
Шрифт:
Из-за раннего времени извозчиков на стоянке возле «Эрмитажа» не оказалось. Оно и к лучшему, подумал Алексей. По Цветному бульвару он вышел на Самотёчную площадь, где находилась ближайшая извозчицкая биржа. Здесь у него был свой надёжный человек по прозвищу «Птичка».
Пастухов, обучавший Лавровского азам репортёрства, сказал ему о Птичке: «Знает много, да не каждому расскажет. Подход нужен».
— Лексей Василич! — обрадовался извозчик. — Садись. Я тебя на своей птичке вмиг домчу куда прикажешь.
Алексей не
— К трём китам.
Птичка занимался извозом не первый год, поэтому сразу понял, что ехать надо к Красным воротам, возле которых живут «три кита московских» — первейшие миллионщики Алексеев, Хлудов и Борисовский.
— Ты на Грачёвке часто бываешь? — поинтересовался репортёр.
— Раньше бывал. А теперь ни за какие коврижки не поеду.
— Пошаливают?
— Да пошаливают, Лексей Василич, нынче везде. На энтот случай у меня припас имеется.
— Кастет?
— Не… Шкворень. Он сподручнее. В случае чего, отмахаюсь. Другое плохо — податью нашего брата извозчика на Грачёвке обложили.
— Околоточный или пристав?
— Не… Щёголь. Он там нынешней весной, окромя птичек божьих, всё к рукам прибрал. И пивные, и меблирашки, и дома публичные. Теперь вот и до нас добрался. Хочешь ездить по Грачёвке — плати целковый в день. А мне целковые и самому нужны — птичек кормить. Ведь у меня их уже пять штук.
— Пять лошадей?! Да ты просто богач!
— Каких лошадей?! Детей. А лошадь только одна, вот эта самая — птичка.
Оба рассмеялись.
Возле Сретенки их остановил городовой.
— В участок захотел? — начальственно рыкнул он. — Почему седок полостью не пристёгнут? Ведомо ли тебе, образина, что за подобные нарушения, соответственно с распоряжением его превосходительства московского обер-полицмейстера.
Обычно в таких случаях Лавровский показывал свой корреспондентский билет и, взяв вину на себя, просил извозчика не наказывать. Как правило, всегда расходились миром. Но вот откровенного хамства он не любил. Судя по возрасту и новенькой форме парень этот без году неделя, как переведён из полицейского резерва в городовые. Как говорится, молодой да ранний. Не поучи такого своевременно уму-разуму вырастет настоящий держиморда. Придётся поучить.
— Господин городовой, — дружелюбно улыбаясь, начал Лавровский, — разве на занятиях в полицейском резерве вам не говорили, что при общении с обывателями прежде всего следует представиться?
— А ты, что ещё за человек будешь? Документ какой имеется?
По-хорошему не понял, подумал Алексей, сам виноват. И уже без улыбки, доставая бумагу, полученную в канцелярии генерал-губернатора, продолжил:
— Человек я казённый. И документ есть. Читай!
Прочитав, городовой побледнел:
— Ваше… ваше… Извините, не знаю как титуловать — в документе ваши чин и должность не прописаны.
— А
— П-понял.
— Что?! Отвечай, как по уставу положено.
— Так точно!
— Кто такой? Представься.
— Орлов Михаил.
— Что?! Ты в кабаке или на царёвой службе?!
— Так точно! На службе. Городовой 3-го разряда 2-го участка Сретенской части Орлов.
— Что же ты, Орлов, полицию позоришь? Ведёшь себя как башибузук турецкий.
— Виноват.
— «Инструкцию городовым Московской городской полиции» знаешь?
— Так точно! На занятиях по изучению должностных инструкций имел всегда высший балл.
— Проверим сейчас.
Четверть часа гонял Алексей городового по «Инструкции», благо недавно, готовя статью для газеты, читал её. Задавал самые каверзные вопросы. Остался доволен:
— Вижу, знаешь. Да толку мало. Как же так получается?
— Виноват, — потупился городовой. — Бес попутал.
— Доложишь участковому приставу, майору Капени, что доверенное лицо генерал-губернатора негласно инспектирующее территорию вашего участка сделало тебе замечание.
Орлов тяжело вздохнул. Капени, выслужившийся в приставы из простых городовых был известен требовательностью к подчинённым.
Алексею стало жалко Орлова:
— Ладно, не докладывай. Но смотри у меня! Извозчик! Поехали.
Птичка вытер вспотевший лоб:
— Выручил ты меня, Лексей Василич. Не будь тебя, ободрал бы меня этот орёл как липку.
— Выручил, — хмыкнул Лавровский. — Сам тебя под монастырь и подвёл. Вечно забываю пристегнуться… Так говоришь, всех подмял под себя Щёголь?
— Всех — Барона, Самсона, Оську-еврея.
До какого-то неизвестного ему Оськи Лавровскому дела было мало. А вот первые двое представляли интерес. Барон подозревался в изготовлении аттестатов для несуществующих братьев Красивого-Молодца и фальшивых паспортов. Самсон, вроде бы, никакого отношения к хороводу «Щебнева» не имел. Но вспомнились вдруг слова пристава Замайского о том, что Самсон виртуозно владеет «Каролиной Ивановной» — гирькой на ремешке. А вдруг?
— А Самсон, — как можно более равнодушным тоном сказал Алексей. — Знаю. Брат покойного Семёна Картузника. Он вышибалой служит в публичном доме у этой, как её… запамятовал…
— Не. Он сейчас в пивной у полковницы за порядком следит.
— Полковница? Это высокая такая, толстая? Помню. Она пьяных на Цветном бульваре замарьяживала. Так теперь у неё своя пивная?
— Считай, что своя. Щёголь подарил. Он ведь её полюбовник.
— Ну надо же! А вот Барона, что-то не припомню… Подожди… подожди… Длинный, в очках!
— Да, нет! Щуплый такой, рыженький. Он ещё в фуражке с кокардой всегда ходит.
— Вспомнил! Это который любые удостоверения строчит?
— Он самый.